О Владимире Осипчуке в журнале классно было написано. И модно, и про «проклятые вопросы», «амплитуду души» к месту. С Достоевским вечно намучаешься — стилист-то никудышный.
Но это — про «последний этаж». Он тут рефреном. А что вначале? Кацмановская аудитория-то на предпоследнем была. Ошибочка. Под крышей была звукозапись. Спутать можно, если снизу, от бухгалтерии смотреть. По ночам, да выходным под крышей записывались «Аквариум», Бутман, Вапнров, Ганс Кумпф, Курёхин («Секрет» не в счёт: полсостава из ЛГИТМиКа, да и психика у ребят, что ни говори, нерасшатанная). Так сказать, непопулярная физика. Сколько пластинок по заграницам вышло — так никто и не узнал.
Володя знал. Богема, КГБ, первая затяжка…
Молоденькие актёры мало чем от спортсменов отличаются. Руки-ноги — для мизансцены, а голова — для еды. И Сипа тогда скорее на мотылевского Петруху смахивал. Какой уж там Ставрогин. Вот только климат — хоть и в Ленинграде, а петербургский, да последние этажи не деревенские.
Владимир Осипчук. Фото автора
Курица — не птица. Ленинград — не столица. И полустоличные наши заведения полупровпнцналов недолюбливали. А тут ещё талант. Во всём Театральном институте близких людей — Таня Рассказова да Саша Калинин (они и потом разрешением на отпевание занимались). Скрытным не был, но и нескрытность — мимо. Взять само отношение к профессии. Крови сколько собственной перепорчено. В прямом смысле. Неактёром ведь не представить. Трактористом или составителем поездов любой мог стать. И Сипа тоже. А живописцем или научным работником не мог. А актёрство ненавидел.
К чему лукавить? «Творческие» занятия самих представителей искусств всегда своей продажностью соблазняют. Мы-то скажем — компромисс, консенсус. Сипа предпочитал резкую трактовку. Да что — предпочитал, смотреть иначе не мог. Не мог и лгать. И в этом птицей был редчайшей.
Всё об ответственности говорил, о том, что не вправе лицедействовать, изображать чужие души, констатируя при этом фантомы, об истинных намерениях которых мог лишь догадываться. Он очень ясно ощущал совершенную реальность мира душ, ангелов и демонов, и как опасны неподготовленные движения в этом грозном мире, узнал очень скоро. Мучило вопиющее, по его мнению, несоответствие средств я целей. Сверхэнергии театрального действия — и сформулированнык задач, зала, забытых программок, фантиков от конфет.
Вполне серьёзно Сипа пытался бросить свои театральные дела, размышлял, чем бы заняться, но кто-нибудь говорил то, что он и сам прекрасно знал. Что у каждого своё место и, коли судил ему Бог актёрство, то и должен он это своё место обустраивать. То были счастливые дни, занятые работой.
Как раз в такой момент попал он на учёт к психиатру. Было это в связи с военкоматом, в больнице не лежал, так, ходил отмечаться. Для института же выдумал нелепую историю про сосульку, сорвавшуюся с последнего этажа. Задним числом — шутка зловещая, а тогда все вроде съели, смотреть стали подолгу, с тревожным пониманием. Сипа веселился.
Владимир Осипчук. Фото автора
Но проходило время, и оптимизм начинал поддерживаться сознательными усилиями, поворачиваясь постепенно своей истерической стороной. Предшествовал этому неслышный излом, никогда не связанный с видимыми причинами. Нет выхода. Ода аду. «Так и тянет из окошка».
Вслушиваясь в тексты ещё одного покойника, В. Цоя, иной раз недоумеваешь, как это у него, писавшего, как настоящий какой-нибудь вотяк, про то, что видел, вдруг столько метафор и аллегорий. Вот хотя бы: «Сталь между пальцев, сжатый кулак. Удар выше кисти, терзающий плоть. Но вместо крови в жилах застыл яд, медленный яд…» Недоумеваешь, пока не кинешь взгляд на его фотокарточку. Текст — её точное описание. И дальше тоже описание: «Разрушенный мир, разбитые лбы…» Такая вот тема. Не верится, что Володя умер по собственному желанию. Причиной тому — его убеждённость, что «всё позволительно, но не всё полезно», а ЭТО невозможно ни при каких обстоятельствах. Не принято говорить о вере человека, другое дело — церковность. Сипу нарекли Владимиром, Владеющим Миром, жарким летним днём в небольшой двухэтажной церкви неподалёку от Павловска. Крестил его о. Виталий по полному чину, окатив святой водой с ног до головы. После все улеглись прямо в траве на склоне, у кладбища, негромко беседуя. И вдруг увидели, что Володя спит. Звенящий зной, речка внизу, жуки летают. И Владимир, осенённый ангельским омофором. За всё прощённый. Мирный.
Как он его искал потом, мира. Амплитуда души… Так просто — тепла надо было парию и любви. Мира. В истинном значении — тишины и гармонии. А мир явился — с загаженными лестницами и замусоленными банкнотами в заднем кармане, ароматными сутенёрами и вонючими наркоманами.
Владимир Осипчук. Фото автора
У всех почти живущих есть какая-никакая защита от гадости. У Володи её, похоже, не было вовсе. Неуклюжий цинизм да нелепые выходки — разве это защита? Наркотики да водка — защита? Нет. Заём у будущего, которого уже не было.
Годы уже отделяют от нас момент, когда невозможно стало отыскать Володю здесь. И всё понятнее становится, какой он светлый человек. Он сторонился всегда чернухи, вдоволь насмотревшись на неё по питерским богемным притонам, и чужд был ему какой-либо вампиризм. Чужда была и экзальтация. Да вот в ненормальный мир попал. Был он, кстати, православный. Зайдите, закажите панихиду. Послушайте вечные теперь слова Иоанна Дамаскина: «Во блаженном успении вечный покой подаждь, Господи, усопшему рабу твоему Владимиру, и сотвори ему вечную память».
Комментарии (0)