Вчера хоронили Горбачева, реального Горбачева, Михаила Сергеевича, хоронили эпоху гласности. Хочу послать ей скорбный поклон в тот момент, когда отечественный театр хоронит и хоронит спектакли, название за названием…

Похоронная команда обосновалась в московском Департаменте по культуре (совершенно остальной России неизвестном — кто эти люди?) и хоронит от души, широко, по-столичному, от щедрого московского сердца — организовывая большие именные склепы. Такие «Безенчук и нимфы», вспомним Ильфа и Петрова. Контору возглавляет гробовщик (зачеркнуто) гражданин Кибовский, еще недавно выступавший на сцене Школы современной пьесы у друга Иосифа Райхельгауза, ныне им снятого, в качестве исполнителя… Вообще именно в ШСП завязался какой-то странный узел. Артист Кибовский увольняет основателя театра Райхельгауза, а завлит этого театра Кретова управляет Телегой с доносами и заходится криком, повелевая Минкульту выбросить из афиши фестиваля нынешнего Балтийского дома спектакли разных неугодных ей режиссеров, в том числе спектакли своего многолетнего худрука, в создании которых она принимала участие… Правда, немножко странновато и даже болезненно? И что? И Балтийский дом меняет афишу фестиваля согласно ее посту! Объясните мне, что происходит, почему «стук» завлита одного театра имеет такие последствия для большого фестиваля, располагающегося в другом городе! Я прожила жизнь, но механизмы эти мне неизвестны.

Бывают вещи понятные и прозрачные. Вот Эдуард Бояков похвастался вкусной рыбешкой, которой его угощали в Мариуполе: «Здесь всё — и рыба, и дети, и взрослые — живее и настоящнее чем в Москве» (ВКонтакте, без комментариев) — и уже создается под его управлением новый театр в центре столицы. А со многим другим, в частности, с Балтийским домом, — сохраняется туманность… Не может ведь быть, чтобы пост в Телеге менял афишу.. Или чья тогда эта Телега?)))

За несколько месяцев Москву просто выжгли, спалили. Но пожар не способствует ей много к украшенью, из репертуара исчезают наиболее художественные, сильные спектакли, несущие, между прочим, театрам золотые яйца зрительского финансового внимания.

Сняли нескольких худруков, снесли с лица земли Гоголь-центр, обратно строят Театр Гоголя, обо всем этом мы писали.

Но именно со спектаклями, нежными художественными душами второй реальности, дело обстояло не так горестно.

Будем честны: спектакли по пьесам Ивана Вырыпаева снимали сами театры, сообразуясь с требованием автора, который повелел отсылать сборы в помощь Украине. Те, у которых отчислений не было, — продолжали его играть. Пересылать сборы туда, куда просил автор, изначально было нереально. Если бы Иван отсылал их сам — наверное, спектакли бы шли, деньги текли через его счет, но акция есть акция: теперь ни сборов, ни спектаклей, ни помощи тем, кого Иван имел в виду…

Или вот сын Александра Володина отозвал на время авторские права, не разрешает ставить пьес отца, и я хорошо понимаю его: Александру Моисеевичу было бы непереносимо видеть сейчас на сцене «Пять вечеров» с их финальной строкой: «Только бы войны не было». Это тоже была воля если не драматурга, то его наследника.

Исчез из Театра Наций «Горбачев»: уехала Чулпан Хаматова. Ходили слухи, что спектакль сохранят, введя на роль Раисы Максимовны Марию Смольникову, и это было даже смешно: ну, не может Горбачев жениться во второй раз…

А потом начались репрессии власти: сняты из Большого театра спектакли Александра Молочникова (один из них — лауреат «Золотой маски»), с ним расторгнуты договоренности на постановки, уже анонсированные в этом сезоне… А дальше Константин Богомолов легко отдал спектакли Молочникова с Малой Бронной (в чем, собственно, никто не сомневался) все той же похоронной конторе «Безенчук и нимфы».

