В год своего 20-летия Небольшой драматический театр выпустил долгожданную премьеру — «Король Лир» Льва Эренбурга. До наступления изоляции спектакль сыграли всего шесть раз, но успели свозить в Эстонию (участвовали в программе «Дни петербургских театров» на сцене Vaba Lava в Нарве и Таллинне) и провели в «Борее» тематическую фотовыставку одного из актеров-основателей НДТ, исполнителя роли Лира — Евгения Карпова, с которым и состоялось это интервью.

М а р и я   Д о л м а т о в а  У каждого артиста есть история «как я стал артистом». Расскажи свою.

Е в г е н и й   К а р п о в  История моя абсолютно не геройская, артистом я стал по чистой случайности. Когда в 1989 году я окончил школу, мои родители, мама-врач и папа-инженер, всячески пытались ориентировать меня, балбеса, на что-то дельное. У меня тогда был круг общения из ребят, которые все свое свободное время проводили в горах (я родился на Ставрополье, это Северный Кавказ), а работали они в Ставропольском театре кукол, кто монтировщиком, кто артистом. И была в этом театре вакансия «звукорежиссер». Ребята сказали: там не сложно, покажем! Так я стал работать в Ставропольском театре кукол. И проработал там год. Мне все нравилось: месяц театр репетировал новый спектакль, месяц ездил с ним на гастроли по краю. Сказать, что я серьезно грезил тогда актерством, — нет, в школе разыгрывал сценки, не более. Но поработав в театре, я все-таки подцепил его «бациллу» и стал подумывать в эту сторону. К тому же подходил возраст, нужно было определяться: идти в армию, быть врачом или инженером, или… что? Я знал, что в Ленинграде (а у нас там были родственники) в Театральном институте есть кафедра театра кукол, и решил, чем черт не шутит! Понимая, что конкурс у кукольников меньше, я пошел по пути наименьшего сопротивления, выучил какую-то басню, поехал и… поступил. Поступил, как я сейчас понимаю, «за красивые глазки»: высокий, с громким голосом, довольный — такой «неотесанный валенок», белый лист, бери и делай, что хочешь. Александр Аркадьевич Белинский, к которому я попал на курс, брал людей, про которых было понятно, что они будут артистами. Про меня было непонятно года два.

Д о л м а т о в а  Что было непонятно?

К а р п о в  На первых курсах я многого не понимал. Не понимал, зачем на уроке речи подкидывать мячик, делать какие-то манипуляции с палкой и прочее. Белинский был человек предельно внятный, его требования не были заумными, к тому же мы были его первым курсом, и ему очень нравилось объяснять и показывать. Строгим он не был. Тем не менее, я долго стеснялся. Ребята вокруг меня были гораздо более начитанными, они были постарше, и у них было понимание того, что они хотят. Надо мной уже висела перспектива отчисления, когда, наконец, у меня хоть что-то стало получаться. Мастера это устроило, так я и закончил обучение по специальности «Артист театра кукол».

Д о л м а т о в а  Как ты попал в «Интерстудио»?

К а р п о в  После окончания института вновь встал вопрос с армией. И дело не в том, что я сбегал, а в том, что тогда, в середине 1990-х, армия представлялась мне настолько бессмысленной, что тратить время на нее совсем не хотелось. И еще больше мне не хотелось покидать Петербург, хотелось зацепиться. С такими грустными мыслями шел я, получив диплом, по Моховой и встретил Давида Бурмана, который был в ту пору проректором «Интерстудио» — экспериментального филиала Театральной тогда уже академии. В 90-е, конечно, творились удивительные вещи, которые сейчас сложно объяснить. Давид — человек любознательный и активный, он видел меня на экзаменах, мы были знакомы, с его протекции я и попал на курс в «Интерстудио». Курс был актерско-режиссерский, и я поступил на режиссуру, нас было всего человек шесть: Вадик Сквирский, Хельга Филиппова, Антон Вылков и еще пара ребят. Мастер курса, Михаил Александрович Хусид, был человеком вычурным. Для экспликации он дал нам мексиканскую пьесу «Кукулькан — Пернатый Змей», написанную по мотивам индейских мифов. Если ты меня спросишь, о чем она, я не смогу рассказать. Но в условиях экзамена приходилось как-то фантазировать, даже если ты не все понимал.

Д о л м а т о в а  Можно ли сказать, что в «Интерстудио» все традиционное было не в чести?

