«Ганди молчал по субботам». А. Букреева.
Государственный русский драматический театр г. Стерлитамак.
Режиссер и художник Андрей Шляпин.
5 февраля спектаклем Государственного русского драматического театра г. Стерлитамака «Ганди молчал по субботам» открылся юбилейный XV Фестиваль им. А. А. Володина «Пять вечеров».
Пьеса Анастасии Букреевой, впервые прочитанная также в рамках «Володинского» на драматургическом конкурсе «Первая читка» два года назад, оказалась очень востребованной и сразу начала свое триумфальное шествие по российским театрам. Эскизы и спектакли по этому тексту выпустили Кемеровский театр драмы (режиссер Анна Бычкова), Новокузнецкий драматический театр (Юрий Печенежский), Воронежский театр драмы (Елена Ненашева); «Школа драматического искусства» (Александр Огарев), театр «У Никитских ворот» (Галина Полищук)… не упустить бы кого.
Текст действительно поднимает много актуальных проблем и предоставляет режиссерам большие возможности. Главный герой — подросток Саша, подобно сэлинджеровскому Холдену, протестующий против фальши, общепринятых норм и лживых правил. Как и все подростки, он эмоциональный, очень чувствительный и, конечно, верит в настоящую любовь. Именно поэтому происходящее вокруг становится для него буквально апокалипсисом. Отец уходит из семьи, дед впадает в маразм, сестра, прирожденная танцовщица, обездвижена из-за болезни, мама находит сыну психолога, а себе — нового мужчину, и даже собака теряется… По легенде Сиддхартха Гаутама (известный ныне как Будда) все детство провел во дворце, окруженный только молодыми и счастливыми людьми. И вот однажды он узнает о том, что в мире есть страдание, болезни, старость и даже смерть. Это становится поворотным моментом в его биографии и меняет всю дальнейшую жизнь. Аналогии с индийской философией приходят неслучайно, они подсказаны самим названием. «Ганди молчал по субботам» — единственная фраза, которую иногда произносит бездомная Лиза. Эту сумасшедшую Саша находит в переходе и только с ней чувствует себя спокойно. Мальчик привязывается к безмолвной Лизе как к единственному существу, которое не врет и никому не делает больно.
Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.
Подобно Будде, Саша (который просит называть себя Мот) жил в счастливой семье, где все любили друг друга, отец заботился о матери, сестра Катя выигрывала чемпионаты, дед гордился внуками, собака Карамелька иногда писала в тапки, а он, Саша, слишком много болтал и заливал свой ужин одновременно кетчупом и майонезом, чем смешил маму. И вот в один прекрасный момент все рушится. Бунт против несправедливости мира, огромного количества лжи и боли Мот выражает в молчании.
Несмотря на то что все события пьесы показаны глазами тинейджера (через его внутренние монологи), этот текст — скорее не про подростков, а про не выросших взрослых. Про фатальные последствия их инфантильных поступков, одиночество каждого и страх быть самим собой.
Театр Стерлитамака адресует свою постановку подросткам.
«Этот спектакль, рассказывающий историю подросткового бунта и переживания личного „апокалипсиса“ героя, — обращение к аудитории взрослеющих тинейджеров…» — написано в анонсе. В контексте такого адреса очень логично музыкальное оформление постановки. Рэп-культура со свойственным ей пафосом и бунтарским духом довольно точно передает пасмурный мир подростка, который, без преувеличения, переживает свои неудачи и новое знание о мире как истинное страдание. Рэпер Oxxxymiron мелодично читает свой ладный текст о горькой жизни, ломающей людей, как обгоревшие спички, и все происходящее на сцене становится достойной иллюстрацией этому месседжу.
Вероятно, адресностью спектакля можно объяснить и гиперэмоциональность героев. Все «оценки» актеров здесь сыграны со знаком «слишком». Даже движения слишком порывистые. Танец — слишком рьяный. Мимика — слишком отчаянная. Конечно, нельзя не учитывать, что спектакль был сыгран в фестивальных условиях, перенесен в другое пространство (а «Балтийский Дом» способен смутить своими размерами кого угодно!). Но, закрывая глаза на нюансы и размышляя о режиссерском замысле, а не об актерской игре, думается, что в тексте, столь богатом на трагические события, любая «театральность» переживаний ведет к неуместной мелодраматизации. Подобный сюжет требует скорее актерского отстранения, притчеобразного построения действия.
С. Гиниятуллина (Лиза).
Фото — архив театра.
Однако в спектакле есть и большое количество достоинств. Очень интересно обыграно сценическое пространство. Поворотный круг, на котором располагаются зрительские ряды, одним движением меняет декорацию. Действие, собственно, движется по кругу, нас все время вращают, это бег на месте. Комната Кати (Елизавета Тодорова), украшенная дипломами и наградами; спальня деда (Ильдар Сахапов), в которой он бесконечно развешивает по стенам свои черно-белые воспоминания. Родитель 1 и родитель 2, каждый у своего ночника-торшера, общаются всегда через какую-то преграду. Вот отец (Фаниль Тулунгужин) подходит к сыну (Александр Чесноков), желая поговорить, но находится при этом за пределами поворотного круга, а Мот — внутри него. Герои словно вовсе не пересекаются друг с другом, только формально находясь в одном месте, а существуя в разных мирах.
