Когда Вуппертальский Театр танца собрался восстанавливать одну из легендарных ранних постановок Пины Бауш с длинным названием «„Синяя Борода“. При прослушивании записи оперы Бэлы Бартока „Замок герцога Синяя Борода“», премьера которой состоялась в 1977 году, никто не предполагал, какая чума под названием коронавирус накроет в 2020 году не только Европу, но весь мир. Для меня возобновление «Синей Бороды» останется предвестником эпидемии XXI века. Это оказался последний спектакль, который удалось посмотреть в Театре танца Пины Бауш до того, как закрылись все театры, школы, университеты, закрылись все границы, отменились премьеры, гастроли. Публичная жизнь в марте—апреле 2020 года в Германии свелась к нулю, запретили выходить на улицу без продуктово-медицинской надобности. Все вдруг оказались в положении запертых в подвале жен Синей Бороды.

Действие спектакля на сцене Оперного театра Вупперталя начинается в полной тишине. Белый кабинет сцены рельефно оттеняет старинное длинное окно в три яруса застекления и несколько массивных дверей, одна из которых, с нишей над входом, выделяется на заднике сцены. Оттуда из боковых проходов будут выползать, будто прокрадываясь тенями по стенке, танцоры. На сцене стоит белый стул и громоздкий музыкальный центр на колесиках, на котором будет проигрываться запись оперы Бэлы Бартока. Вся сцена засыпана желтыми шуршащими осенними листьями. Они настоящие, видно, как во время передвижения актеров листья вздымаются, вновь опадают и издают запах. Запах осени, запустения, оставленной старинной усадьбы (сценограф Рольф Борцик).

Сцена из спектакля.
Фото © Evangelos Rodoulis.

На сцене находятся два человека. Мужчина, предполагаемый герцог Синяя Борода (его в очередь танцуют Олег Степанов и Кристофер Танди), одетый в черный костюм и плащ, сконцентрированный на музыкальном центре; и женщина в платье цвета увядающих лиловых ирисов, под стать опавшей листве. Ее платье полурасстегнуто сзади на спине, готово упасть, но до конца спектакля держится все-таки на плечах танцовщицы (художница по костюмам Марион Сито). Женщина (ее воплощают Тсай-Чин Ю и Сильвия Фариас Хередиа) лежит в листве с поднятыми руками, как кукла-автомат. Мужчина включает аудиозапись оперы и падает в приготовленные женские объятия; они вместе проползают по горизонтали авансцены: женщина — извиваясь под тяжестью мужского тела, головой назад. В момент вступления партии баритона в музыкальной записи мужчина неожиданно вскакивает, бежит к проигрывателю и останавливает запись. Перематывает на начало. И снова падает в объятия лежащей женщины. И так много раз.

Постановка 70-х годов прошлого века явно навеяна «Последней лентой Крэппа» С. Беккета. В этой пьесе театра абсурда действие происходит в комнате, где сидит только один герой — старик Крэпп, роющийся в своих аудиозаписях. У него многолетняя привычка записывать свои мысли, воспоминания на пленку, дискутировать с самим собой. Сегодня мы тоже все сидим у компьютера и телевизора. Это единственный доступный способ диалога с миром. Театральные постановки, оперы, концерты возможно слушать только в записях. Мы вынуждены остановиться на бегу, оглянуться, осмыслить прожитое, попытаться понять настоящее. Так идея диалога с медийной версией архетипичного сюжета, положенная в основу постановки Пины Бауш больше сорока лет тому назад, оказалась связана не только с прошлым. Она вдруг стала проекцией нашего сегодняшнего состояния.

Мгновения жизни или воспоминания в «Синей Бороде» прокручиваются несколько раз, как в воспаленном сознании. Долбят неотвязчивым мотивом. Это основной режиссерский и хореографический прием Пины Бауш в этом спектакле. Музыкальная партитура расчленяется на короткие куски, незаконченные обрывки, часто возвращается вспять, как заезженная пластинка. Нет и речи о сценической иллюстрации оперы Бартока, самой оперы как целостного произведения не существует. Только иногда пропускаются или проживаются длинные музыкальные сцены. Никакого действия в привычном смысле слова нет. Музыка, движения танцоров, мизансцены стремятся к повтору. Действие движется тяжело, рывками, клочками. Как будто прокручивается что-то помимо воли в нашем сознании, возвращаясь снова и снова к какому-то начальному пункту. Так бывает иногда при ночной бессоннице: обрывки образов, разговоров, всплески эмоциональной памяти снова и снова преследуют нас в полусне. Пина Бауш заставляет вслушаться в отдельный обрывок фразы, в музыкальную порванную мелодию, сопоставить ее с дерганым движением на сцене. Где реальность? В каком времени мы живем? Все накладывается друг на друга, реальность оперы Бартока такая же мифическая, как и реальность сценическая, как и сегодняшняя реальность, кажущаяся сценарием фильма ужасов, так часто прокручиваемая по телевизионным каналам.

