«Если я не сдал текст в дэдлайн — значит я умер. Других вариантов быть не может», — говорил Дмитрий Циликин чеканно, строго, чопорновато, не раз и не два.

Всегда, когда речь у нас заходила о ком-то из коллег, легко игнорирующем такую сущую «безделицу», как непунктуальность.

Точность швейцарского часового механизма, внедренного в его существо, известна всем редакторам всех изданий, в которых работал или печатался Дима.

И это сущая правда, а вовсе не фигура речи. Его перфекционизм был доведен до какой-то лютой крайности.

Проверка всех цитат не по одному разу, совсем уж диковинных знаков препинания, вгрызание до пупа, если источники расходились, шлифовка текста, мука, когда кто-то смел внедряться в его текст без согласования с ним (редчайшие случаи)…

«Мы с вами короли деловой переписки, фанаты ее культуры», — вворачивала я иногда, когда на два голоса мы кляли тех, кому он или я написали, отослали, задали вопрос, попросили фото, а в ответ — тишина. «Король — я, — отвечал Дима, — а вы в этом смысле моя достойная ученица». — 

«Ага, фанфароните. А вы, между тем, не сам по себе цаца, золотая рыба! Кто вас вышколил? Педант Калмановский».

Евгений Соломонович распознал в Циликине способность к словосложению в то далекое время, когда Дима практиковал артистом на сцене Акимовского театра Комедии. Настоятельно рекомендовал бросить сцену и сесть за письменный стол.

Дима послушался. Сквозно считал Евгения Соломоновича своим главным учителем, помнил наизусть все его реплики, шутки, оценки, повороты головы, взгляды. Помнил и применял все домашне-телефонные уроки Калмановского по стилистике, по-моему, всю жизнь. Перечитывал его книги.

Вторым его гуру стал Самуил Лурье, творческими и дружескими отношениями с которым Дима не просто дорожил. Он благоговел. У него менялся голос. «Самуил Аронович» произносилось с вибрирующей, особой интонацией …

С какого-то совсем раннего момента нового для себя дела Дмитрий стал не только автором (известным журналистом, колумнистом-публицистом, театральным критиком), но и редактором.

Классным. И это, думаю, не только уроки Калмановского, но и личный редакторский дар. Он с этим родился. Он долго жил, выходя артистом и не подозревая о настоящем своем призвании.

Сто раз говорила: «Дима, подарила бы вам и наш театроведческий диплом, и диплом филфака. Легко».

О редакторской строгости его (мягко говоря) можно говорить по-разному. Слагать оды, благодарить, иронически (это к завистникам) усмехаться.

В бытность редактором отдела культуры газеты «Петербурский час пик» он правил десятки текстов. Самозабвенно, с азартом, не ленясь, не пропуская ни единого корявого слова, знака. Без барской отсылки к корректорам. «Стыдно, чтобы корректоры расставляли знаки отделу культуры!»

Доводил чужие тексты до той кондиции, когда ему самому стыдно за них быть уже не могло. Но чем он сопровождал вслух эту филигранную редактуру… Чем? Реплики неимоверной желчности в адрес многих авторов звучат, будто произнесены вчера. «Не по таланту неряшливый текст она себе позволила….» — и пошло-поехало. Если коротко: Дмитрий Циликин считал, что в городе Петербурге пишущих о театре отменно, талантливо … от силы пять-шесть человек. Точка. Хоть ты тресни. Никаких споров. Москвичей на этот предмет мы так скрупулезно не считали.

Дима всерьез был уверен: доподлинно понимает, сечет, чувствует качество чужого текста только он один из всех петербургских редакторов.

Фраза «качество текста» стало на долгие годы и моим мемом. Потому что я, будучи навсегда добродушнее, в глубине души скорее с ним согласна.

Но уж если он восхищался…

Вспомнила сейчас его недавний панегирик. Среди всех всполохов его мизантропии вдруг немыслимой силы юношеский, романтический… почти крик: «Вы слушали лекцию Инны Соловьевой? Она …» И пошли бесконечные восторженные эпитеты мальчика, а не 54 летнего мужчины, пиетет, захлеб, любовь, анализ того, что говорила, сравнение с теми, кто уже тоже маститый, но младше Инны Натановны на 20 лет, и разница, мол — пропасть! «Вы видите, Лена, эту разницу?!»

Тут, как могла, помнится, стала снижать, иронизировала, вновь и вновь упрекала в жесткости и несправедливости к коллегам. Не побеждала. Но не раздражалась по-настоящему.

Любила потому что.

