«Норма». В. Беллини.
Московский музыкальный театр имени К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко.
Дирижер Кристиан Кнапп, режиссер Адольф Шапиро, художник Мария Трегубова, режиссер по пластике и хореограф Михаил Кисляров, художник по свету Иван Виноградов, видео Ильи Старилова.

Премьера оперы «Норма» должна была состояться в МАМТ еще в марте и с несколько иной постановочной командой — в планах стояли имена дирижера Владимира Спивакова и режиссера Андрея Кончаловского. Но авторы поменялись, премьера сдвинулась к лету, и так сложилось, что «Норма» стала единственной оперной премьерой МАМТ в сезоне 2022/23. Новая версия «Царской невесты», что должна была завершать сезон, возникнет в театре уже осенью.

Сцена из спектакля.
Фото — Сергей Родионов.

Впрочем, для такого шедевра бельканто, как «Норма» гораздо важнее не состав постановщиков, а наличие в театре примадонны, которая может и хочет спеть в этой опере главную героиню. Опера Беллини достаточно редко звучала в Москве и никогда прежде не шла в Музыкальном театре имени К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко. Теперь она появилась в афише по инициативе Хиблы Герзмавы. Певица уже исполняла роль Нормы за рубежом два года назад, и в Москве она выступила в премьерном блоке во всех трех спектаклях. Очевидно, что замены у нее и не было. Без нее, без ее вокальной и актерской мощи, эту конкретную «Норму» трудно представить.

Адольф Шапиро строит свой спектакль вокруг примадонны. Но сначала кажется, что постановщики не согласовывали свои действия, каждый ведя свою повествовательную линию, и в процессе спектакля связь между мирами, которые создают дирижер, режиссер и художница, становится совсем зыбкой, а в финале и вовсе сводится на нет. Но именно осязаемая потеря связи, контакта, чувств, обоняния, цвета выходит на первый план как страшная реалия, имеющая отношение уже не столько к опере Беллини, сколько к нам. И в этом смысле команда Шапиро и труппа Музыкального театра во главе с Хиблой Герзмавой выступили как единое гармоничное целое.

Х. Герзмава (Норма).
Фото — Сергей Родионов.

За целостность отвечает серый цвет. В серые одежды одеты люди, называющие себя друидами (в оригинальном либретто действие происходит в I веке до н. э.). Жрица Норма и ее отец Оровезо, которого показательно вывозят в инвалидной коляске, — в сером. По сюжету Оровезо появляется на сцене раньше Нормы, и эта вездесущая инвалидная коляска, куда режиссеры эпатажа ради любят помещать персонажей в возрасте, выглядит унылым анахронизмом, но когда по ходу действия Норма проявляет свой волевой характер, выясняется, что в руках верховной жрицы сосредоточена немеренная власть над людьми, и никакой отец не сможет ее остановить. Она, и только она будет решать здесь вопросы войны и мира. Инвалидная коляска, умаляющая значение персонажа Оровезо, успешно коррелирует с подставкой для ног из дерева (нелепый обрубок), на которую встает Норма, превращаясь в огромную пирамиду за счет ниспадающего до земли плаща — такого же серого, как и все остальное в интерьере сцены, где прозвучит сакральный призыв о мире «Casta diva». В интонации, с какой Хибла Герзмава поет знаменитую арию, кроме отрешенности от земного есть и напряженность. В этом призыве слышится компромисс — Норма просит богиню посеять на земле такой мир, какой царит на небесах, и в следующем пассаже объясняет, почему пока рано вступать на тропу войны: она никогда не решится поднять меч против любимого, находящегося в другом лагере (жрица друидов ухитрилась влюбиться в римлянина), хотя понимает, что он к ней охладел. Обычно эта вторая часть арии воспринимается как переход к основному конфликту оперы, но аскетичная обстановка сцены и повсеместная серость меняют контекст: Норма превращается в страшноватого манипулятора, облеченного властью. Теперь уже другой вопрос хочется задать: насколько счастлив в своей частной жизни человек с территории власти, который ведет двойную жизнь?

Сцена из спектакля.
Фото — Сергей Родионов.