Сцена из спектакля.
Фото © Klaus Dilger.

Юдифь, четвертая, согласно либретто Б. Балажа, и последняя жена Синей Бороды, танцует с герцогом, владельцем замка-усадьбы. Но этот танец каждый раз заканчивается падением женщины. Она проскальзывает мимо застывших рук мужчины, он и не пытается ее удержать. Безмолвную заброшенную усадьбу населяют беззвучные тени прошлого. Медленно выползают они, держась за руки, словно скрепленные одной цепью — мужчины и женщины с траурно опущенными головами. Мужчины почти неотличимы друг от друга, все в черных костюмах. А женщины — одна красивее другой, одетые в старинные роскошные платья опять-таки в палевых, пастельных осенних тонах. Их длинные волосы сказочно свисают на лица, закрывая их, словно брачные покрывала. Юдифь вытаскивает из безмолвной цепочки то одну, то другую девушку, тащит вперед, демонстрирует Синей Бороде. Бесполезно — равнодушное оцепенение сковало героя. Сегодня этот образ становится зловеще актуальным, смотрится как парад теней умерших в чуме людей.

Барток написал свою одноактную оперу в начале ХХ века, в 1911 году. Он услышал чтение одноименной пьесы венгерского поэта Б. Балажа и сразу загорелся идеей создания оперы. Либретто написано в духе символизма, в нем царствует атмосфера символистских пьес М. Метерлинка, который на рубеже XIX–XX веков владел умами и душами европейских поэтов.

Спектакль Пины Бауш создавался в 1970-е годы — темное, мрачное десятилетие, проникнутое общественным пессимизмом. Многие художники этого времени увлекались поэтикой символизма, философией интуитивизма, были заражены историческим флером декаданса начала ХХ века. Хореографическая постановка Пины Бауш, как и опера Бартока, создана в духе сказочно-символистских произведений Метерлинка, таких как «Пелеас и Мелисанда», «Синяя птица». Бельгийский драматург написал в конце XIX века символическую пьесу об «Ариане и Синей Бороде» как трагедию рока, безвольного подчинения страху смерти и насилия, сковывающего жен Синей Бороды. Против этого царства смертельного страха сражается бесстрашная Ариана, взывая скованных женщин выйти из подземелья на свет, на волю. Она пытается разорвать мрак отчаяния и безволия. Но они сами должны преодолеть свой внутренний страх. Пьеса Балажа более чувственная, в ней нет бельгийского зова к свету. Здесь новой невесте — Юдифи — открываются семь таинственных дверей, за которыми она видит сокровища, арсенал оружия, прекрасные сады, но и озеро слез царства Синей Бороды. А за последней, седьмой, дверью скрываются три его предыдущие жены: одной принадлежит ароматное свежее утро, каждое утро жизни Синей Бороды; другой отдан знойный полдень, так как он нашел ее среди светлого дня; третьей — тихий, томный вечер. Юдифи, новой жене герцога, дарится вечная ночь, царство молчания. Безмолвия. В символистском ключе можно трактовать приход Юдифи как образа Смерти, феи Ночи, спускающейся в царство Синей Бороды. Символическая картина Балажа-Бартока объясняет природный цикл смены времен или циклов человеческой жизни. Образ Синей Бороды теряет черты сказочного коварного убийцы и превращается, скорее, в жертвенный образ человека, встречающего разную пору своей жизни и смерти.

Олег Степанов и ансамбль
Фото © Klaus Dilger.

В спектакле Пины Бауш бывшие жены Синей Бороды одна за другой безвольно валятся в листву, сбрасывая свои драпированные платья, оставаясь в тонких платьях-сорочках, почти смешиваются с листвой. Каждая из них — опавший осенний листок. Они сгрудились в одну живописную мизансцену, невообразимо красивую, но все-таки напоминающую кучу подметенной листвы. Воспоминания не будят чувств Синей Бороды. Он как бы сгребает свое прошлое — женщин, воспоминания, чувства — в одну кучу мусора увядающей красоты. Женщины, подобно листьям, растекаются, будто сдутые ветром, в углы сцены. Происходит первая драматическая кульминация. Женщины и мужчины бегают от одной стены к другой. Бьются о стены головой, всем телом. Это ураганный ветер осени и забытья разбрасывает их в разные стороны. Время неумолимо течет дальше, приглушая все голоса, звуки и цвета прошлого. Но это и протест против замкнутости, зов к свободе, к освобождению.

Герцог Синяя Борода трактуется Пиной Бауш не в сказочном ряду, а как собирательный образ мужчины, поэтому герой множится или отражается в череде других танцоров. В какой-то момент передышки мужчины снимают с себя все одежды, оставаясь в смешных плюшевых разноцветных трусах. Они идут вперед к публике, демонстрируя мускулы, принимая позы борцов и спортсменов. Теперь женщины берут на себя роль насильственную. Они, одна за другой, в остервенении тянут за ноги сидящих понуро и безучастно вдоль стен мужчин, вытаскивая их к середине сцены, принуждая к действию. Но те пятятся к стене и сидят поникшими марионетками. Действие повторяется, движение заедает, как при испорченной пластинке.

