«Визит дамы». Ф. Дюрренматт.
Театр Комедии им. Н. П. Акимова.
Режиссер Татьяна Казакова, художник Эмиль Капелюш.

Скажем так. Художественный руководитель Театра Комедии Татьяна Казакова сделала героическую попытку изменить «легкому жанру», которому была привержена на протяжении последнего времени. Хотя стремление разнообразить репертуарную политику у нее было. И когда она поставила единственную за много лет пьесу драматурга-современника Елены Ерпылевой. И когда был приглашен молодой режиссер Семен Серзин. Или сделан «ход конем» в виде спектакля Анджея Бубеня.

Обращение к сатире Дюрренматта — из ряда «несвоевременных мыслей». Поскольку сейчас, скорее, самая пора порассуждать о том, что случилось со славным городом Гюлленом уже после того, как миллионерша Цаханесян покинула его вновь и навсегда.

В новом спектакле Татьяны Казаковой роль нестарой еще дамы (в российских версиях Клару омолаживают часто, от чего неизбежным становится мелодраматический акцент) играет Ирина Мазуркевич. Слово «старой» убрано из названия спектакля не зря — Мазуркевич демонстрирует прекрасную физическую форму. Актриса в рыжем парике, с ее звонким голосом, миниатюрной фигурой, затянутой в черный с заклепками латекс, выглядит, как нечто среднее между клоуном Ириской и женщиной-терминатрикс. При этом сам образ кажется недопроявленным. Ее дама — ни мягкая, ни жесткая, ни старая, ни молодая, ни монстр, ни женщина. Словно актриса в некотором замешательстве по поводу природы своего персонажа. Давать сорванца? Киборга со стеклянным глазом и фарфоровой рукой? Женщину трудной судьбы? Поэтому до поры кажется, что фокусная точка внимания актрисы находится где-то далеко за границами Гюллена и зрительного зала…

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Альфред Илл цинично, как и другие, готов ради миллиона поиграть в «черного барса» и «дикую кошку». Их первая встреча с Кларой на удивление лишена каких бы то ни было драматических или комических обертонов. Однако если говорить о внутренних основаниях, то любопытный артист с «трудной судьбой» Дмитрий Лебедев (Омск — Самара — Челябинск — «Наш театр» — Театр Комедии) тяготеет, конечно, не к мелодраме, а к тому, чтобы играть историю пробуждения «я», очищения и принятия своей судьбы.

Режиссеру нравятся «говорящие» мизансцены. То усадит гюлленцев в кружок, и те даже обхватят друг друга за плечи — в знак солидарности и сопротивления дамскому произволу. Или, например, разместит Клару в высоком, как трон, кресле, откуда она хищно следит за падением города, будто Наполеон в ожидании ключей от Москвы. Оттуда же она, кстати, издаст говорящее о многом, не то торжествующее, не то болезненное рычание, когда услышит новость об убийстве барса и на секунду решит, что убит Илл.

Сатира Дюрренматта, написанная в 50-е и еще 10 лет назад, казалось, так блистательно-остроумно препарировавшая наш социум, сейчас выглядит предсказуемо-безжизненной. Сюжет о том, как обесценивается человеческая жизнь, а славные гюлленцы ударяются в отчаянно-наивный оголтелый консюмеризм, воспринимается как довольно пресный гарнир к любовной истории.

Ближе к развязке, конечно, становится очевидно, что невзаимная, неизжитая любовь горит в груди Клары Цаханесян синим пламенем мести. И она вспыхнет в их последней встрече с Альфредом, обставленной, впрочем, с известным патетическим размахом, посреди раскачивающихся бамбуковых (!) стволов Конрадова леса, когда станет понятно, что как раз для Клары любовь жива, и она требует искупительной жертвы.

Д. Лебедев (Илл), С.  Кузнецов (Бургомистр).
Фото — архив театра.

Героиня там, в прошлом. И ей совершенно неинтересны взаимоотношения с Гюлленом — в них нет чистой радости игрока. Все ясно заранее: Гюллен падет, и ход его падения предсказуем до мелочей. Горожане сдают позиции с замечательной готовностью, демонстрируя новые желтые ботинки и полное отсутствие рефлексии. Все идет по накатанному пути. Собственно механизм того, как праведное возмущение предложением миллиардерши оборачивается попустительством готовящемуся убийству, жертва и преступник меняются местами в сознании горожан, и обыватели закипают «праведным» гневом и жаждой мщения по отношению к подлецу Иллу, и не работает в спектакле.

На все про все готов один ответ: «Мы всего лишь люди». Словно человеческая природа резиновая и готова принять любую форму…

Все эти кульбиты сознания в более-менее традиционном ключе переварены Сергеем Кузнецовым. Бургомистр в его исполнении — пустой и в высшей степени циничный пройдоха. Также понятно-предсказуем пьяница-Учитель Бориса Улитина, типичный совестливый слабак, топящий совесть в алкоголе. Его обоснование готовящегося свершиться «правосудия» накануне приговора Иллу звучит в высшей степени двусмысленно. Это изящный монолог — потому что непонятно, по чьему адресу спич.

И. Мазуркевич (Клара), Д. Лебедев (Илл).
Фото — архив театра.

Может, будь человеки в спектакле Театра Комедии более человечными, обнаружь придурковатая жена Илла и его бесцветные отпрыски хотя бы тень беспокойства на лице — хоть по поводу будущей судьбы мужа и отца, хоть по поводу его небезупречного прошлого, — и спектакль мог бы выйти другим.

Недопроявленность смыслов обнаруживает себя и в финальной сцене. Да, она аранжирована именно как «приглашение на казнь». Нарядно-безликие гюлленцы с букетами цветов застыли в торжественных позах. Так же торжественно звучат раскаты грома, словно специально «включенного» для того, чтобы заглушить звук выстрела. Однако непонятным остается, умер ли Илл сам от сердечного приступа, или заряженное кем-то из гюлленцев ружье наконец выстрелило? А если так, то где огонек оптического прицела на предназначенной как будто специально для этого белой рубашке Илла?