Понятно, что идет очевидный репрессивный наезд на российскую культуру, но какую-то настоящую человеческую боль все почувствовали третьего дня, когда — без объяснений и формулировок — из репертуара московских театров сняли спектакли Дмитрия Крымова — те самые беззащитные, эфемерные, от сердца, из другой реальности… И это притом, что Крымов не уезжал специально, а в конце февраля планово выпускал «Вишневый сад» в США. Да, пока не вернулся. Да, выпустит спектакль в Клайпеде. Вынужденное отсутствие в Москве воспринимает трагически (смотрите его интервью). Призывает не быть собакой, которая забежала за угол и лает (так он говорил Анатолию Белому, тот процитировал в стриме с Ксенией Лариной). Да, он не пропадет, он работает и, как говорят, — создает в США Krymov.lab, будет делать спектакль с Чулпан Хаматовой в Риге…

Дима и Чулпан будут сочинять по-латышски… Как говорилось в «Поминальной молитве»: «Эх! Холера на их голову! Кому это нужно, чтоб Лейзер из Анатовки говорил „гуд бай“»?

Кому нужно, чтобы Крымов, начавший пять спектаклей в московских театрах, создавал что-то где-то, а его спектакли сдали в утиль? В них нет оскорблений армии и флота, я думаю, что у карающей власти московского Департамента даже нет с ними эстетических расхождений (какие расхождения с «Дон Жуаном» у Фоменок? Их и быть не может). За что?

Уничтожение культуры сегодня идет без ссылок на художественные свойства, это вам не борьба с формализмом, это какая-то сплошная подковерка. То есть власть хочет, чтобы все были лейзерами из Анатовки и перестали ставить по-русски. Патриотичненько так…

В снятии спектаклей Крымова нет никакой логики, он не ставит про политику, его спектакли — дети воздуха и театра, любви и рефлексии, они про вечный «амаркорд», про свободу дыхания и муку, когда не дышится… Наверное, такая острая реакция на эти репрессивные снятия именно потому, что задели самое незащищенное, нежное. Может быть, так больно еще и потому, что все мы помним, как мучительно переживал закрытие своих спектаклей Анатолий Васильевич Эфрос, отец Дмитрия Анатольевича Крымова, и чем закончилась эта трагедия отношений с советской властью, и какая для русской театральной истории рана — те, эфрософские снятия… И, казалось, черная кабала не будет уделом поколения, к которому принадлежим мы с Димой…

Политика московского Департамента отжимает, истощает, иссушивает театр, превращая репертуар в солому. Кому это надо, кому выгодно? Со всей очевидностью — в противоречии с Конституцией РФ — мы вернулись в подцензурные времена. Это непереносимо и для тех, кто цензуры не переживал, и для тех, кто успел с ней пободаться, но советская цензура всегда выставляла список аргументов (вспомним приемки спектаклей и многостраничные протоколы!) — кривых, косых, демагогичных, дико выглядящих с позиций истории… Но она старалась, потела, корпела, формулировала. А сейчас где аргументы? Почему исказилась афиша Балтдома, почему сняты спектакли Крымова?…

Наверное, для многих мертвых театров ничего не изменилось: как ставили мертвые спектакли вне времени — так и будут их лабать, им — «что воля, что неволя». В создавшихся условиях предстоит некоторое время жить… Ведь эмиграция — не выход для театра, связанного с языком и контекстом. История не знает великих эмигрантских театров, язык все равно замкнет такой театр в узком анклаве, Лейзер из Анатовки не хочет говорить «гуд бай»…

Когда-то, еще в глубокий застой, Лев Додин говорил: «В темноте зрительного зала человек испытывает самые сильные социальные эмоции». Вот, вернулись в темноту зрительного зала…

В честь снятия нескольких спектаклей Крымова ставлю большой черный крест. Как Лагранж, слуга Мольера в «Кабале святош», спектакле Эфроса в Ленкоме. Пока его не сняли…