Специально для «Нормы» Мария Трегубова придумала своеобразное продолжение выставочной инсталляции «Русская сказка», которая проходила в Третьяковской галерее в 2020 году как раз перед тем, как началась эпидемия ковида. Ту выставку она устраивала вместе с Алексеем Трегубовым, в ней были отсылки к картинам Васнецова и другим русским художникам. Поразительно изменился пластический язык Трегубовой: в 2020 году в русском лесу, также слегка замороженном и застывшем, встречались пушистые мишки, а в 2023-м из синтетического, абсолютно голого леса друидов исчезли вся растительность и живность, причем олени и лоси зависли в воздухе в назидательном полете. В процессе становится понятно, что подвешенные между небом и землей парнокопытные сигналят не об экологической катастрофе, а о той самой утрате связей, нормальных отношений, живых чувств и эмоций. В моменты страстных объяснений Поллиона и Адальджизы (римлянин не верен главной героине и обращает внимание на ее более молодую коллегу) вдоль задника мельком проносится пара оленей, сея искру надежды на выход из заблокированного леса, но больше эту пару никто не увидит.

Х. Герзмава (Норма), П. Шароварова (Адальджиза).
Фото — Сергей Родионов.

Частые смены декораций происходят прямо на виду у зрителей: рабочие сцены уносят один реквизит и приносят другой, их слегка прикрывает видеорябь, какая бывает в телевизоре, когда сбивается программа. Поллион и его друг Флавий выделяются на фоне серых деревьев своими черными кожаными нарядами и внешне напоминают чекистов, какими мы привыкли их видеть в художественных фильмах. В отличие от Нормы, которая принимает одну позу и долго в ней находится, словно некая броня приковывает ее к месту, Поллион постоянно пребывает в движении, проделывая все то, о чем поет в арии: обнажает грудь, готовую для кинжала, встает на колени, картинно припадает к ногам собеседницы. Героическая сущность персонажа стирается, а вместо нее проступает комическая, опереточная. Владимир Дмитрук идеально справляется и с вокальной задачей, и с актерской, не жалея связки и колени. Рядом с амбивалентными персонажами Нормой и Поллионом возникает светлый ангел Адальджиза (на ней кипенно-белая блузка и серая юбка) — она каждый раз пытается разрешить конфликт и ни разу не выигрывает. В этой роли молодой жрицы выступила юная Полина Шароварова с очень нежным и интеллигентным голосом. После такого удачного дебюта меломаны будут пристально следить за певицей с уверенной заявкой на бельканто.

Сцена из спектакля.
Фото — Сергей Родионов.

Несколько раз художница заставляет погрузиться в тему быта наделенного властью человека. В одной картине Норма сидит в своем садике, встроенном в уютный альпийский пейзаж с крошечными домиками, на простой лавке. Ее маленькие дети (прижитые от Поллиона) играют в солдатики, чьи фигуры по сравнению с домиками, овечками и кустарниками кажутся огромными. В садике Нормы есть и лиственные деревья, но они покрыты серой пылью. В другой картине показана аскетичная спальня Нормы, которую можно было бы даже обозначить как стильную, если бы не висящая над кроватью картина, закрашенная вместе с рамой и стеной антрацитовой краской. Под потолком застыл летящий платок, что также роднит оформление спектакля и выставку «Русская сказка». Мелькает мысль о постапокалипсисе, но едва ли постановщики стали бы использовать долгожданный шедевр бельканто, чтобы просто нарисовать страшную картину. Другое дело — аккуратно затронуть темы, которые сегодня волнуют всех. Отсюда солдатики «в натуральную величину», космические объекты, ракеты, мысли о заклании детей, покидающие лес олени (олень — добрый знак, солнечный зверь), намеренное сосредоточение внимания зрителей на красивой, но лживой каватине главной героини. Жизнь изменилась и никогда не будет прежней — об этом хотели сказать Адольф Шапиро и Мария Трегубова.

В. Дмитрук (Поллион), П. Шароварова (Адальджиза).
Фото — Сергей Родионов.

Свою линию провел базирующийся в Мариинском театре американский дирижер Кристиан Кнапп, которому не часто достается дирижировать операми XIX века. Он начал с того, что распорядился на время исполнения увертюры поднять оркестр из ямы (это произошло эффектно и слегка шумно), а потом, уже с началом первого акта, плавно опустить музыкантов вниз. Таким образом он хотел подчеркнуть, что выраженный уже в увертюре конфликт между воинским долгом и любовными чувствами будет определяющим в его интерпретации музыки оперы. И он на самом деле очень деликатно подавал певцов, никогда их не заглушая.

В финале Норму и Поллиона уносит к колосникам огненный «лифт на эшафот», а природа начинает очищаться, избавляясь от серости и потихоньку освобождая золотой рассвет. У этого мира есть надежда.