К а р п о в  Не сказал бы. Как у любого нового дела, в нем было много пены, но были и интересные вещи. Там каждый мог подобрать себе программу по интересам. Там были собраны интереснейшие люди, например художники Юрий Соболев, Андрей Севбо (высочайший профессионал, с которым нам потом посчастливилось работать в НДТ). Профилирующие предметы преподавали отличные педагоги: танец — Валерий Александрович Звездочкин, речь — Юрий Андреевич Васильев. Хусид, собравший их всех, — он дитя 90-х, человек своего времени. Человек безумно интересный, яркий; хороший организатор. Конечно, его театр — это не мой театр, но личностно мне с ним было очень увлекательно. И спасибо ему за все, что с нами было.

Д о л м а т о в а  Каким тебе запомнилось появление Эренбурга на курсе?

К а р п о в  Первое впечатление о нем — что-то ужасно вредное. Лев Борисович пришел через год после начала обучения, когда нас уже покинул Хусид, и сразу стал закручивать гайки, потому что на курсе уже, если честно, началось разгильдяйство. Ему было не важно, что ты умеешь, все одинаково чистили картошку. Меня он выбрал мишенью для публичного бичевания, потому что у меня уже был диплом; на моем примере он демонстрировал, что (в его понимании) я хоть и учился, но есть еще куда расти. Традиция эта перешла от его учителей, и сегодня я формулирую ее так: каждый день ты должен доказывать, что что-то можешь в этой профессии. Белинский (хотя я очень ценю его как человека и как режиссера) учил не то чтобы поверхностно, нет, но гораздо более упрощенно, легко и весело. Эренбург же научил нас вгрызаться в материал. Он всегда считал, что настоящие достижения — это адский труд и кровь. Сейчас я думаю, что прав и тот, и другой. Все зависит от материала и от того, как он ложится на человека. Бывает, идет проще, бывает — сложнее. Как бы там ни было, понятие школы, традиции я получил именно от Эренбурга. Он произвел тогда на нас впечатление, и мы потихоньку влюбились в него.

Д о л м а т о в а  На Моховой ваш курс считали гадкими утятами, у тебя было такое ощущение?

К а р п о в  С ощущением гадкого утенка я живу всю сознательную жизнь (улыбается). Да, было… Нам тогда хотелось непременно доказать, что мы имеем право быть в этой профессии.

Д о л м а т о в а  После окончания курса ты сразу решил, что останешься в театре Эренбурга?

К а р п о в  Когда случился прорыв с «Мадридом», мы были в восторге от Льва Борисовича и на волне этой удачи захотели остаться вместе. Никаких других вариантов для себя я тогда (да и сейчас) всерьез не рассматривал. НДТ — это семья, все действительно родные друг другу люди. Как родителей не выбирают, так и тут.

Д о л м а т о в а  Была ли у тебя в театре роль, которую ты хотел сыграть, но не получилось?

К а р п о в  Не было такого. Есть роли, которые я люблю больше, есть, которые люблю меньше. Я получаю колоссальное удовольствие, к примеру, от роли Порфирия в спектакле «Преступление и наказание», куда меня пригласил (спасибо ему за это!) Вадим Сквирский. Мне нравится в нем… какой-то взгляд на роман из XXI века, не то чтобы простой — другой… Трудно сформулировать, это чисто ощущенческие вещи. Есть роли, которые раньше было играть сложнее, а теперь они мне нравятся — Леон в «Оркестре», например.

Д о л м а т о в а  Тебе досталась роль, главней которой не было в твоей карьере — король Лир. Что ты чувствовал, когда тебя утвердили?

К а р п о в  Чувство ответственности, которое невероятно давило и мешало мне. Поэтому я всячески старался не зацикливаться на том, что я главный в этой истории. Локомотив — это вообще не про меня. Мне просто должно быть интересно, и все. И не важно, какую я играю роль в процессе, главную или нет. Конечно, такого опыта, как Лир, в моей жизни еще не было. Хочу ли я еще раз что-то подобное? В ближайшее время не очень. Было ли это интересно? Ужасно.

Д о л м а т о в а  Остались ли у тебя вопросы к персонажу?

К а р п о в  Конечно, остались. И еще будут. Когда нет вопросов к роли и персонажу, пора спектакль закрывать.

Д о л м а т о в а  Кто твой Лир?

