Г. Ибсен. «Враг народа».
Малый драматический театр — театр Европы.
Режиссер Лев Додин, художник Александр Боровский.
С чего это некоторые рецензенты взяли, что доктор Стокман выходит на Болотную? Что будто Додин поставил политический спектакль? Вот ровно наоборот. Додин — не про Болотную, он про надмирного мессию — вне политических разборок, вне какого бы то ни было — сплоченного или разобщенного, кремлевского или болотного — большинства. Потому что любое большинство всегда голосует за Варраву, он вождь толпы (текст Ибсена в эту сторону дописан и развит), а Додина интересует Иисус.
Потому в спектакле — никакой поспешности, внутреннего огня, включенности в ФБ-ленту прошлого года, интонация вполне евангельская. Додин стоит на горе. Мы — под горой. Идет театральная проповедь.
Да, конечно, репертуарный выбор был в «злободневное яблочко»: пьеса Ибсена трагически сиюминутна, до ужаса современна, и когда осознаешь эту современность — хочется удавиться: Ибсену вот-вот стукнет 185 лет, а социальные проблемы все те же, только много круче. Быть может, обработанный Сашей Денисовой и поставленный весной в театре им. Маяковского Никитой Кобелевым, «Враг народа» и станет актуальной «экологической трагедией» наших дней, как обещано. Может быть, он станет историей не только лечебницы, отравляющей больных, как установил сто лет назад Стокман, отходами кожевенных заводов (лечебницу построили не там, где он, спаситель человечества, хотел, а там, где было дешевле, и вот теперь почва пропитана ядами). Может быть, она станет историей Химкинского леса и лесных пожаров 2010 года, многие из которых подозрительно начались от губернаторских дач, неосторожных пикников и дали «дымовую завесу» для невидимых браконьерских вырубок…
Сцена из спектакля.
Фото — В. Васильев
Не исключаю, что при этом пьеса, которая так и просится в обработку (Химкинский лес шумит ей навстречу), утратит безысходность сюжета, не сегодня начавшегося, а потому особенно печального. Но Додин-то не ставил ее как актуальную, в спектакле совсем нет отчаяния узнавания «родимых осин». «Враг народа» в МДТ не занят утверждением правоты гражданина Томаса Стокмана (Сергей Курышев), неправоты его брата Петера (Сергей Власов) или обличением конформистского малодушия «сплоченного большинства». Он занят… правотой одного лишь мессии, отдельной личности… Стокман — Курышев не только от начала до конца держит медленную, трудно дающуюся, как бы смиренную, как бы проповедническую, мягко-отрешенную интонацию человека, пришедшего проповедовать. Он часто указывает пальцем вверх, куда-то туда, где нас нет и откуда пришел он. Он, придумавший в глуши и безвестности идею лечения/спасения человечества, указавший место лечебницы и теперь осознавший все уродливые искажения своего замысла.
Додин не ставит психологического спектакля («драма идей» вполне ведь может не быть историей людей). В самом начале в светлом павильоне Александра Боровского, за семейным столом разговаривают люди. Сцену долго скрывает от зала светлая занавеска: лица неважны, важны слова. Завеса приоткроется, только когда курортный врач Стокман сочтет это нужным, когда наступит момент обнародования им своего открытия: мы губим людей, надо перестроить лечебницу, временно не получать никаких доходов, но не травить пациентов. Но и когда занавеска откроется, мы мало что узнаем о людях. Об их позиции — да, о конформизме — обязательно, о характерах, людях — нет. И не потому, что это не получилось, у спектакля даже нет такой сверхзадачи. Те, кто слушает проповедь, не индивидуализированы…
Сцена из спектакля.
Фото — В. Васильев.
