«Чайка». Сочинение для сцены Л. Додина по мотивам одноименной пьесы А. П. Чехова.
Малый драматический театр — Театр Европы.
Режиссер Лев Додин, художник Александр Боровский.

На открытой сцене плотно, борт к борту, расставлены лодки. Их много. Они занимают едва ли не бóльшую часть планшета: от авансцены — вглубь. Внезапно возникает звук плещущейся воды, и лодки оживают, начинают покачиваться. Прямо по ним из левой кулисы один за другим, переступая через борта и балансируя, выходят действующие лица спектакля и рассаживаются по отдельности — каждый в свою лодку. Метафора пресловутой чеховской некоммуникабельности реализуется сразу: пространственно, пластически. А общение осуществляется не столько в словах, сколько взглядами. Герои буквально поедают друг друга глазами. Тригорин (Игорь Черневич) и Заречная (Анна Завтур). Присматривающая за ними Аркадина (Елизавета Боярская). Влюбленная в Треплева (Никита Каратаев) Маша (Полина Севастьянихина). Влюбленный в Машу Медведенко (Олег Рязанцев)…

Сцена из спектакля.
Фото — Виктор Васильев.

Позднее мизансценирование осуществляется перегруппировками. Герои размещаются в лодках попарно. Тригорин соединяется с Аркадиной. Треплев ищет утешения у Заречной. Медведенко повествует о своих горестях Маше. Зачин чеховской «Чайки» («Отчего вы всегда ходите в черном?») в пьесе и спектакле Додина смещен далее по тексту и уже не является дивертисментом-экспозицией. Только Сорин (Сергей Курышев) все время остается один.

Время от времени внимание будет сосредоточиваться на парных эпизодах. Но и тогда, как в додинских «Карамазовых», не занятые в эпизоде персонажи будут оставаться на сцене, внимательно наблюдая происходящее. Все первое действие так и пройдет: в лодках, «на воде». Перемещения обитателей этой «лодочной станции» затруднены и минимизированы. Ступить на «твердую почву» режиссер им не позволит. Но именно здесь, на воображаемой колеблющейся безопорной водной глади, возникнут надежды, зародятся будущие отношения…
Отсутствующие вода и пейзаж (колдовское озеро) восполняются музыкальной темой — вальсом Иоганна Штрауса «На прекрасном голубом Дунае». Напеваемый исполнителями, имитирующими партии отдельных инструментов оркестра, он проходит в «Чайке» рефреном, будто сшивая полотнище визуально аскетичного, но красивого спектакля…

Во втором действии при поднятии светлого лоскутного занавеса с едва различимыми абрисами редких небольших нашитых «окошек», те же лодки окажутся вытащенными на берег и перевернутыми на зиму. На днище одной из них спит Тригорин, одетый в пальто. Плеск воды сменится воем ветра. Твердь будет наконец дарована персонажам режиссером. Но надежды и ожидания уже покинут их. Останутся лишь «катастрофы». Уже случившиеся и происходящие под занавес. Маша окажется женой нелюбимого Медведенко и матерью их общего «ребеночка». Нина — незадачливой актрисой, брошенной Тригориным и потерявшей их ребенка. Костя, по-прежнему влюбленный в Нину, — любовником нелюбимой Маши. Тригорин, приехавший освежить в памяти обстоятельства сочиняемой им пьесы, вернется к «прежним привязанностям» — Аркадиной…

И. Черневич (Тригорин), Е. Боярская (Аркадина).
Фото — Виктор Васильев.

Додин поставил спектакль очень личный. Интенция оказалась настолько лирической, что пришлось самому пересочинить и пьесу, отдав роль Тригорина любимому артисту-протагонисту И. Черневичу, а роль Аркадиной — любимой артистке-протагонистке Е. Боярской. Они не только наиболее состоявшиеся, но и наиболее состоятельные персонажи додинской «Чайки»…

Тригорин Черневича — подлинный писатель. Реальная жизнь, собственная и окружающая, для него лишь материал. Настоящая его жизнь писательство и есть. Писательство — это и его судьба, и его проклятие. Страсть, подчиняющая себе все его существо. Ему никуда не деться от сочинительства. У него еще и в этом смысле «нет своей воли… никогда не было своей воли». Потому что принадлежит он не только и не столько Аркадиной, сколько своему дару. Большую часть времени он наблюдает, лежа в своей лодке, и записывает. Когда же его спрашивают, что он записал, то оказывается, что это только что прозвучавший диалог или эпизод из пьесы Чехова. У Додина — Черневича Тригорин записывает-сочиняет именно «Чайку». Он и последнюю реплику Маши запишет, а потом прочтет Аркадиной из записной книжки: «Дело в том, что Константин Гаврилович застрелился…» И объявит зрителям под занавес титул своей законченной пьесы: «„Чайка“, комедия»…

Аркадина Елизаветы Боярской — настоящая большая актриса. Полной жизнью она живет лишь играя. Сбрасывает пальто и шляпу во втором действии, вскакивает на днище перевернутой лодки, буквально вспыхивая, молодея на глазах, и вдохновенно читает монолог Маши о любви к Вершинину из «Трех сестер», разрешающийся романсом «Нет, не тебя так пылко я люблю…». Остальные участники сцены, захваченные ее воодушевлением, подхватят пение. А она закружится в вальсе с сыном Костей…

Сцена из спектакля.
Фото — Виктор Васильев.

