«Комитет Грустящего Божества». П. Пряжко.
театр post.
Режиссеры Дмитрий Волкострелов и Алена Старостина, композитор Дмитрий Власик, автор видео Иван Николаев.

Мы ждем начала спектакля, столпившись на лестнице Дома-музея Шаляпина. Мы смотрим на обшарпанные двери, мокрые грязные лужицы под ногами. Блеклый свет лампы где-то под потолком оставляет на наших лицах серые тени. Мы ждем. Так же как ждут герои спектакля, перекинувшись парой слов, — они, еще неизвестные нам, ждут очереди в сберкассе. Получив свое, они идут и ждут электричку, и дальше — когда выходить. Зажигая фитиль от фейерверка, ждут, когда он выстрелит, но фитиль, победно зашумев, стихает. Нет взрыва, нет радости, нет чуда. Да и, собственно, ничего нет. Унылое время. Ничего не происходит. Все ждут.

Сцена из спектакля.
Фото — Наталья Кореновская.

Пьеса Пряжко о Сергее и Оле: они — обычные, ничем не выдающиеся, не желающие состояться, выстрелить, проживающие свое время спокойно и уныло. Синдром отложенной жизни в полном расцвете. Для них все норм, потому что когда-то наступит настоящая жизнь, а сейчас можно подождать. Они завязали георгиевскую ленточку, они хорошие люди — они помнят. Но что они помнят и про что — неизвестно. Праздника жизни не получилось — уныло уходит Сергей по улице, держа под мышкой метлу. Стремление к лучшему, хорошему здесь ничем не выражено, и не ясно, к чему стремиться. Оля смотрит на большой светлый дом соседа — и ее лицо ничего не выражает. Нет зависти, нет злости. Вернее, злость есть, но и она не действенна. Так, плюнутое в сторону «бл… дь».

Они мало говорят, обрывками фраз, понятных только им, куда-то идут и чего-то ждут. Они существуют во временных провалах, куда нам нет доступа. Что-то происходило, они кого-то встречали, где-то служили, чего-то хотели, но перед нами только обрывки и непрожеванные куски чужой жизни.

Персонажи Ивана Николаева и Аделины Любской выражают эмоции не сильно, не напоказ, они буднично застегнуты на все имеющиеся пуговицы и молнии. Он ковыряет пальцем в носу — она смотрит, без брезгливости, удивления, отвращения. Все — норм, и они — норм. Первые 15-20 минут я наблюдала за их состояниями и действиями: куда-то пошли, чего-то ждут — сейчас-сейчас что-то произойдет. Это буквально детектив — разгадать раньше персонажа, когда из-за угла выйдет ну хоть сосед, или собака. Но нет — ничего. Детектив заканчивается, так и не начавшись, вопрос остался — но ответ уже не интересен: не важно, куда они идут и зачем, почему складывают трехлитровые банки в рюкзак и опять чего-то ждут.

Сцена из спектакля.
Фото — Наталья Кореновская.

Актеры стоят на небольшой узкой (как кажется) сцене, переходят с одного края на другой, оставляя за собой ведро, резиновые перчатки, картон, скамейку. Между нами и ними прозрачный экран — мы смотрим на них сквозь эту завесу. Иногда на ней зима за окном электрички, лестничная клетка, дом соседа, улица. Герои тоже смотрят на эти места бездействия. А потом на себя самих на этом экране. Потом уходят со сцены в зрительный зал и садятся рядом с нами. Автор видео Иван Николаев вторит тексту Пряжко, точно выполняя ремарки. Удвоение не прибавляет понимания, смысла, значения. Иногда текст ремарки появляется на экране, мы читаем и остаемся ровно в том же состоянии лицезрения непридуманной жизни.

Весь спектакль сопровождается обильным саундом от Дмитрия Власика, у музыки в этом мире явно больше полномочий, чем у героев: она, в отличие от них, развивается и завивается, стихает и начинается заново, она тоже немного бубнит и унылит, но явственен ее потенциал — развиться до какого-нибудь мистического ужаса с леденящим кровь звуком. Именно в этот музыкальный бубнеж легко вписывается «Вдоль по улице метелица метет… дай же наглядеться, радость, на тебя». Но сколько бы мы ни вглядывались в героев — а именно этим мы заняты весь спектакль, — они нас не обрадуют, мы ничего не увидим иного, потому что разглядывание ничего не добавляет.

Мы всматриваемся в них немного с ужасом, не дай бог узнать себя, идентифицироваться с ними. Режиссер не ужасается, он наблюдает и фиксирует, подробно до тоски. Тщательно засняты все простые дела — складывание и привязывание картона на тележку или перекладывание картофеля из мешка в ведро, из ведра в пакет, из пакета в рюкзак, тот самый, в котором были банки, чтобы сдать стеклотару. Эта норма кажется самым страшным кошмаром.

Сцена из спектакля.
Фото — Наталья Кореновская.

Небольшой ретро-концерт за финалом, где титры звучат в голове, как знакомый голос диктора с одинаково любезной интонацией: музыка В. Шаинского, слова Л. Ошанина, «Вода глубока». И это только усиливает тоску и ощущение безвременья. Едоки картофеля с картины Ван Гога, переодевшись в современные одежды, точно так же продолжают сидеть за столом в свете унылой керосиновой лампы.