И свой доклад доктор Стокман обратит чуть позже не к «сплоченному большинству» горожан, сидящему спиной к залу (точнее будет сказать — крепкими сплоченными спинами), а — поверх их голов — к нам, через столетие. Его (и спектакля) внутренний пафос направлен против глупцов (ведь глупых больше, чем умных, так что большинство всегда будет большинством дураков, собравшихся в стаю…), собственников, обывателей. Он рождает мысли, соображения, но вот беда — «Враг народа» не холоден и не горяч, он тепл… Монологи Стокмана-Курышева убаюкивают, ты уплываешь на волнах внятной сценической речи и изумительной актерской артикуляции куда-то далеко — точно не в сторону Марсова поля, но куда — Бог весть. Не исключаю при этом, что уплывала одна я. Сидевший со мной рядом человек в фоновом режиме кипел благородным оппозиционным гневом, периодически сообщая сам себе: «Наконец-то заговорили!» Понимаю его: если воспринимать театр ухом, то произнесенное во «Враге народа» «ротом» может произвести впечатление радикального текста.
…Придя со спектакля, я обнаружила в своей почте письмо от… Стокмана.
—— Original Message ——
From: Stockmann
To: Marina Dmitrevskaya
Sent: Friday, February 15, 2013 11:36 AM
Subject: День защитника Отечества
Специально к 23 февраля для постоянных покупателей Стокманн действует скидка 20%* на трикотажные изделия и рубашки марки Cap Horn, ремни Pierre Cardin и пляжные наборы Boss Black Beach…
Собственно, это в нужную минуту пришел актуальный ответ спектаклю на его «евангельскую» надмирную интонацию. Ныне защитник Отечества Стокман продает пляжные наборы. Значит, курорт жив, работает, отравляет людей, сам Стокман давно сошел с горы и включился в буржуазную действительность. Это так. Ничего с этим в 2013 году не поделаешь. И нечего, знаете, делать возвышенную мину даже при хорошей игре…
«Враг народа» не холоден и не горяч, он тепл… " В Евангелие есть такое слово — теплохладен. Конец смешной: про скидки и "возвышенную мину при хорошей игре". Но Христос прямо герой нашего времени — Он всех интересует. даже и в качестве, видишь, врага народа (прости, Господи!).
Быть теплым, как я помню, — сильнейший грех. И у Данте "теплые" не допущены даже в круги ада, они мучаются за ними…
Да, у Данте так. Как литературный «комментарий» к известной апофегме: «Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих» (Откр. 3:16). Приводится, как известно, и Достоевским в «Бесах». Поставленных когда-то Додиным.
Мне кажется, критик не совсем прав, обвиняя спектакль в «теплохладности». Это относится не к спектаклю, а к зрителю, к самому критику,который «теплохладно» воспринимает додинскую проповедь. Можно сказать — режиссер меня не увлек, он оставил меня прохладным. Но м.б. режиссер не стремился никого увлекать, ему было важно высказаться самому, а наша реакция, по большому счету, ему малоинтересна (реакция большинства). В праве ли художник занимать такую позицию? Вполне.. Вправе ли мы упрекать его в «надмирности» позиции, в том, что его проповедь нас не задевает? Безусловно.
Одиночество как синоним свободы, свободы, в том числе, и от необходимости быть услышанным, это, во многом, стало для меня главной темой и самого спектакля, и его места в нынешнем театре Додина.
«Одиночество как синоним свободы, свободы, в том числе, и от необходимости быть услышанным, это, во многом, стало для меня главной темой и самого спектакля, и его места в нынешнем театре Додина».
Вот именно. В НЫНЕШНЕМ. Но если нет необходимости быть услышанным, зачем что-то делать в театре?
М.б. нет необходимости быть услышанном, но есть надежда, что это случится. Если художник озабочен тем, чтобы его услышали, он вольно или невольно начинает в чем-то подлаживаться, приспосабливаться к тем, от кого ждет отклика. Возможно, для настоящего Мастера наступает момент, когда сказать для него важнее, чем получить отклик. Я вижу некоторую параллель между последними периодами в творчестве П.Фоменко и Л.Додина. Мне кажется, оба они, в этот момент своей жизни больше думают о том, что говорят, чем о том, кто и как их услышит.
«Возможно, для настоящего Мастера наступает момент, когда сказать для него важнее, чем получить отклик».
ЧТО же говорит Додин?
Прошу прощения за резкость, но это был последний спектакль Додина, который я смотрел. Во всяком случае, надеюсь на это.
Следующий мой визит в Петербург будет связан с другими именами и адресами.
Постскриптум: Сергей Власов, спасибо ВАМ!!!