Л. Андреев. «Екатерина Ивановна». Театр драмы им. Ф. Волкова (Ярославль).
Режиссер Евгений Марчелли, художник Олег Головко

Феномен воздействия «Екатерины Ивановны», премьерного спектакля Евгения Марчелли в Театре им. Ф. Волкова — особого рода. Вот, например, «Шепоты и крики» Бергмана. Или «Антихрист» фон Триера. Отличные фильмы, но едва ли эффект от них зарифмуешь с удовольствием, пусть даже эстетическим. Слишком мучительно и болезненно для зрителя это путешествие в бессознательное, в область разрушительных фрустраций.

Как проще всего рассказать, про что спектакль Марчелли? Про женщину. Женщину, показанную со стороны, глазами мужчины. Темную, пугающую, манящую. Про «id», поглотившее «я», про «либидо», вырвавшееся на свободу, губительное как для окружающих, так и для его носителя. Режиссер ступил на территорию непривычную, табуированную в русском театре, для которого человек, традиционно, «звучит гордо», а индивидуальность — превыше всего.

Каждый второй режиссер, берущийся за драматургию Серебряного века, невольно попадает в плен стилизаций, и начинает, тоже невольно, декорировать материал. Марчелли не отягощен этими установками. Он запросто рифмует эрос и танатос. И вообще выводит весь цензурированный Леонидом Андреевым подтекст — в текст. Но от этого спектакль не становится одномерным. Анастасия Светлова не похожа на томных декадентских див. Когда-то давно в Омске у Григория Козлова эта актриса была Саломеей. Последние несколько лет работала у Льва Стукалова в «Нашем театре». Но, как это часто случается в северной столице, не прижилась, осталась незамеченной. А в Ярославле — обнаружила феноменальную витальную силу. Сыграла демоническую, вовсе не в смысле демонической власти над мужчинами, а в смысле одержимости демонами, женщину. Избегая оправданий «по Станиславскому», без психологического самооголения и — бесстрашно, не боясь показаться жалкой или отвратительной. В итоге два с половиной часа мы наблюдаем распад и без того зыбкого женского «я».

Спектакль красив какой-то особой, грубой и прямой, красотой. И он раздражает, как раздражает зеленый рояль на интенсивно красном фоне в финальной сцене. Пространство, сконструированное Олегом Головко, едва ли не стерильно. Прямые углы, ровные плоскости задника, сначала белого, затем кроваво-красного. Режиссеру и художнику не до образов, не до иносказаний. Цвета бьют прямо в мозг. Ситуации и мизансцены смоделированы с хирургической точностью. Что еще? Финальный танец Катерины Ивановны — не соблазн Саломеи — конвульсии одержимой. Нагло-зеленый рояль, за которым непристойной запятой изгибается музыкант Тепловский (Игорь Есипович). Два дюжих художника-перфомансиста, чьи белые фартуки забрызганы краской, как мясницкие фартуки — кровью. Жалкое, скомканное лицо Евгения Мундума (Стибелев), трясущимися руками обряжающего, причесывающего Екатерину Ивановну на блуд с музыкантом — как на казнь. И само это долгое-долгое одевание, мучительное, как агония. Право, после него как-то неприлично аплодировать артистам. До аплодисментов ли, когда у тебя на глазах только что убили человека?

После «Е. И.» можно говорить о рождении не бренда — театра. С командой актеров. С высокотехничной режиссурой, воздействующей на актеров педагогически, перелопатившей их аппарат, и — беспощадной к зрителю. Театра, которому уже не приходится делать «скидку» за годы застоя. Настоящего, художественного, современного.