Мать и любовницу (тетю Лену) играет одна актриса — Анжелика Гришкина. Только во втором случае она увеличивает себе на пару размеров грудь, подкладывая разбросанную по всей сцене скомканную бумагу — атрибут бездомной Лизоньки (Светлана Гиниятуллина). Это как бы замена маме — точно такая же женщина, только более молодая, позволяющая тебе почувствовать себя тем, кем ты был раньше. Таких нюансов в спектакле много. Режиссер подробно разобрал пьесу, сценически осмыслив каждый сюжетный поворот. И в этом прочтении нет никаких высокомерных выводов, спектаклю чужда нравоучительность. Это момент взросления героя. Мот вышел из дворца и узнал, что мир несовершенен. Что будет дальше — неизвестно.
Я видела спектакль в Стерлитамаке, и думаю, большая сцене БД действительно «съела» его. Мне тоже показался любопытным пространственный принцип, заданный режиссером. Вестибулярный аппарат от того, что ты сидишь на вращающемся поворотном круге не страдает, но образ пошатнувшегося, потерявшегося устойчивость мира, возникает. Думаю отсюда и гипертрофированная подача эмоций, война всех против всех, готовность персонажей ринуться в бой. Хотя согласна, порой всё это чересчур. Единственная константа здесь — это образ Лизы, отрешенный и устойчивый. Интересно придумано, как героиня выкапывается из груды черных мусорных мешков, она сама одета в такой мешок, часть этой аморфной мешочной массы. Актриса драматически не тянет одеяло на себя, но ее отстраненность притягивает взгляд.
Разрушение мира начинается постепенно, но с самого начала. Расположенные на сцене зрительские места вдруг трогаются с места, вращаются на поворотном круге. Нет ничего единого — диван стоит отдельно, на фоне черной стены, в противоположных концах сцены — две черные стены, одна увешана дипломами, другая — фотографиями. Перед зрительным залом на сцене — куча мусорных пакетов и мятых газет. Все локации отдельно, не сменяют друг друга, существуют параллельно, как отдельные миры. Сцена почти постоянно поворачивается, и постепенно локации пустеют, и поворотный круг растаскивает по сцене мусор.
Саша (Александр Чесноков) говорит о семейном ужине голосом пустым, так, что сразу понятно — это все ложь, этого всего больше нет. Он окружен своими родными, но ненадолго. Он говорит: «…моя прекрасная, любимая семья» — и все тут же расходятся в разные стороны.
В Сашиной мечте семья снова вместе — папа (Фаниль Тулунгужин) крепко обнимает маму (Анжелика Гришкина) сзади, сестра Катя (Елизавета Тодорова) сидит на полу у стула, за которым стоит дед (Ильдар Сахапов). Рука последнего двигается в воздухе, как бы поглаживая там, где должен сидеть Саша — только Саши там нет. Даже в мечте для Саши больше нет места в «нормальной» жизни.
После ухода отца идеальная семья распадается на куски. Отказ от жизни случается так или иначе у каждого. Папа в конце концов начинает пить, мама — уходит к новому мужчине, которого Саша зовет Хмырем (Артур Ишмухаметов), лишь бы не быть одной.
Дед собирается на войну, а затем уходит в прошлое. Стена его комнаты, на которой в рамках висели фотографии, обрастает карточками практически полностью, а затем он срывает их, звонит давно умершим людям — дом опустел, разум — тоже.
Сестра Катя сначала танцует на фоне с треском рвущейся на части семьи, и в каждом ее жесте — отчаяние, танцуя, она бросается наперерез папе, который пытается ударить маму, танцуя же выгоняет его. Саша-Мот говорит о ней: «Она танцует — как дышит». Но она заболевает и теряет то, что было смыслом своей жизни — танцами. Вера в любовь потеряна вместе с мечтой. Она появляется в ярком платье — прощальный «привет» Аргентине, куда она собиралась на конкурс — с вейпом в руке, покачиваясь в клубах дыма, требует: «только не надо меня жалеть!».
Самый радикальный и резкий отказ происходит, конечно, у Саши. Он мечется, пишет на стене «Любви нет. Спите спокойно» и все же в тишине откровенного разговора с сестрой сознается: «А я верю в вечную любовь». Этой любви или хотя бы ласки он и ищет — утыкается в колени Лизе — бездомной женщине из перехода (Светлана Гиниятуллина), которая обнимает его в ответ, ведет ее домой.
Жизнь у обоих рухнула с оглушительным треском. Отец и мать дерутся, от русского репа почти сотрясается пол, и Саша пытается перекричать музыку: «Ты уже любил ее, когда мы ходили в кино?». Но кричать нет смысла, никто не слышит. Лиза подсказывает: «Ганди молчал по субботам», и Саша перестает говорить. «Потому что жизнь слишком громкая».
Лиза тоже пыталась кричать, когда ее сын отпустил ее руку в переходе и пропал навсегда, и так же безрезультатно.
Мама говорит, что Саша все больше похож на дедушку, и в финале спектакля они разговаривают — дед и внук, будущее и прошлое, и дед как бы рассказывает Саше, что будет с его семьей, когда он после тихой смерти Лизы переселится в переход. И Саша, и Лиза, и дед бегут от апокалипсиса развалившейся жизни, и Саша, как Лиза, уходит в переход. Саша, как дед, звонит своему единственному, но уже давно мертвому другу: «Лиза, как твои дела?».