В последний день лета и в первый день осени в подмосковном городе Сергиев Посад состоялся
1-й Международный фестиваль уличных театров «Петрушки мира».

Театр Петрушки — русская народная комедия, претерпевшая и забвения, и возрождения. Ее переосмысляли в послереволюционное время, забывали, снова извлекали из своей памяти в эпоху оттепели (тогда, в 60-е годы, родилось целое движение — были организованы фольклорные коллективы, создавались научные труды). Петрушка пережил разные времена и дожил до того, что, благодаря Михаилу Ярушу и Андрею Шавелю, сегодня в его честь появился целый фестиваль. Когда-то без представления этой перчаточной куклы не проходили ни одна ярмарка и ни одно народное гулянье. Петрушка — дурак, балагур, жестокий паяц, бессмертный насмешник, смеющийся и высмеивающий, веселящийся и веселящий, побеждающий и чертей, и врагов, и даже саму смерть. Нос крючком, колпак торчком, нахальный и удачливый — таков был любимец публики. И, как оказалось, таким плут и остался в каждой из своих вариаций.

На фестивале встретились трое разных и в то же время неоспоримо похожих Петрушек — москвич, мытищинец и петербуржец. Все они согласно четырехсотлетнему обычаю выбирали невесту среди зрительниц, покупали у хитрого цыгана молодого трезубого коня, сражались со всяческой нечистью и, конечно же, ее побеждали. Но были и отличия. Исторически сложившийся сюжет оброс деталями нового времени, каждый — своими. Московский Петрушка, отец всех современных Петрушек, выступил в компании шарманщика (как это часто и бывало на ярмарках), и его реприза — переделка узнаваемых телевизионных рекламных роликов. Женившись, он пытался «отдать тещу в хорошие руки», о чем написал на плакате огромными буквами. Петербургский балагур из коллектива «Папьемашенники» под аккомпанемент гармониста терял ногу «прямо на танцполе» и приручал дракона «не хуже Куклачева». Мытищинский выходец из «Петрушкиной слободы», ведя диалог с музыкантом на все руки, вылавливал чудовище во время рыбалки, которой только что научился у мальчишек-зрителей. Речное чудовище тоже быстро приструнилось могучей волей Петрушкиной дубинки.

Фото — С. Насырова.

Кроме русского Петра Петровича (или в некоторых случаях Петра Ивановича Уксусова) сюда приехали и голландский красноносый Ян Клаассен (театр «OPGEPAST»), и болтливый французский Полишинель в треуголке («Théâtre de Marionnettes du parc G. Brassens»), и итальянский Пульчинелла с черной маской на лице, и чешский свободолюбивый Кашпарек (театр «TINDIPIC»), и испанский темпераментный Малик Каталония (театр «La Puntual»). Все они, будучи родственниками, безусловно имеют много общего: они не прочь подурачиться и поколотить кого-то палкой, хотя максимум, на что готов добродушный и спокойный голландец, так это пнуть прилетевшего на помощь Бэтмена, да и то только по его же собственной просьбе. Все они не очень умны, из-за чего попадают в передряги, но довольно удачливы, потому что всегда выходят сухими из воды. Но, как и у людей, менталитет и темперамент этих «Петрушек» сильно зависит от их национальности. Ян Клаассен, приехавший с Севера, совсем не похож на южного эмоционального Малика Каталонию. Одни и те же лейтмотивы проходят через их короткие сорокаминутные сценические жизни по-разному.

Фото — С. Насырова.

В отличие от нашего Петрушки, Клаассен, Пульчинелла и Малик женятся в самом начале спектакля или даже до него. Главной проблемой семейного мужчины оказывается младенец, требующий ухода в смысле гигиены. Никто из них справиться с этой непосильной задачей не в состоянии, даже определить причину запаха им удается не сразу. И тут-то и проявляется национальная и ментальная разность. Малик без всякого стеснения демонстрирует публике оголенный источник зловония, обнюхивает его, громко ругается и проделывает все то же самое по несколько раз.

Подобная манипуляция никак не противоречит средневековому представлению о чувстве юмора, но может легко и запросто оскорбить чьи-нибудь чувства в современных Нидерландах, поэтому Клаассен, в свою очередь, говорит только намеками: «Мой малыш совсем мокрый. Дети, подуйте на него, чтобы он скорее высох». Он не только учтив и воспитан, но и здравомыслящ и ответственен — отправив жену на шоппинг (пока идет распродажа) и оставшись дома один с ребенком, он убирается и сортирует мусор: «Бумагу надо отделить от пластика».

Совсем не такие проблемы у чешского гостя фестиваля — Кашпарека. Родившийся в период оккупации Чехословакии немцами, он, ярый борец за национальную свободу и независимость, встречается с немецким полицаем и яростно дубасит его по голове. Да и вообще вся история Кашпарека имеет яркий политический окрас. Чего стоит одна только колыбельная младенцу: «Спи, а то Баба-яга заберет, Иосиф Джугашвили заберет».

Фото — С. Насырова.

Младенцев у «Петрушек» Европы и правда все время кто-то забирает. А если не младенцев, то любое другое добро, которое у них есть. Полишинель привез совсем не похожую на другие историю — «Волшебная бочка». Панталон просит Гийома и Полишинеля отнести Пьеро золотой мешок. Те не отказываются выполнить поручение, но по пути решают вздремнуть. К слову, любое воровство как раз и происходит во время того, как Ян/Малик/Полишинель и другие ложатся спать. Оборотившийся волком (а у испанцев, конечно же, быком), французский зеленый черт крадет золотой мешок. А дальше все, как всегда: вор найден и избит дубинкой. Победить народного героя с таким оружием неспособна даже смерть с косой. Ее встречает и наш Петрушка, и итальянский Пульчинелла, и оба оказывают сопротивление с такой жизненной энергией, которую невозможно сломить. Смерть во всех своих проявлениях не страшна им, как не страшна средневековой, да и отчасти современной публике (во всяком случае, на фестивале). Случайно убитого противника Петрушка, Пульчинелла, да и Малик лихо запихивают в подвернувшийся под руку деревянный гробик, но он оказывается не по размеру. Труп приминают все той же дубинкой, что вызывает, с одной стороны, легкое замешательство, с другой — бурный смех.

Фото — С. Насырова.

Все, что делает этот наглый бунтарь, рождает неоднозначные эмоции. С точки зрения современной морали — он, конечно же, асоциальный элемент, а иногда даже преступник. Убийство сходит с рук Пульчинелле, и он вешает собственного же палача, но, к удивлению, публика от мала до велика ликует. «Наш победил!» — доносится из толпы. «Наш» снова и снова выходит сухим из воды, каждый из «наших», как и сотни лет назад. И точно так же мы радуемся за этого плута, как бы его ни звали: Пульчинелла ли, Петрушка или Малик.