«Пикник на обочине». По повести А. и Б. Стругацких.
«Понедельник начинается в субботу». По повести А. и Б. Стругацких.
Санкт-Петербургский Городской театр.
Режиссер Наталия Лапина, художник Александр Якунин.

Обочина космического пути

Сцена спектакля «Пикник на обочине» замысловато «порезана» трубами, условно обозначающими места действия, — этакий прием «Догвилля» Ларса фон Триера, но трехмерный. Его сложность, создающая неудобство актерам, присуща и самому строению спектакля. Режиссер Наталия Лапина, с одной стороны, потерялась в тексте произведения Стругацких, а с другой, усложнила сценическую версию несколькими сюжетными линиями и временными планами.

Спектакль о гибели героя, попавшего в Зону, четко делится на две части. В первом акте явлено двоемирие, в котором существует Рэдрик Шухарт (Георгий Некрасов). Паутина декораций становится паутиной Зоны, а сама Зона является негативом обычного мира, города Хармонта — при выключенном свете окрашенные люминесцентной краской декорации выглядят неестественными и пугающими. Граница двух этих разных «миров» таким образом стирается в сознании героя, и во втором акте этого двоемирия уже не существует. Рэдрик Шухарт полностью подчинен Зоне. Ее частью является и дочь героя Мартышка, а сам он вынужден приносить в свой мир чужеродные вещи, тем самым стирая границы между Зоной и человечеством. И, уставший и отчаявшийся, герой просит счастья всем. Но это практическая сторона такого события, как Посещение. За теоретическую в спектакле отвечает профессор Пильман (Иван Ходырев). Это параллельная главному сюжету линия — ток-шоу с участием ученого, за общими словами которого скрывается трагедия сталкеров, их семей, всех людей, оказавшихся рядом с Зоной.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Спектакль движется этюдами, в сюжет вклинивается другой временной пласт, и последнее путешествие героя в Зону с Артуром Барбриджем (Иван Писоцкий) длится весь спектакль — как главное событие, как смысл жизни Рэдрика Шухарта. Весь спектакль мы наблюдаем, как приходит герой к этому моменту.

Режиссер «играет» с эстрадными приемами, и трагедия главного героя происходит на фоне непринужденно щелкающих пальцами ученых, иногда возникающей атмосферы кабаре, рэпа «Дети сатаны», выпуска новостей, а во втором акте — пошлого эротизма, с которым режиссер сильно перебарщивает.

Остается непонятной логика пространства, которое каждый раз необъяснимо изменяется: там, где был условный вход, в следующий раз его уже нет. Если в течение первого путешествия в Зону у машины действительно был руль, то во втором акте актеры держатся за воображаемый. Световая партитура тоже хаотична. Освещение сменяется иногда с необъяснимой скоростью, лишь акцентируя внимание на какой-то мизансцене, не создавая ни настроения, ни смысловой нагрузки (разве что разделяя желтым и синим Хармонт и Зону). А лирическая музыка тщетно пытается добавить спектаклю тихой грусти в совсем неподходящие для этого моменты.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Все концентрируется на тексте — рассказчиком является сам Рэдрик Шухарт, который постоянно разрывается между партнером и зрительным залом. Некоторые приемы «затираются» от постоянного их применения. Синхронный выход из дверей быстро приедается и превращается в кабаретный прием, а устрашающе распахивающиеся пустые двери производят эффект только один раз, и последующее их использование не вызывает ничего, кроме досады от повтора. Вообще же, двери становятся в спектакле отдельным действующим лицом и еще одним выражением Зоны — они открываются какой-то необъяснимой силой. За одной из дверей возникает еле различимый силуэт Мартышки за мутным ограждением — некая пугающая инородная субстанция, а не человек. Гибель ученых университета во время изучения «ведьмина студня» иллюстрируется пустыми распахнувшимися дверьми.

Финальным аккордом спектакля (но не сюжета) становится сцена, в которой герой просит у Золотого шара счастья всем. Но шар не исполняет желания сталкера — счастья не случается ни у него, ни у его жены, ни у Мартышки — ни у кого. Наша планета — только пикник на обочине какого-то космического пути.

Счастье? Вы мне это прекратите!