Впрочем, она может великолепно играть и комедию, прекрасно владеет мастерством интриги, когда надо уводить-увозить увлекшегося Ниной Тригорина. Грациозно и пластично, как большая красивая кошка, перебрасывает она свое тело в его лодку, окутывает его комплиментами и соблазняет, соблазняет до потери сознания, когда они путают детали одежды, накидывая их в виду подоспевших домочадцев. Добившись своего и уже контролируя ситуацию, именно она сообщает Нине, что в Москве ей следует остановиться в гостинице «Славянский базар»…

Аркадину и Тригорина в спектакле соединяют отношения не стареющей актрисы и молодого популярного беллетриста. Боярская почти на 20 лет моложе Черневича. Они равновелики в творческой увлеченности, состоятельны в своем творчестве. В финальном эпизоде Боярская неожиданно выходит на сцену без грима, совсем без косметики, со «стертым» лицом. Она больше не опасается соперничества Нины и способна на понимание, даже сочувствие, общаясь с ней на равных…

К молодым героям сочувствия у режиссера куда меньше. Треплев, которому доверены критические отзывы о «пиджаках» и декларации о «новых формах», в первом действии производит впечатление болезненно ревнивого истерика-неврастеника. Временами он попросту неприятен. Он даже мать свою ревнует к Тригорину настолько, что в сцене перевязки, теряя самообладание, начинает приставать к ней грубо и весьма брутально. Во втором — утративший прежние максимализм и бескомпромиссность, Треплев ведет себя более сдержанно, вступает в любовные отношения с нелюбимой замужней Машей, приходит к разочарованию в прежних собственных декларациях. Даже по отзыву сочувствующего ему дяди Сорина он и есть тот «маленький литератор», которым быть «приятно».

Е. Боярская (Аркадина), Н. Каратаев (Треплев).
Фото — Виктор Васильев.

Очень уверенно и очень уверенными играют своих героинь молодые Полина Севастьянихина и Анна Завтур. Особенно последняя. Ее Заречная читает монолог Мировой души размеренно и холодно. Настолько холодно, что Треплеву приходится потом повторить текст, показывая, как необходимо произносить его с воодушевлением. Заречная начинает «сдавать» Костю сразу, дерзко переменив на глазах ошалевших мужчин платье Мировой души на собственное повседневное. В последний раз, вспоминая прошлое, Нина начнет текст монолога в финале, а подхватит его Тригорин. Борис Алексеевич, сочиняющий свою пьесу, помнит и этот текст.

Податливая и немногословная Маша своей маленькой радости не упустит. Дождется и точно поймет, когда Костя готов, наконец, прийти к ней. Послушно, но победительно уходя при появлении Заречной, она не станет даже одеваться, лишь прикрываясь снятой с себя одеждой. Все три женщины этого спектакля вынуждены бороться за своих мужчин. Каждая по-своему. Вот и Аркадина чокается своей фляжкой-флаконом с бутылочкой Маши. «Женщины пьют чаще, чем вы думаете»…

Превосходно играет Медведенко Олег Рязанцев. Вот он, отсылаемый домой женой, остающейся с любовником, пронзительно вскрикнет чайкой и коротко засмеется. Драматически…

Чайкой кричит Заречная, придя к Треплеву в финале. Чайкой откликается Костя. В какой-то мере все персонажи этого спектакля — чайки, подстреленные чайки со своими мечтами, обманутыми ожиданиями и надеждами. Несколько раз на уходах синхронно взмахивают они руками, будто крыльями. «Деточка, все мы немножко чайки, каждый из нас по-своему чайка». Чучело чайки, принесенное Медведенко страстному рыболову Тригорину, неожиданно вызвало у меня ассоциацию со страстным охотником Зиловым из «Утиной охоты» Александра Вампилова…

И все-таки, о чем этот спектакль? Почему Додину пришлось переписать пьесу, исключив из нее не только слуг, но и Шамраева, Полину Андреевну, Дорна, перераспределив некоторые реплики доктора между Сориным и Машей? В моем случае на этот вопрос ответил А. П. Чехов, перечислявший в известном его письме к А. С. Суворину якобы недостатки своей пьесы. «…Страшно вру против условий сцены… пейзаж (вид на озеро); много разговоров о литературе, мало действия, пять пудов любви». Мне кажется, что этот авторский отзыв полностью совпадает и с режиссерской интенцией Льва Додина. Все, кроме пейзажа…

И. Черневич (Тригорин).
Фото — Виктор Васильев.

В своей переделке чеховского текста и в своем спектакле постановщик усугубляет чеховское «вранье». Предельно минимизирует внешнее действие. Подчеркивает удельный вес текста, разговоров. Убирает весь пейзажный и бытовой контекст. И полностью сосредоточивает свое и наше внимание на «пудах любви». Карикатурная влюбленность Полины Андреевны в Дорна Додину не подходит — и он вычеркивает их вместе с управляющим Шамраевым. А вместо них вводит тему Маши и Вершинина из «Трех сестер». Углубляет и доводит до любовного финала линию отношений Кости и Маши, «экономки у Сорина», ни разу за время спектакля не озаботившейся ни одним «экономическим» вопросом. Переориентирует архитектонику театрального пространства из привычного «от авансцены — в глубину» к реже встречающемуся «слева — направо».

Слева направо будут выходить на сцену и уходить с нее персонажи. Слева направо в лодках, причаленных бортами к зрителям, будут смотреть-слушать спектакль Треплева. Слева направо пишет свой спектакль режиссер, организуя силовые линии действия. И нет в этом действии ни воющей по ночам собаки, ни лошадей для поездки на станцию, ни красных глаз. Есть только шесть влюбленных персонажей-чаек, есть седьмая — во всем разочарованный и вечно ноющий, пропустивший-проспавший жизнь хозяин усадьбы Сорин. И восьмая, придумавшая эту сценическую историю. Чайка по имени Лев Додин.