В следующей сцене женщины и мужчины почти застывают в парном танце. Без эмоций и энергетики, как во сне, так что танец и стоп-мизансцена почти неотличимы. Музыкальная запись включается — женщина рванулась всем телом вперед и тут же сжалась в комок, ударив себя локтем в бок. Это пластическая цитата из «Весны священной». Другая закружилась на одном месте, туловище и длинные волосы описывают магические круги-вращения. Заело голос на пластинке — спотыкается хореографический жест.

В сущности, здесь нет танца в привычном смысле слова. Некоторые танцевальные движения, найденные Бауш, скажем, в постановках этого же десятилетия, таких как «Весна священная», присутствуют, но как короткие элементы. Тем не менее, это пластический спектакль.

Сильвия Фариас Эредиа, Кристофер Танди.
Фото © Maarten Vanden Abeele.

В какой-то момент женщины, одна за другой, в своих длинных палевых платьях застывают на фоне стен. Нам не видно, каким образом они там удерживаются. Как будто бархатистая моль повисла на стенах. Или красочную бабочку накололи на лист гербария. Это одна из самых красивых мизансцен-метафор спектакля. Герцог Синяя Борода коллекционирует женскую красоту, женщин разных типов, свои воспоминания о них. Одно у них общее — длинные волосы, которые скрывают грустные, печальные, ничего не выражающие лица. Еще одна сцена-метафора в духе символизма: женщины окружают Синюю Бороду, ласкаясь к нему, словно рой кошечек. И вдруг сцена озвучивается их голосами: «Danke dir» («Спасибо тебе») повторяется на множество ладов, словно ласковые волны набегают на побережье. Птичий говор этой короткой фразы усиливается криком чаек «Gib Ihr dein Schlüssel» («Дай ей твой ключ») и перерастает в стон и новую волну криков, на фоне которых отчетливо выделяется выкрикнутое неизвестно кем «Я люблю тебя!». Юдифь кружится в танце, словно во сне. Может, все происходящее — ее подсознание, бред, сон? Или это поток сознания герцога? Он хлопает в ладоши — все застывает. Еще хлопок — все приходит в движение. Женщины подняты на плечо мужчин и выглядят как огромные тени кукол в полумраке сцены. Они уже не пары. Они — одно целое с мужчинами. И снова бабочками повисли на стенах, будто старинное оружие или трофеи охоты. Ряд живописно красивых, увядающих ассоциаций и есть содержание этого спектакля о безграничных пластах влияний образа Женщины в искусстве и жизни, об Осени в жизни женщины и мужчины.

Женщины, между тем, переоделись в белые больничные рубахи и сметают друг друга простынями. Движение мужчин и женщин расчленяется на все более короткие элементы, существует отдельно, как в кинокадре. Синяя Борода пытается смирить вышедших из-под контроля женщин, танцуя, заматывает каждую в белую простыню. Он складывает их, безмолвных, смиренных, на один стул, друг на друга, кучей хлама. Как коротка человеческая эмоциональная память, как быстро все сдувается ветром времени, превращаясь в экспозицию гербария или опавшую листву!

Некая оргия длится бесконечно долго, то и дело прерываемая хлопками герцога и потому теряющая реальные очертания. В ней тоже доминируют автоматизм и навязчивая повторяемость. Герцог Синяя Борода снова надевает свой черный плащ и костюм, таскает бесчувственную Юдифь за собой, передвигает музыкальный центр на авансцену. Оргия сменяется летаргическим сном. Мужчины поднимают женщин высоко над собой. Но так, чтобы можно было с ними танцевать, как с огромными статуями. Они в своих драпировках, с опущенными головами со свисающими волосами и выглядят, как застывшие надгробные плачущие статуи. Они падают в листву. На них падают мужчины, и все медленно уползают за пределы сцены.

Эмма Барроумен.
Фото ©  Dr. Heinrich Brinkmöller-Becker.

Герцог надевает на Юдифь тяжелые драпировки платьев, снятых с танцовщиц. Она для него — воплощение всех женщин вместе. Юдифь почти не может двигаться. Синяя Борода тянет свою толстую матрешку на себе по всей сцене и пытается даже в лежачем положении дирижировать происходящим. Они медленно ползут полным кругом по сцене и, наконец, затихают где-то в глубине кулис. Герцог несет на себе груз воспоминаний и судьбу в лице Юдифи до последнего вздоха. Его жизнь заканчивается с последним музыкальным аккордом.

Легендарная хореографическая постановка Пины Бауш, созданная под влиянием как европейского символизма, так и театра абсурда второй половины ХХ века, насыщенная свойственными Пине Бауш субъективными пластами подсознания, показала, что и в XXI веке она глубоко проникает в сознание зрителя, наполняется новыми смыслами и ассоциациями.