«Обыкновенное чудо». По мотивам пьесы Е. Шварца. Музыка Г. Гладкова.
ТЮЗ им. А. А. Брянцева.
Режиссер Алексей Франдетти, художник Вячеслав Окунев, музыкальный руководитель и дирижер Александра Чопик.

Спектакль ТЮЗа «Обыкновенное чудо», казалось бы, изначально обречен на успех: прекрасная пьеса Евгения Шварца, замечательная музыка Геннадия Гладкова, чудесный фильм Марка Захарова сделали материал культовым. Он давно вошел в обиход и живет в репликах типа «а кто у нас муж?», звучит в милых сердцу мелодиях с бессмертными текстами о том, как «крылышками бяк-бяк-бяк-бяк», и многих других, вспоминать которые можно до бесконечности.

К. Стомаченко (Министр-администратор), А. Слынько (Хозяйка).
Фото — архив театра.

А ставил его модный режиссер Алексей Франдетти. Новоиспеченный руководитель легендарного «Ленкома». У него и «маски золотые», и премьера за премьерой в лучших театрах страны. Самый популярный нынче. Ловкий, мастеровитый, опытный. Хорошо знает «жанр», то бишь мюзикл, особенно в американском его варианте. Умеет ему соответствовать. Правда, в данном случае получилось, что даже слишком. Потому что в спектакле превалирует та ипостась мюзикла как такового, которая бьет на эффект, на внешность, на ударный номер. Тогда все в помощь — свет, дым, костюмы, выходы и уходы под аплодисменты. Здесь будто все a parte, все на бис.

Мюзикл в ТЮЗе уже вполне культивирован и освоен. Но как-то не в сторону трескучего шоу. Как-то более содержательно. С мыслью. Примеры тому есть и ранние, и поздние — «Ленька Пантелеев», «Алые паруса». А тут не то что бы эстрадой все исчерпывается с хождением туда-сюда, вверх-вниз по лестнице, которая занимает почти всю сценическую площадку и подсвечивается ядрено, как на рекламных щитах… Нет. Но именно «туда-сюда, вверх-вниз» плюс стоп-кадр красивый — это первое, что бросается в глаза. Потом остальное, но уже с напряжением, ибо постепенно закрадывается вопрос: зачем? Нет, идея некая тут есть: типа грустит Волшебник по своему бессмертию, печалится, что не все в жизни радужно и хорошо кончается. Вот и влюбленные — неизвестно, преодолеют ли заклятие, неясно, чем кончится их поцелуй, потому как это уже вне поля видения зрителей (фрагмент светящейся лестницы увезет Принцессу и Медведя в недра сцены). Да и жена Волшебника в силу ее обыкновенности не обладает бессмертием, а значит, придется мужу горевать до отсутствующего для него скончания века.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Но вся эта грусть будет обозначена в начале спектакля и в конце. Она будет претендовать на роль некой арки, создающей иллюзию переосмысления. Про этот печальный крен в истории о чуде расскажет и споет нам сам Волшебник (на мою долю достался Иван Ожогин, продемонстрировавший красоту тембра своего голоса), намекнув, что чудес не бывает. Волшебник в этом варианте — лирическая сторона совсем другого персонажа: такого же бессмертного графа Кролока, восхитительного вампира — коронной роли Ожогина, от которой попробуй избавься. А тут особенно и не дают: черное пальто до пят, взмахи руками навевают ассоциации, хотя характерный грим отсутствует.

Волшебник-Кролок свою миссию зачина и развязки выполнит, расставит акценты, посеет сомнения в романтическом настрое авторов. Но мысль о безнадежности надежд не распространится на спектакль в целом — надо же было тогда уж и остальное подверстывать. Ан нет — середину действа составляют бодрые или привычные по наполнению номера — диалог, песня, танец — как самоцель и результат. Конечно, ожидаемые, они проходят для публики как процесс узнавания и сравнения. Самое интересное, что публика лучше реагирует на «вкусную» имитацию первоисточника. Иногда «вкусность» зашкаливает. Как в случае с Министром-администратором, которого блистательно сыграл Андрей Миронов. Теперь это еще и сцена с раздеванием, когда персонаж становится совсем уж плоским.

Подобная смена оптики вообще характерна для нынешней версии. Как-то все упростилось, определилось, ушел воздух многозначности, который виртуозно умел создавать Захаров. Тут даже Нонна Гришаева — придворная дама Эмилия — несколько злоупотребила своим умением быть узнаваемой и выделяться среди остальных. Потому что ее Эмилия осталась в русле обычных приемов актрисы — в интонировании текста, пластике, жесте.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Более всего проиграли те, кто составлял зерно истории, — Принцесса и Медведь. И актеры здесь ни при чем. Не на их героях был сосредоточен фокус внимания. Они как-то перестали быть главными. Распылились среди остальных или выступили на равных. В итоге, зрителя занимают чем угодно и всем понемногу. Развлекают. Переодевают персонажей в изысканные наряды — то зеленые, то белые, то еще какие-нибудь. Дефилируют они, как на показе мод, иначе в этом изыске и не подвигаешься. На лестнице можно расположить красивые композиции: расставляй, не хочу — повыше, пониже, на белых ступенях эффектно всегда. Жаль только, что лестница эта ассоциаций не вызывает никаких, кроме жанровых или видовых: то цирк почудится, то мюзик-холл, то эстрадное шоу. С сюжетом, а тем более со сверхсюжетом как-то не вяжется. Ну, совсем никак.

А ведь хочется, чтобы единая сценографическая установка работала синхронно с движением мысли спектакля, рождая образы при отсутствии внешних изменений. Но даже когда вдруг в первом акте изменения случились — сверху на полукруг сцены опустили черные колонны и побежал по рельсам игрушечный паровозик, — это как гром среди ясного неба. Что за символ философского серьеза в блеске шоу? А потом появление паровоза в финале только подтвердило догадку — чай отдельно, мухи отдельно. Этот ползущий с колосников вокзал, «чугунные» столбы которого колышутся от прикосновения, и есть концентрат смысла. Про уходящий поезд, на который никто не попал, или, напротив, на котором все уехали. Про круговорот жизни или, наоборот, про конец пути, который есть начало, и т. д. — на что фантазии хватит. Тогда апарт-эстрада — начинка спектакля — зачем?

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Резюме. Внешнее в спектакле часто важнее внутреннего. Внешнее часто так и остается внешним. Еще и громким — баланс между вокалом и оркестром еще предстоит уточнить. Пока оркестр превалирует. Многое сделано ради эффекта, не отягощенного ни подтекстом, ни внутренним движением событий сюжетных, а тем более надсюжетных. Отсюда ощущение, что первый акт — сплошная экспозиция и ничего не происходит. Бег на месте, чтобы не скучно было. Второй акт динамичнее и короче, поэтому кажется скороговоркой на фоне первого. Особенно скомкан финал, хотя заранее было понятно, что опять появится паровоз.

Публике нравится. Публика любит эффекты и часто именно так понимает мюзикл. Но публика ждет, что будет хеппи-энд, а тут на тебе, — кроме неясности с Медведем еще и жена Волшебника испарилась в специально надетом черном плаще. Но публика прощает этот невнятный довесок. Влюбленные поцеловались, а Волшебник и так вечен. Значит все хорошо? Аплодисменты, переходящие в овации…