«Белый. Петербург». Мистерия в двух действиях по мотивам романа Андрея Белого «Петербург»
Театр музыкальной комедии
Композитор Георгий Фиртич, режиссер Геннадий Тростянецкий, художник Олег Головко.

Точкой отсчета в спектакле Геннадия Тростянецкого становится 9 января 1905 года.

…Как заведенный движется по направлению к Зимнему дворцу рабочий люд, приглушенно, исподволь звучат голоса: «Снег-то какой белый, день-то какой стылый…». Музыка концентрирует в себе столько тревожности и обреченности, что грядущее зло становится категорией материальной. И в мольбе-обращении к царю-батюшке: «Если, кормилец, и ты не услышишь, разве услышит нас Бог?!» — не брезжит ни капельки надежды. Ибо сомнений нет и у самих взывающих: не услышит.

На импровизированном экране ожидаемо возникает Дворцовая площадь, и, в соответствии с реальным историческим сценарием, изображающие мужиков и баб хористы валятся как подкошенные на землю. Лишь чудом уцелевший мальчонка (Николай Кабин) пытается растормошить мертвую женщину: «Мама, вставай. Грязно. Снег-то какой красный, будто ему больно… Мама, ты спишь, что ли?». Пронзительный детский голос звенит, истаивая, а действие на всех порах мчится вперед.

И вот уже по зрительному залу картинно шествует Петр I в образе Медного всадника (Олег Корж), насмешливо вглядывается в лица сидящих в креслах людей, вещает о городе-призраке, городе-мираже. От безысходности начального эпизода не остается и следа, впрочем, вопреки тексту, не появляется и мистицизма, да и сама сцена смотрится скорее как «врезка», вставной номер, необходимый для смены декораций на подмостках. Хотя вполне вероятно, что со временем «швы» пооботрутся и ощущение будет иным.

Сцена из спектакля.
Фото — В. Постнов.

Но все это уже мысли постфактум, благодаря внутренней пружине спектакля, феерическому темпоритму, заданному постановщиком, в момент просмотра задумываться совсем некогда.

Итак, Невский проспект, щеголь-шофер (эпизодическое, но яркое появление Александра Леногова), золотая молодежь, грабеж «среди бела дня», набирающая обороты мистерия (как заявлено авторами), и как там у Белого? Квадраты, параллелепипеды, кубы… Передвижные параллелепипеды (художник-постановщик Олег Головко) сдвигаются и раздвигаются, обнажают и скрывают, трансформируются и трансформируют, меняя визуальные образы и сам дух в буквальном смысле наслаивающихся друг на друга сцен. Есть еще чудные костюмы Ирины Долговой, блестящая хореография Гали Абайдулова и энергичный оркестр под управлением Андрея Алексеева.

И если отрешиться от терминов и глубинных пластов, то в спектакле Геннадия Тростянецкого на музыку Георгия Фиртича заключен такой мощный драйв, что простить ему можно многое или даже все.

Есть ли в этом разыгрываемом актерами с полной отдачей действе мистический Петербург Андрея Белого? Положа руку на сердце — нет. Возможно ли было это «воссоздание» в принципе на сцене драматического ли, музыкального ли театра? Смею предположить, тоже нет. И этому есть множество причин, которые без труда отыщет любой, кто знаком с литературным первоисточником. Но в спектакле присутствуют внешний и внутренний срезы эпохи, непостижимым образом перемешавшей в себе кровожадное и кровавое с утонченным и идеалистическим. И музыка, вместившая в себя все минувшее столетие — от салона до авангарда, включая «звуковое миросозерцание» Михаила Матюшина. И чудные вокальные номера, те же романсы на стихи Александра Блока «Незнакомка» и «Девушка пела в церковном хоре», просто обреченные выйти за пределы театральной постановки в свободное концертное «плавание».

Сцена из спектакля.
Фото — В. Постнов.

Отдельного разговора заслуживают актерские работы: это тот самый случай, когда количество переходит в качество. Каждый самый вроде бы незначительный персонаж густонаселенной постановки безупречно проработан и безупречно же встроен в действие, кажется, исключи его — и совершенная конструкция если и не рухнет, то лишится какого-то пусть крохотного, но существенного звена.

Игорь Шумаев в роли бомбиста Александра Ивановича Дудкина, фанатичный борец за идею с полубезумным горящим взором и вкрадчивой пластикой, легко может перемещаться по широко и малоизвестным «революционным» сюжетам, не теряя убедительности, так как ему удалось «поймать» и транслировать какую-то знаковую особенность подобных персонажей. Илья Викторов (Николенька Аблеухов) — даже не играет, а полностью растворяется в суетливом и мятущемся молодом человеке, внутреннее состояние которого считывается без слов. Ярко-рыжая, несколько манерная, без меры увлекающаяся Софья Петровна Лихутина в исполнении Екатерины Поповой — дама чертовски притягательная. Смело «гуляющая» по жанрам Попова, в российском авторском мюзикле органична ничуть не меньше, чем в мюзикле классическом (вспомнился «Оливер!» Лайонела Барта), классических и советских опереттах.

И. Викторов (Николенька Аблеухов), И. Шумаев (Дудукин).
Фото — В. Постнов.

Александр Круковский (агент охранки Липпанченко) — хитрый садист, неуловимо напоминающий Варлама Аравидзе из фильма Тенгиза Абуладзе «Покаяние». Подлинных высот достиг и корифей театра Виктор Кривонос в роли сенатора Аблеухова. Антон Алейников (Сергей Сергеевич Лихутин), Валентина Кособуцкая (дама-экзальтаж), Татьяна Таранец (певица в трактире) — подтвердили, что маленьких ролей не бывает не только в драматическом, но и в музыкальном театре.

…Если бы эстетика и атмосфера первого действия сохранились во втором, серьезных претензий к постановщику удалось бы избежать. Однако второе действие нежданно-негаданно покатилось в сторону чистого натурализма, апогеем которого стал видеоряд, демонстрирующий теракты и устрашающие акции «всех времен и народов». Посыл вроде бы понятный, но уж больно прямолинейный и выбивающийся из изначально, режиссером же заданных «вида» и тона. Не хватило, по крайней мере, автору этих строк, и музыки. В результате вторая часть уносилась порою в плоскость спектакля чисто драматического, что совсем не работало на целостность сценического повествования.