«Каштанка». А. Чехов.
Русский драматический театр Литвы.
Режиссер Марина Чаплина, художник Александра Аброськина.

Наполненный детьми и их родителями зал Русского драматического театра Литвы (РДТЛ) не успевает стихнуть перед началом спектакля, как его многоголосный гул перекрывается диалогом двух свистулек — в зале сходятся две очаровательные юные клоунессы (Юлиана Володько и Юлия Крутко, в другом составе роли исполняют Александра Метальникова и Евгения Карпикова) в костюмах и гриме по цирковой моде позапрошлого века. Вдвоем они и разыграют чеховскую «Каштанку», воплотив всех ее героев (за исключением свиньи Хавроньи Ивановны, которую в этом спектакле играет фантасмагорическое кресло с ножками на балетных пуантах и свинячьей мордочкой на спинке).

Режиссер Марина Чаплина выбирает самый бережный способ переноса прозы на сцену, когда персонажи рассказывают о происходящем с ними словами автора, и рассказ Чехова звучит в спектакле почти полностью, с минимальными купюрами. Спектакль РДТЛ — наследник по прямой «Каштанки», поставленной Чаплиной в основанном ею в 2015 году в Москве «Небольшом театре» и удостоенной премий нескольких театральных фестивалей.

Единственное сооружение на почти пустой сцене — ширма, боковые стенки которой обозначают место действия, изображая то силуэты городских зданий, то стены квартиры дрессировщика с портретами животных в рамах. Цирк — это гирлянда флажков и лампочек, силуэты морд животных, появляющихся в цирковом эпизоде, а до того служащие экраном для видеопроекций.

Сцена из спектакля.
Фото — Л. Вансявичене.

Череда мгновенных превращений клоунесс в героев рассказа, людей и животных, происходит с калейдоскопической скоростью. Минимальные изменения костюма, резко меняющаяся гротескная пластика — и вот уже идут перед нами по улице прелестная Каштанка в кокетливой кепочке козырьком набок, с забавно торчащими из нее мохнатыми ушками, и столяр Лука Александрович, персонаж эксцентрической клоунады с приставным носом и очками, растопыристыми усами, с невероятной походкой и протезом ноги балерины на пуанте под мышкой.

Из белого мохнатого боа рождается разочарованный в искусстве и мироустройстве вообще кот Федор Тимофеич: один конец боа превращается в пушистый хвост, а другой, обвитый вокруг шеи актрисы, становится пышным кошачьим «жабо». Когда же Каштанка едет в цирк навстречу славе, роль кота исполняет одно только боа.

Возникают в повествовании и эпизодические персонажи, живущие на периферии истории. Так, чеховское отступление о том, что человек, попав в подобное бедственное положение, решил бы застрелиться, разрастается на сцене в игру в цирковой жонгляж с красным ружьем. Играя, вторая клоунесса подсказывает, какой еще трюк можно проделать с этим предметом. Вопреки чеховским заветам, ружье, однако, не стреляет.

Премьер труппы месье Жоржа и несомненная звезда спектакля — гусь Иван Иванович, ставший в спектакле актером старой польской школы, не утративший при этом своей птичьей природы. «Горячая, но крайне непонятная» речь гуся превращается в гипертрофированно, до комизма трагическое исполнение гамлетовского «Быть или не быть» на польском языке. Впрочем, озвучивая по-польски историю Клары, Карла и украденных ими друг у друга предметов, гусь наполняет ее не меньшим пафосом. Момент славы Ивана Ивановича — исполненный им танец умирающего лебедя под музыку Сен-Санса. Гусю аккомпанирует на виолончели сам хозяин, используя вместо смычка пилу-ножовку. Музыкальный инструмент не выдерживает эмоционального напора, складываясь пополам, — и эта клоунада вызывает взрыв смеха как у маленьких, так у взрослых зрителей.

Сцена из спектакля.
Фото — Л. Вансявичене.

Иван Иванович умирает на сцене дважды, и во второй раз все происходит всерьез. Если до этого образ гуся воплощает одна из клоунесс, взяв в руки два веера из белых перьев, то в трагическом эпизоде гусь возникает на сцене с помощью приема театра кукол: шея и голова гуся с красным клювом — кукла-чулок на руке актрисы. В повествование ненадолго входить Смерть, и темп его замедляется. Но уже несколько минут спустя пестрая игра мчится дальше, и вот уже Каштанка-Тетка становится на замену ушедшему актеру, а репетиция превращается в лихой эксцентрический танец.

Распределение ролей между клоунессами, в начале спектакля происходящее как бы само собой, затем превращается в предмет игры, и если фатоватый дрессировщик месье Жорж порой раздваивается, то главная героиня всегда одна, и ушастая кепка Каштанки становится предметом соперничества актрис. В одной из «массовых сцен» на роль Каштанки вербуется доброволец из зрительного зала, а затем его участие расширяется до «лающих» реплик. Вообще, спектакль не раз провоцирует зрителей на активное участие, и в середине действия в зал один за другим вылетают исполинские надувные шары, игра с которыми создает там большое воодушевление, но в еще больший восторг юных зрителей приводят конфеты, пришедшиеся Каштанке не по ее собачьему вкусу и потому выбрасываемые ею в зал.

Спектакль РДТЛ очень обаятелен, и его обаяние рождается из щедрой молодой энергии, без запинки катящегося действия, азартного погружения в игровую стихию, затягивающую в себя и совсем юного, и более зрелого зрителя. Рассказанная с использованием выразительных средств площадного театра и цирка, «Каштанка» обретает универсальность, а кажущаяся простота приемов обнажает смыслы.

Сцена из спектакля.
Фото — Л. Вансявичене.

Контрапунктом к благополучной «дневной» истории развивается описание иной, ночной, реальности, наполненной тоской и кошмарами Каштанки и отмеченной ужасом встречи со смертью. И если по первому плану действие выглядит как каскад буффонадных трюков, то во втором, ориентированном скорее на взрослого зрителя, возникает размышление о природе собачьей (а, возможно, женской или еще шире — человеческой) слепой привязанности, кажется, только крепнущей от пережитого насилия, и о неизбежном возвращении к жестокому хозяину вновь и вновь, несмотря ни на что.

Люди, собака, кот, гусь — все они в течение действия выглядят созданиями равного масштаба. И только в финальном эпизоде, в цирке, создатели спектакля обыгрывают разность их размеров. Вначале сложно как-либо трактовать свисающие с ширмы полосы цветной ткани, но затем над ними вырастает исполинская фигура клоуна, лицо которого обезображено оскалом нарисованной улыбки, — и эти полосы превращаются в ноги великана, а маленькая Каштанка возле них начинает напоминать столь любимого русской литературой маленького человека. Она явно несоразмерна этому миру, и голос столяра Луки становится для нее зовом в старую, полную притеснений, но такую привычную и не требующую сверхусилий жизнь.