В перечне действующих лиц пьесы героиня зовется фру Тесман. Она несколько месяцев назад вышла замуж и появляется на сцене после свадебного путешествия. Но по воле автора никакой такой фру не является, а по воле Гинкаса еще и молодеет. Гедда Марии Луговой — девчонка. И нет в ней ничего от многозначительно загадочной вамп, светской львицы, шуршащей шелками соблазнительницы. Да и нечем ей шуршать. Из мерцающей полутьмы она возникает хрупким видением. Обнаженная, поеживающаяся в ледяном пространстве чужого, еще не обжитого дома, который построил для молодой семьи художник Сергей Бархин. Ну просто вечная мерзлота. Никакой тебе темной массивной мебели и тяжелых портьер — знаков буржуазного уюта позапрошлого века. Разве что огромная люстра в стиле модерн, плачущая длинными, как сосульки, хрустальными нитями. В финале сквозь нее прольется дождь, смывая перед роковым выстрелом с тела Гедды все грехи. Если бы не эта, такая беззащитная нагота, трудно было бы найти в душе хоть йоту сочувствия к ней.

Надо сказать, что Ибсен сочувствия и не искал. Его искал Гинкас вместе с актрисой. Суровый норвежец написал вещь чрезвычайно жесткую, открыв первую страницу той самой новой драмы, персонажи которой перевернут представления о морали. Он разглядел нарождающегося героя (в данном случае героиню), жаждущего «прожить жизнь по-своему», «держать в своих руках судьбу человека» и так далее. А далее-то Ницше. И вот уже замаячило слово «фашизм», и из нашей повседневности (!) выплыло слово «терроризм». Симптомы драматург когда еще из-за своих фьордов разглядел, и, право, нельзя не вспомнить, как рвануло в нынешнем году в его тишайшей Норвегии. Конечно, эти черты ибсеновской Гедды пока в зародыше. И в шокирующих выходках есть логика и мотивы. Да, ей претят мещанский дух и пошлость, преследующие по пятам. Ее воротит от запахов чего-то отжившего, напоминающего запах бальных цветов на другой день после бала.

Юная героиня Марии Луговой обуреваема жаждой свободы, что для нее синоним красоты. Или наоборот — красота и есть свобода. В ней есть та «дерзость жизни», которая когда-то увлекла Гедду в Левборге. А в Гедде режиссера. Он до поры поддерживает ее бунтарскую нетерпимость, не то чтобы любуясь, но ощущая всю привлекательность такой здоровой реакции на обыденность молодого организма. Только в отличие от нее Гинкас знает, куда заводит свобода без границ. Даром, что ли, она говорит о желании подержать в руках чьи-то судьбы, выловив сачком золотую рыбку из аквариума. В спектакле затеяна тонкая игра. Окружению Гедды, такому на первый взгляд милому и человечному, не выдано индульгенции. Нелепый ученый муж, хлопотливая тетушка, трепетная подруга, умный постаревший бонвиван — все они те самые обыватели, с молчаливого согласия которых и совершаются трагедии. Игорь Волков, Семен Сытник, Юлия Марченко и Тамара Колесникова ведут свои партии в чеховской тональности, неоднозначно. Именно на таком фоне можно почувствовать гинкасовскую Гедду Габлер так, как почувствовала его одна из зрительниц, оставившая запись в своем ЖЖ: «Это как будто кто-то за тебя выговорился, выпрыгался, выкричался, выбесился, выплеснулся, вывернулся наизнанку, выпустил всю душу наружу, напоказ, вот сюда к свету, на глаза ко всем… А ты выдохнул и успокоился». Что выдохнул — верно. Но успокоился ли?