К а р п о в  Человек, живущий с ощущением «можно все; как хочу, так и будет» и попадающий в ловушку этого ощущения. Отвязный, деформированный властью и испытывающий при этом на животном уровне чувство любви к собственным детям. В нем клубок чувств. Сложный персонаж и сложная история. Жестокий, тираничный деспот. Но лично я внутри себя понимаю его, и мне его жалко. Не знаю, прав ли. Мне по-бытовому, по-человечески жаль, что все так сложилось.

Д о л м а т о в а  Тебе за 40, Лир — старик. Как вы с режиссером решали это обстоятельство?

К а р п о в  Мы обсуждали, как его обойти. В пьесе дни Лира сочтены, он стар и скоро умрет. И в этом состоянии он решает вопрос: что будет после меня? У нас Лир не стар, но он смертельно болен. И поэтому перед ним такой же вопрос.

Д о л м а т о в а  Есть ощущение этапной работы?

К а р п о в  Пять лет репетиций, как может быть по-другому?

Д о л м а т о в а  Спектакль «Король Лир» вышел в год 20-летия НДТ. Как ты ощущаешь возраст театра?

К а р п о в  20 лет НДТ — это вся моя жизнь. Я свою маму меньше знал, чем этих людей. И юбилей — это для нас этап, конечно.

Д о л м а т о в а  К юбилею театра было приурочено еще одно интересное событие: в галерее «Борей» состоялась твоя первая фотовыставка. Как в твоей жизни возникла фотография?

К а р п о в  Жесткий кризис 1990-х, когда на руках были деньги, которые стремительно обесценивались, спровоцировал меня на то, чтобы их в срочном порядке потратить. А в моем окружении всегда было много людей с фотоаппаратами, и как-то так само собой получилось, что я купил фотоаппарат. Это была дорогая покупка по тем временам. Японский объектив… Я вставил пленку, и меня понесло! Я коллекционировал альбомы (Картье Брессон, Национальное географическое общество и многие, многие другие), я собирал все, что касается личностей, что касается техники и новинок. Я человек увлекающийся, и меня тогда волновало все.

Д о л м а т о в а  Тебя учил кто-нибудь?

К а р п о в  Люди из моего окружения объяснили мне техническую часть дела. А потом я просто полюбил фотографию, полюбил рассматривать ее и медитировать над ней. Мой отец тоже увлекался фотографией: у него были трофейные фотоаппараты, комната для печати. Дома боялись дышать, когда он печатал фотографии. Что он снимал? Ну, прежде всего, конечно, он мучил родню. Потом у него были фотосессии в парке, или он просто ходил и снимал. Он фотографировал все наши поездки. Фотографии сначала копились альбомами, потом их не стало хватать, снимки лежали в пакетах. Отец не сдавался и продолжал фиксировать все мельчайшие подробности нашей жизни. Но вот штука: прошло время, и у меня нет ни одной фотографии моих родителей, меня маленького… После того как мамы не стало, папа перестал фотографировать, и в переездах большая часть фотоархива была утрачена.

Д о л м а т о в а  Какие сюжеты тебе интересны?

К а р п о в  Непосредственные. Я ярый поклонник такого движения, как ломография. Это когда у тебя всегда с собой фотоаппарат, как кольт у ковбоя, и ты в любой момент можешь сделать кадр. Идешь, почувствовал, удачно тень легла — интуитивно берешь и без большого анализа снимаешь. Получается живой непосредственный кадр. Почему у меня много фотографий в курилке — там люди расслаблены, какой-то необычный свет, я не прошу их позировать, а просто нажимаю на кнопку. Интуитивная фиксация, спонтанная. Это мне всегда очень нравилось. Хотя я не против и постановочных фото, портретов.

Д о л м а т о в а  Есть ли у тебя предпочтения в технике?

К а р п о в  Сегодня уже нет. Конечно, пленочная фотография несет в себе определенный заряд и метафизику, которую не выразить словами. Когда-то весь этот процесс был ужасно заразительным. Сейчас пленка, к сожалению, уходит. Побеждает качество. Мои фотоаппараты теперь у моей старшей дочери, слава богу, ей это интересно, я рад. Сегодня больше всего фотографий у меня в телефоне. Хотя пленка, повторюсь, была гораздо интереснее.

Д о л м а т о в а  Что тебя вдохновляет?

К а р п о в  Когда я вижу какую-то потрясающую работу в театре, в кино, прочел какую-то зацепившую меня книгу — это вдохновляет. На следующий день после такого ужасно хочется работать. Повседневная жизнь меня вдохновляет на другие вещи, тоже важные и нужные, но на творчество меня вдохновляют именно произведения искусства.