Новый Рижский театр сыграл премьеру спектакля «Отелло» Мары Кимеле

В здании Нового Рижского театра, живущего в сознании театральных людей как «театр Херманиса», все осталось, как двадцать пять лет назад, когда там был знаменитый Рижский ТЮЗ под руководством Адольфа Шапиро. С тех пор театр даже не ремонтировался, что поражает чужестранца, вошедшего туда после, скажем, отреставрированной, удобной и современной Русской драмы. Да даже если просто с отремонтированной, чистой рижской улицы! А тут и служебный подъезд с деревянными казенными панелями — совершенно советский, и зал обшарпан (при том, что театр принят и признан во всем мире, не вылезает из зарубежных гастролей, а Херманис входит в список ЮНЕСКО и ставит в берлинском Шаубюне и венском Бургтеатре). И лестница с грубо заштукатуренными трещинами на стенах, и туалет, в предбаннике которого стоит пианино, висит какая-то живопись (подернутый тленом шик прошлого), но на сливных бачках живы цепочки с фарфоровыми гирьками образца 1950-х, а двери выкрашены многими слоями масляной краски.

Херманису либо не до интерьера, либо — что вероятнее — он все-таки настоящий старьевщик, любит вещи с биографией, и его театр, «лавка древностей», противостоит евростандарту, предпочитая подлинность во всех ее проявлениях, даже если это заштукатуренные трещины.

Мара Кимеле — ученица Анатолия Эфроса и учительница Алвиса Херманиса — ставит здесь не реже, чем ее знаменитый ученик, в ее спектаклях он играет как актер. Иногда ей переходят его замыслы: скажем, Алвис хотел сделать «Пять вечеров» и сам сыграть в них Ильина, но был сильно занят — и спектакль сделала Кимеле (его я видела тоже, мы будем стараться привезти его на Володинский фестиваль). Иногда она возвращается к тому, что уже ставила, как в случае с «Отелло» (в 1991-м за спектакль в Рижском независимом театре «Кабата» Мара Кимеле получила титул лучшего режиссера года. Вторая версия была осуществлена в 2000-м на сцене Лиепайского театра).

Герои нынешнего спектакля ребята простые, по сути — бригада малоквалифицированных работяг или даже грузчиков, замкнутых пространством какого-то склада строительных материалов. Они таскают дощатые ящики (главный элемент оформления), перебирают пластиковые трубы, женщины разматывают рулоны белой мануфактуры. Белые простыни — лирический визуальный мотив: на связанных простынях висит в начале Дездемона, удравшая от отца, и ее снимает оттуда черная фигура, подкатившая на строительной платформе — как на самокате, потом Дездемона и Эмилия стирают белье в пластмассовых производственных чанах с водой. В финале Дездемона уляжется спать в гамак из связанных простыней, в них и задушит ее, как невинного эмбриона в утробе, огромный черный Отелло (Андрис Кейшс) — экзотическое существо, гастарбайтер, попавший в этот мир и возвышающийся сразу надо всеми: он выходит на деревянных чурках, как на котурнах — трагический герой, но больше — огромный ребенок, издающий наивный и естественный рык и так же естественно не скрывающий наивной, детской любви к Дездемоне. Этот Отелло и правда не ревнив, он доверчив как ребенок. Это искреннее дитя природы радостно справляет свадьбу по всем законам своего племени — с тамтамами и перьями (и юная Дездемона — Яна Чивжеле — играет в эту игру, шествует в белой простыне во главе процессии с завязанным лицом). Он, пацан-пахан, танцует дикий папуасский танец перед юной невестой и учит ему интеллигентную девочку, он искренне плачет, страдает и так же наивно радуется: каждый раз при виде Дездемоны умиленная улыбка прилипает к его лицу, а медвежья нежность не знает выхода, заставляя все тело, от пятки до носа, лучиться любовью и восхищением. Это смешно, искренне, понятно. Андрис Кейшс считается секс-символом Латвии, а тут он, измазавший себя черной краской, оттопыривает губу и растопыривает пальцы как дитя джунглей и тут же становится страшен в своей первобытной звериности. Пожалуй, первый раз я увидела не условного мавра, а действительно негра, представителя другого мира, другой цивилизации. Этот Отелло — добрейшее дитя инстинктов, он играет с Дездемоной, как с маленькой игрушкой в больших лапах, а она упивается положением главной леди небольшого мира, где можно покататься на строительной платформе, посвистеть над головой шлангом, влезть на груду ящиков, улечься в них спать, потрубить в трубу подобно ангелу… Игра!

Мир Отелло обозначен экзотическим ковром, за которым спят они с Дездемоной, и этот дорогой ковер не может не диссонировать с серым миром склада…

Отелло и Дездемона зарифмованы режиссером с Яго и Эмилией гораздо более сильно, чем обычно. Яго ревнив не меньше Отелло и убивает Эмилию из той же ревности: в конце они оба сидят над двумя платками… Ревность его, кстати, довольно обоснована: Эмилия девчонка тоже простая и вполне может разделить с кем-то ложе в дощатом ящике…

Маара Кимеле рассказала на редкость простую, без затей, но с огромным количеством подробностей, историю, которая могла спокойно приключиться нынче в определенной среде, где работают, пьют и борются за место в деревянном ящике. Это очень человеческая история из сегодняшней жизни, замечательно разработанная и сыгранная.