«Достоевский». А. Куралех.
Театр «Красный факел».
Режиссер Владимир Золотарь, художник Наталья Зубович.

Пьеса Алексея Куралеха «Достоевский» создана на основе дневника и писем жены писателя Анны Сниткиной. В премьере «Красного факела» в заглавной роли Денис Ганин, жену писателя Анну Григорьевну играет Юлия Новикова. Спектакль Владимира Золотаря перекликается с «Русским романом» Марата Гацалова в «Глобусе» по пьесе Марюса Ивашкявичюса, где роль жены Толстого Софьи Андреевны играет великолепная Людмила Трошина. Сценография в «Достоевском» напоминает о «Русском романе»: и там, и здесь на сцене большой экран, который работает как белое пространство для рассказывания историй, пришедшее на смену бумаге, служившей человечеству веками. Оба спектакля о женах гениев; в «Русском романе» история изложена в более трагическом тоне, у Алексея Куралеха жена писателя получилась женщиной, скорее, счастливой.

Сцена из спектакля.
Фото — Фрол Подлесный.

Назначение Дениса Ганина на роль Достоевского совсем не бесспорно, актер с самого начала спектакля как будто ищет верный тон, существует отдельно от своего героя. Мы не понимаем, какой он, и персонаж вызывает недоумение. Возможно, так режиссер решает сложную задачу — показать не самого писателя, а его проекцию в восприятии Анны Сниткиной при первой встрече. Федор Михайлович никак не может запомнить имя пришедшей к нему работать по найму стенографистки Анны Григорьевны. Внимание и есть любовь, а невнимание равно равнодушию, так что Достоевский — Ганин сразу восстанавливает против себя зал, и ему потом придется не без труда возвращать доверие к своему герою.

В «Русском романе» Марата Гацалова все говорят о Толстом, но его самого нет среди действующих лиц — патриарха русской литературы играет окружение. В «Достоевском» Владимира Золотаря актерская задача иная, да и жанр спектакля другой — надо сыграть гения, играя человека. Это не постмодернистская притча о жертвенной любви, как у Гацалова в «Глобусе», это, скорее, мелодрама с литературно-историческим комментарием.

Сцена из спектакля.
Фото — Фрол Подлесный.

Кроме экрана на сцене есть письменный стол, развернутый к публике стороной с выдвижными ящиками. Из этих ящиков появляются разные предметы, в том числе шуба Анны Григорьевны, которую заложили в ломбард. Точнее, в тексте речь идет о шубе Федора Михайловича, но выглядит она, как современная женская норковая шуба. Кроме шубы удивили некоторые другие странности, чтобы не сказать огрехи. Почему ударение в слове «зеро» актеры ставят на первый слог? Это звонкое словцо звучит в окружении многочисленных реплик на французском, сопровождающих игру в рулетку, и вдруг зЕро, а не зерО. Отчество Николая Михайловича Достоевского (брата писателя) выговаривается без редукции в неударных слогах, следующих за ударным, — а это литературная норма. Выглядит Николай Михайлович (Олег Майборода) неважно, одет странно: на нем шляпа несуществующего образца — не то вытянутый котелок, не то скругленный и помятый цилиндр. Да, и он, конечно же, держит в руках сетку-авоську с пустыми бутылками (как вереница других алкоголиков в кино и в театре) — вероятно, идет сдавать их в лавку и заодно уж заглядывает к жене брата Анне за пятирублевой ассигнацией для поправки головы.

Сцена из спектакля.
Фото — Фрол Подлесный.

Почему-то Иван Тургенев (Владимир Лемешонок) выезжает из-за кулис в виде статуи на небольшом постаменте со стеной, на фоне которой он и стоит, расставив ноги для устойчивости, поскольку его вывозят на платформе с колесами, и тут классику важно не упасть. Почему Тургенев появляется, как каменный гость, осталось загадкой, ведь остальные литераторы просто выходят. Тем не менее, появление Тургенева вызывает восторг. Владимир Лемешонок благороден, полон достоинства, то, что он говорит о России, настолько убедительно, что хочется проголосовать за него на выборах в Государственную Думу. В руках у него неизменный графинчик с коньяком. (Здесь каждый не расстается с каким-то предметом: брат Николай Михайлович обнимает авоську с бутылками, Некрасов держит под мышкой шахматную доску, Тургенев носит графин, держа его за горлышко.)

Некрасов (Денис Франк) приходит к Достоевскому с шахматами, и за этой игрой происходит разговор двух писателей об условиях публикации в журнале Николая Алексеевича нового романа Федора Михайловича по цене 150 рублей за лист. Некрасов имеет репутацию картежника, даже, говорят, деньги на покупку имения Карабиха под Ярославлем выиграл в карты, но это неточно. А здесь играют в шахматы, и мы понимаем, что переговоры о сумме гонорара — это сложная игра.

Сцена из спектакля.
Фото — Фрол Подлесный.

Непростые взаимоотношения русских писателей-классиков могут стать основой для огромного сериала. Такая интересная жизнь началась с тех пор, как в литературный процесс вмешались деньги. Одно дело быть графом и писать, получая доход за свои сочинения, тут деньги идут к деньгам. Другое дело — жить в долг, страдать игроманией, писать роман за 26 дней, изматывая себя и молоденькую стенографистку работой без сна и отдыха, но со страхом и упреком.

Жена писателя Анна Сниткина и в пьесе, и в спектакле — верующая русская женщина, прекрасная и сильная. Юлия Новикова создала цельный и нежный образ, в этой актрисе есть внутренний покой и свет, который не сыграешь. Уже после смерти мужа, когда сбывается ее предвидение о похоронах Федора Михайловича, картинка складывается, и не остается сомнений: Анна Григорьевна — это ангел, посланный самим небом. К финалу Достоевский — Ганин наконец берет верный тон, попадает в резонанс со своей замечательной женой. Здесь отлично сыграл тот самый тургеневский графин. Из него переливают коньяк в белый чайник, из которого собираются пить чай уже в Вечности встретившиеся бессмертные русские классики.

На протяжении всего спектакля чай или пьют, или собираются пить, или предлагают. Чай как альтернатива водке, как самый русский напиток, в отличие от кофе. (Помним же: собаки или кошки, Москва или Петербург, Пастернак или Мандельштам, чай или кофе.) Вот и образ загробного блаженства в спектакле связан с чаепитием. Кончились все муки творчества, совести, безденежья, алкогольной зависимости, игромании.

Сцена из спектакля.
Фото — Фрол Подлесный.

Это очень сильная сцена, выразительная и красивая. Анна Григорьевна накрывает белой скатертью письменный стол, так что больше не видно «подполья» — того места под столом между двух тумб, куда прятался Достоевский от стыда, отчаяния, страшных мыслей. Накрывается белой скатертью, как саваном, серый стол, на котором все это стояло и лежало в течение спектакля — коньяк, карты, рулетка, деньги, газеты, бумага и перо. Жизнь, в сущности, проиграна, но остается великая литература.

Персональный рай для Достоевского — это безмятежное чаепитие со всеми, кто был ему дорог, и с теми, с кем примириться можно только после смерти. И коньяк превращается в чай, а не вода в вино, как это было в земной жизни. Потому что Там нет разницы, с кем пить — с западником или славянофилом, что пить — коньяк или чай; здесь все хорошо, все от Бога.