Альфред де Мюссе. «Лорензаччо». МДТ — Театр Европы.
Режиссер Клаудиа Стависки

«Лорензаччо» (1834) де Мюссе — пьеса, в России признанная несценичной. Слишком громоздкая, густонаселенная, а в старинном (и единственном) переводе А. Федорова (1952) звучащая с невыносимым для современного уха пафосом выспренных речей героев, тираноборцев и злодеев. Между тем, во Франции XX века «Лорензаччо» своего рода национальный «Гамлет», одна из самых репертуарных вещей.

Клаудиа Стависки, режиссер лионского театра «Селестен», уже ставила «Лорензаччо» у себя на родине, изготовив для собственного театра своего рода «инсценировку» пьесы. Новую, еще более ювелирную «инсценировку» она сделала и в Петербурге на материале перевода Фёдорова. Стависки сократила французскую драму едва ли не вдвое, убрав ряд сцен и действующих лиц, изъяв из реплик и монологов героев значительные куски, так, чтобы слова пьесы зазвучали более сжато и упруго. В итоге, как ни странно, текст де Мюссе не выглядит оскопленным. Видимо, в силу драматургической завершенности результата «кройки и шитья». В этом, с одной стороны, проявился традиционный «драмацентризм» французской режиссуры, с другой — недюжинная режиссерская воля самой Стависки. Она оставила только три главных сюжетных линии. Лорензаччо Медичи — придворного «шута», замышляющего убийство своего кузена, герцога Флорентийского, тирана Алессандро. Еще линию семьи Строцци, знатных вольнодумцев, мечтающих, чтобы Флоренция вновь стала республикой. И, пожалуй, маркизы Чибо, отдающейся герцогу, чтобы облагородить его своим положительным влиянием. Эти линии чередуются, создавая своего рода мозаику, монтаж сцен, а герои переплетаются между собой в разных комбинациях. Есть и «фон», но ненавязчивый (знатные горожане, священники), есть «дыхание истории», выраженное гулом голосов за сценой.

Некоторые из «политических» сцен спектакля звучат изумительно свежо. В первой знатные родичи Лоренцо приходят к нему, чтобы он вел их «на борьбу», а Лорензаччо вместо этого проницательно и цинично «сватает» их Герцогу как законопослушных граждан, искателей чинов и должностей. Неожиданно получив и то, и другое, ошеломленные, но от того не менее обрадованные «бунтари», отправляются восвояси. Или предфинальная сцена, где, уже после убийства Герцога, флорентийский «Совет восьми», своего рода Государственная дума, попавшая в ситуацию неожиданного междувластия, растерянная, неспособная принять самостоятельное решение, размышляет о выдвижении новой кандидатуры на герцогский пост. И вдруг приходит распоряжение кардинала (а, значит, и Папы): кандидат уже назначен, надо только его одобрить.

Алессандро (Владимир Селезнев), Лорензаччо (Данила Козловский).
Фото — Виктор Васильев

Но исторический фон и политический контекст для режиссера не так уж важны. «Злодейство» на сцене не персонифицировано. Герцог Алессандро в исполнении Владимира Селезнёва — обаятельный лентяй, баловень судьбы и любимец женщин. Тираноборческий пафос пьесы де Мюссе сведен режиссером к минимуму. История «Лорензаччо» — это история экзистенциального, личного выбора; нескольких выборов, через которые проходят герои.

Манера Стависки аккуратна, сдержанна, почти скромна. И не только потому, что актеры, одетые скорее по французской моде первой трети XIX века, чем по флорентийской XVI, работают на пустой сцене. (Единственное яркое пятно — это красная мантия Кардинала Чибо, и сам кардинал — Петр Семак, сообщающий своему интригану-герою, искусно «соблазняющему» собственную невестку маркизу, дьявольский шарм и иронию). А потому что из выразительных средств здесь — только актеры, овладевающие текстом, присваивающие его. Вот, пожалуй, и всё, чем может располагать зритель на протяжении трех часов действия.

Мне кажется, артисты МДТ только отчасти справились с текстом, по привычке окрашивая его разными оттенками эмоций, тогда как более уместна была бы передача напряженной пульсации заложенной в пьесе мысли, соперничающих в диалоге идей, мнений. Это очень важно и для интеллектуального поединка Лоренцо с Филиппо Строцци, и для сцены искушения маркизы Чибо Кардиналом. В спектакле понятно только то, что Филиппо (Александр Завьялов) — наивный, прекраснодушный мечтатель, а маркиза (Уршула Малка) — неуравновешенная женщина. Перед исполнителем заглавной роли Данилой Козловским стояла, действительно, непростая задача. Его Лорензаччо — герой гамлетовского типа, разочарованный, опустошенный. Актёр играет человека, который, в определенном смысле, кончился еще до начала действия. Надломленного, с неизменной насмешкой в голосе и горькой складкой у рта. Проводящего время в дискуссиях с Филиппо: о человеческой природе, и о том, заслуживает ли социум его жертвы, не напрасна ли она? Образ Лорензаччо строится на разных степенях насмешки и горечи, что отчасти делает его статичным, чуть более однообразным, чем задумано у де Мюссе, герой которого в разных ситуациях проявляет себя по-разному, постоянно меняя маски: он и фигляр, и поэт, и оратор, и интриган, чьи замыслы до поры до времени скрыты. Однако, несмотря на дефицит динамики, Лорензаччо Козловского остается драматически наполненным. И если что-то ведет героя, то это личная месть, за себя — прошлого, еще живого. Ситуация выбора для этого Лорензаччо осложняется тем, что убивать приходится, возможно, единственно близкого человека, который доверяет тебе безгранично, так, как самому себе. Значимая сцена: Лоренцо ведет Алессандро к постели, на которой тот вскоре будет зарезан, едва ли не в туре вальса. И он запоминается, этот обреченный взгляд усталого человека, с которым герой уходит в зал, чтобы не вернуться уже никогда.