«Алексей Каренин». В. Сигарев.
Театр R. A. A. A. M. на фестивале «Реальный театр».
Режиссер Алексей Песегов, художник Светлана Песегова.

Роман Толстого «Анна Каренина» с его многонаселенностью, сложными переплетениями сюжетных линий и глубиной подтекстов всегда давал театру возможность выбрать один из множества смыслов и найти способ «кадрировать» это эпическое полотно. Пьеса Василия Сигарева «Алексей Каренин» — материал, уже предлагающий режиссерам определенный ракурс. Алексей Песегов в постановке эстонского театра R. A. A. A. M. предпочел новому инсценировочному труду драматургию, в которой акцент смещен в сторону Каренина.

В исполнении Айвара Томмингаса просвечивает традиция восприятия Каренина как человека несломленного, гордого, с достоинством встречающего ситуацию измены (таким, например, был незабываемый Каренин Олега Янковского в фильме Сергея Соловьева). Томмингас работает последовательно, подробно и довольно сдержанно — так, что проявления его мук сперва практически никак не явлены внешне. Самое важное в этом Каренине сыграно артистом вне слов: в минуты одиночества, уже не скрываемого страха и растерянности — когда он выходит к переднему краю сцены, стоя в полоске света меж двух прожекторов. Его твердую позу и аристократичную осанку уже «подставляют» блуждающие по залу, немо вопрошающие глаза. На протяжении всего спектакля мы наблюдаем процесс погружения на все более глубокие уровни экзистенции — от чуть пошатнувшейся уверенности до отчаянного самобичевания. От умышленной слепоты и глухоты перед робким доносом княгини Лидии до жирной иллюстрации проживаемого горя: водка и слезы под романс «Сомнение».

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Старость — то, что в первую очередь угнетает героя. Кажется, что даже уходом Анны к Вронскому он озабочен скорее потому, что тот моложе и красивее. Такие, на первый взгляд, незамысловатые мотивы, предложенные пьесой, подчеркиваются режиссером, а благородная седина артиста вкупе с тяжелой подагрической походкой его Каренина дают им еще и зримое подтверждение. Рядом с мужем худенькая светловолосая Анна в исполнении Элины Пурде — совсем юная девушка. Ее догонялки с Сережей (а его играет мальчик — ровесник персонажа) и брызгание друг в друга водой кажутся шалостью двух детей, но не матери с сыном. Юношескими забавами выглядят и отношения Анны с Вронским (Роланд Лаос). У Песегова именно ими разыграна странная ремарка Сигарева про толпу танцующих, сметающих Каренина с криками «Дорогу молодежи!», — парочка в задымленном портале обращает к герою эти слова в карикатурном издевательском танце.

Впрочем, это всего лишь наваждение. Видения и морок в спектакле — отдельная оптика, подсказанная страхами главного героя, — как правило, эти сцены выписаны воспаленной фантазией Каренина. Режим актерской игры выстроен в психологическом ключе, где реплика зачастую равна ее внешнему проявлению, но постепенно действие расслаивается на два плана. Через бытовой начинает прорастать фантасмагорический. Иногда — аккуратной пристройкой, а иногда — не самым оригинальным наплывом. Несмотря на некую иллюстративность аудиального ряда (музыка здесь максимально приближена к эмоции, а предваряет действие, конечно, звук приближающегося поезда), внебытовые эпизоды построены сложнее и тоньше. Вот уже просматривается узнаваемый рапид и изломанные движения в клубах дыма под сквозную музыкальную тему — то, чем так завораживающе светилась «Колыбельная для Софьи», минусинский спектакль Песегова. На смену психологически мотивированным жестам приходят более условные: например, ритмически-зацикленное движение руки Вронского в сцене родов Анны. Картинное приближение ладони к лицу уже становится не продолжением эмоции, а просто ее знаком, для большей схематичности еще и повторяемым раз за разом. С возлюбленным жены Каренин практически не вступает в диалог, Вронский дан скорее как функция и тоже принадлежит другой реальности — образам подсознания своего пожилого соперника.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Мистическое обрамление придает сценическому тексту и наличие такой фигуры, как ясновидящий Ландо (Раймо Пасс). Он — своего рода медиум Анны. Держа Каренина за руку, экстрасенс транслирует ключевые монологи героини. В кульминационном моменте, когда звучат бессвязные обрывки ее мыслей по пути на станцию, Ландо пропадает — по сцене уже мечется сама Каренина. Ощущение ирреальности происходящего — будто смерть жены просто очередной дурной сон — накладывает на последующий финал с не самой удачной репликой: «Зачем же ты, Аня?» некоторый отпечаток формальности. Если бы не эффектная предваряющая сцена с участием Карениной, можно было бы вообще предположить, что эти слова адресованы стоящей рядом колясочке с новорожденной Аней.

Пожалуй, есть основания назвать постановку Песегова традиционной в плане работы с текстом — он вполне следует букве сигаревской пьесы (с небольшими композиционными правками). В пределах не слишком обеспеченного драматургией пространства интерпретаций спектакль прекрасно проработан актерски. Даже хочется варварски предположить, что трагедия гибели здесь оказывается не так важна с точки зрения «мне отмщенья». Это — часть страданий Алексея Каренина. Уже не трагедия измены, но драма бессильного перед временем человека, показанная настолько сочувственно к заглавному герою, что даже отменяет необходимость представления Вронского как соперника. Он, как и Анна, — просто часть безвременно ушедшего мира молодости, так болезненно атакующего Каренина в видениях.