«Пикник на обочине» и «Понедельник начинается в субботу» заявлены как дилогия, объединенная темой поисков счастья, но оба спектакля получились не совсем об этом. И в одном, и в другом — счастье невозможно и недоступно, в «Пикнике на обочине» его не существует вовсе, а в «Понедельнике…» оно если и есть, то только в качестве иллюзии.

Сцена разделена на три неравные части, по краям от нее как бы отрезаны два небольших угла. В одном — советская кухня с небольшим столом, в другом — белые пустые стены, что-то вроде лаборатории, которую будут одновременно использовать как экран. С этого экрана «Понедельник…» начнется, им же и закончится, заключая калейдоскоп этюдов в своеобразную рамку: начало — полет Гагарина в космос, надежда на технический прорыв, на светлое, безоблачное будущее и торжество науки, которая обязательно найдет рецепт счастья; и конец — Беслан, Чечня, Афганистан. Счастливого будущего не будет. Бесконечная трудная работа пройдет впустую, все научные открытия окажутся пустышкой, Новый год резко сменит видео падающей ракеты.

Отсчет до начала видео на запущенной в начале кинопленке стартует вновь, но теперь, наоборот, от нуля к семерке, а затем сигнал обрывается. Счастья не будет. Саша променял «счастье каждому даром» на бесперебойную работу своего института. Поиски счастья никогда никуда не приведут, и в процессе его тоже нет — вся радость работы как-то обнуляется при виде кошмаров, которые заготовило будущее.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Об этих кошмарах лучше всех осведомлен У-Янус, движущийся из будущего в прошлое, и эту трагическую осведомленность Илья Ходырев играет на протяжении всего спектакля. Он бесконечно несчастен сам по себе, но более того — он видел будущее и знает, что будет дальше. Поэтому в самом начале он смотрит на ролик полета Гагарина, но вскоре уходит. Он несколько раз появляется в обустроенном, как кухня, углу, сидит за столом в вязаном, когда-то белом жилете, неумолимо напоминающем об одинокой несчастной старости. Одной своей согнувшейся фигурой у рыжей лампы, одним жестом, резко срывающим очередной лист календаря, он дает понять: никакого счастья нет. Цитата Стругацких, произнесенная Сашей (Игорь Дудоладов), даже кажется почти лишней — все и так ясно.

Режиссер Наталия Лапина приближает историю НИИЧАВО к реальности, не только вписывая повесть в поток истории, но и превращая безымянных корреспондентов (Александр Габура и Артём Скворцов) в самих Стругацких — и «Понедельник…» превращается в своего рода документальное произведение, на экране возникают фотографии братьев Стругацких, а спокойный голос рассказывает, как было придумано название.

Текст Стругацких в этом спектакле не так доминирует, как в «Пикнике на обочине», работает на сценическое действие. Кажется, что и актеры чувствуют себя в нем легче, свободнее.

По тому же принципу, что и в «Пикнике…», режиссер обживает пространство. В основном сцена пуста, только вдоль задника выставлены пустые дверные косяки, которые актеры выносят вперед, создавая переплетение коридоров университета, но в них не путаются, все передвижения оказываются осмысленными, а многоплановость дверных проемов создает иллюзию бурной жизни вуза, где на каждом этаже что-то происходит. Осторожнее подходит режиссер и к ПФД: актеры не теряют воображаемые предметы, как в «Пикнике…», приемом не злоупотребляют, и он не успевает набить оскомину.

Как и «Пикник…», «Понедельник…» распадается на отдельные этюды, лихие, бодрые и смешные, но этот калейдоскоп сменяющих друг друга эпизодов из жизни института не складывается в общую картинку. Практически каждый эпизод заканчивается фразой-рефреном: «Но это уже совсем другая история». Тем не менее, наблюдать за отдельными этюдами — настоящее удовольствие. Прекрасен в ролях как обоих Янусов Полуэктовичей, так и реабилитированного зэка-вурдалака Илья Ходырев, Камноедова и Жиакомо — Константин Скиба, Пупкова-Заднего, Хунты и Эйнштейна — Илья Рудаков.

Почти четыре часа длится череда замечательных комических актерских работ, на фоне которых особенно печально выглядит одинокая фигура У-Януса в старом вязаном жилете, а в последние несколько минут видеоряд грядущих трагедий кажется оглушительным ударом: все это было зря, все это не было счастьем, а если и было, то вот такую цену весь мир заплатил за то, чтобы НИИЧАВО продолжал существовать.