В скобках. Мне хотелось, чтобы он внимательно изучил и признал ярчайшую одаренность двух совсем молодых театроведов, всего лишь двух. Не успела внедрить это в его сознание и теперь не узнаю, сошлись бы мы в оценках или нет…

Дмитрий Циликин всегда блестяще писал в формате большого, аналитического текста, когда не душат нынешние газетные 3,5 тысяч знаков, не душит поденщина. Он, одаренный профессионал, литератор, был наделен необщим выражением не лица — слова. Умный. Отлично образованный.

Слава Богу, состоявшийся. Неудобный. Не мармеладный. Часто злой и несправедливый.

Никогда не слукавивший в тексте, не просчитывавший никаких резонов, разнообразных политесных «игрищ», бьющий словом со стилистической легкостью, больно и жестко.

«Но я же прав, Лена, и про артиста N, и про режиссера Х, и про этого, прости господи, депутата У».

Их в беседах я могла сдавать легко. Коллег — нет… Дралась, как могла. И он это ценил. «Вы же — настоящий друг».

Меня связывали с Димой долгие годы теснейшего общения (год шел за два). Он — начальник отдела культуры газеты «Петебургский час пик», я — его сотрудник. Потом газета закончилась, а общение осталось.

Длиннейшие телефонные беседы с ним, его редактура, его нелицеприятные (часто-часто-часто) оценки моих текстов, и всего пять или шесть артикулированных и щедрых похвал, шутки, смех, полировка сюжетов сплетенного толка, его доверительное, человеческое, когда говорил сто раз: «Это я могу сказать только вам, потому что вы — могила», — и просьбы посоветовать, как лучше ему, «великому и ужасному», поступить, его рефлексия сквозь всю словесную брутальность, его слышная мне в телефон (всегда) зависимость от мнения о нем тех, кем он на самом деле дорожил…

Его одиночество. Он был нерасколдованный Кай. Может, не хотел никогда и ни с кем расколдоваться насовсем…

Его приходы в гости, когда да, я вибрировала: вдруг ему не понравится каемочка на тарелке. А уж если увидит магнитик на холодильнике… Мои друзья недоумевали и посмеивались… Зато за качество еды, к коей он тоже был строг, я всегда была спокойна.

Его нежнейшее отношение к моей маме.

Когда мы совсем недавно, ерничая, обсуждали мою гипотетическую кончину, и я таки допросила, придет ли он в средний зал (ритуальные услуги он старался по мере возможности пропускать и издевался над моими, как ему казалось, необязательными походами на похороны) — уверил, что да, придет. С маленьким букетиком цветов.

—Вам вот страшно, вы всю дорогу боитесь смерти, но вы о ней каждый день думаете, и это вас украшает, потому что каждый умный человек обязан думать о ней каждый день. А я не боюсь.

— Лукавите, Дима.

— Нет. Я готов в любой момент. Только в одночасье. Не готов к немощной старости, к зависимости от каких-то там людей. И тогда — яды, Лена, яды. Сразу, без раздумий и надежд.

— Дима, но доставать яды есть резон уже сейчас! Вдруг Альцгеймер?

— Да, но как тогда их принять? Впрочем, это на опережение. (Сквозь вымороченный такой, обоюдный смех).

Дима порой саркастически бросал: «Ни один атом в мире не сдвинется от кончины имярек» (далее — перечисление ныне здравствующих).

Для меня атомы сдвинулись. Сдвинулись.

Хотите не верьте, мне все равно: я была бы рада услышать от него: «Лена, Вы написали про меня и там не по-русски, и тут, и еще 25 рекламаций. А вот „чопорновато“ — хоть так нельзя, но смешно».

Не скажет.

Мы много, как пионеры, говорили с ним про несправедливость. Не совпадали часто. Его трагический уход — чудовищная несправедливость.

Одна из его любимых фраз: «Спора не случится»…

Дмитрий Циликин родился 28 октября 1961 года. В 1982 году окончил ЛГИТМиК. С 1982 по 1990 год работал актером Ленинградского театра комедии имени Н. П. Акимова. В 1992 году Циликин начал работать в газете «Час пик», где прошел путь от корреспондента до редактора блока «Культура и общество». Был автором и ведущим программ на РТР, Пятом канале и на радиостанции «Эхо Петербурга».

Сотрудничал с газетами «Ведомости», «Коммерсантъ», «Московские новости», «Время новостей», «Известия», «Дело», «Деловой Петербург», «Смена», «Новая газета». Публиковался в журналах «Город», «Город 812», «Сеанс», «Петербургский театральный журнал», «Балтийские сезоны», «Стильный», «Собака.ru», Timeout, «Афиша», «Территория бизнеса», «Миг-17», «Театр», Vogue, Elle, «Эксперт», «Профиль», «Время культуры» и др. Автор книг «Вопрос ниже пояса» и, в соавторстве с Самуилом Лурье, «Письма полумертвого человека». Удостоен специальной премии жюри конкурса «Золотое перо — 2001». Входил в экспертный совет театральной премии «Золотая Маска».