В Самаре открылся Всероссийский фестиваль-лаборатория театров для детей «Золотая репка»
Сегодня в Самаре открылся фестиваль «Золотая репка». Юбилейный. Десятый. Международный.
А вообще «Репке» 18 лет, и когда-то театр СамАрт и драматург Михаил Бартенев придумали ее как детскую «Золотую маску». Амбиции ушли, а фестиваль остался, развился и стал фестивалем-лабораторией. И раз в два года, бабьим летом, «Репка» становится праздником для хозяев и гостей. Со спектаклями, обсуждениями, поездками по Волге, прогулками на «Дно», при благоприятных погодных — с ночными купаниями, многочисленными встречами и планами. Молодых режиссеров, призванных в пределы театра для детей, испытывают эскизами детских спектаклей (когда-то все предъявляли «Курочку Рябу», нынче лаборатория юных «праудинцев» покажет эскизы по рассказам классической литературы). Для большей сосредоточенности начинающих режиссеров и их артистов увозят на волжские острова, где на фоне гор и вод они сочиняют будущие эскизы и привозят их на материк уже сделанными.
«Золотая репка» описана в «ПТЖ» многократно и разными перьями — и золотыми, и простыми. Журнал следил за развитием фестиваля, в основном, глазами молодых. На нем работали поколения студентов-театроведов. Когда-то Кристина Матвиенко и Оксана Токранова, потом — Оксана Кушляева, Софья Козич и Ольга Каммари, нынче фестивальную газету делают Ася Волошина, Ольга Изюмова, Анастасия Трушина (все перечисленные критики отражены в нашем разделе «Авторы»). Я тоже — завсегдатай «Репки» и как будто член ее большой семьи, в которую влилась теперь еще и постоянно действующая лаборатория самарских журналистов, пишущих о театре (я ею руковожу). И хотя нынче прохладно, и купание отменено, и директор СамАрта Сергей Филиппович Соколов мечется, уже плохо узнавая людей, потому что во всем городе отключили горячую воду, в том числе и в нашей изумительной самартовской гостинице, — все равно наверняка «Репка» будет очень насыщенной, творческой и радостной неделей. По-другому тут не бывает.
Афишу смотрите на сайте, а комментарии очевидцев читайте здесь.
Вечером «Репка» отрылась одними из трех «Алых парусов», спектаклем РАМТа, режиссер А. Бородин.
То, что в наш театр последних сезонов вплыла целая флотилия «алых парусов» и все спектакли (и в Перми, и в Вологде, и те, что привезены на «Репку») имеют бешеный зрительский успех, — неслучайно. Сидим сейчас с Т. Тихоновец, и она говорит, что ей в родной Перми на «Алые паруса» не пробиться — переаншлаги. Это симптом. Во все подлые времена молодая душа требует чистой романтики, низкие эпохи рождают жажду высокого (так же, как высокие, пафосные – низкого).
При этом в наши дни «Алые паруса» — рискованный выбор, повесть Грина легче всего перерабатывается в продукт парфюмерно-кондитерский (одеколон, шоколад, зефир…). Чтобы преодолеть некую сладость, современный театр должен искать концептуальные ходы. Например, в спектакле РАМТа Ассоль (А. Розовская) – простая и довольно необаятельная девчонка-оторва, а не юная Анастасия Вертинская… Честно сказать, мне казалось в какой-то момент, что театр поступит вообще радикально, красавец Мендерс сын (Д. Баландин) уйдет в люди, станет капитаном и приплывет к Ассоли, назвавшись любящим ее Греем. И дети дадут пример взрослым, как жить и мечтать… Но, несмотря на сборы Мендерса и укладывание на корабль ящиков, он остался на суше, и сюжет пошел своим ходом, очень смявшись к концу. Любовь-то между людьми не сыграли, сыграли любовь к модельке алопарусной шхуны…
Стилистически? Если взять «Юнону и Авось» и «Вольный ветер» (привет гениальному Дунаевскому-отцу) слить и взболтать – получатся эти «Алые паруса». Но музыка и там и там была много лучше. Здесь устаешь и от хоров, и от однообразной мелодики, музыка действие не движет. Тексты хороши через один, когда Эгль начинает говорить белым стихом, чувствуешь неловкость…
В целом, впечатление двойственное. Спектакль зрелищный. Нескучный. Когда на сцене артист М. Исаев – это всегда радость. Эффектный финал, когда все мы оказываемся накрыты парусами, как пологом, — почти «Snow show», он действует безотказно. Не хватает звуков тишины, пауз вместо пафоса…
Интересно, что будут за Алые паруса в Самарском исполнении и у Б. Павловича. В. Спешков почти хвалит спектакль Б. Мильграма, а Т. Тихоновец — Б. Гранатова в Вологде.
Только что посмотрел «Признак оперы». Показалось, что спектаклю не хватает динамики. Зрительское внимание удерживается лишь за счет большого количества визуальных «находок», зачастую, действительно неожиданных и оригинальных — постановка ими буквально перенасыщена. Тем не менее, для того, чтобы увлечь юного зрителя,этого, на мой взгляд, недостаточно, . Заметил, что уже после второй «оперы» дети стали скучать. В итоге, изначальная, «просветительская» задача оказывается невыполненной — текст становится вторичным по отношению к картинке.
Все те спектакли,которые мне удалось увидеть за первые два дня фестиваля — «Алые паруса» А.Бородина, «Птица Феникс возвращается домой» В.Поповой и «Синий пес» Г.Ягудиной, так или иначе касаются темы мечты, ее роли в нашей жизни. В «Фениксе» мечты Кошечки Тоси хотя и были совсем инфантильными и не совсем благородными (полететь в Москву-Лондон-Париж, прославиться, и т.п.),они, по-моему, позволяли ей сохранять свою непосредственность и косвенно помогли найти «счастье» с Фениксом. В «Алых парусах»,наоборот,как мне кажется, хоть мечта несчастной Ассоль, забитой волнами холодного житейского моря, и давала ей силы и надежду среди безнадежности и грубости, но из-за этих парусов,которые,как розовые очки, застили ей глаза, она не смогла разглядеть настоящего героя рядом с собой (я полностью согласна с мнением, что молодой Меннерс в спектакле более достойный Грей, чем настоящий капитан). В контексте этих двух спектаклей по-своему сильно (по-моему) прозвучала притча Т.Гуэрры «Синий пес», которую нам рассказали с помощью маленьких, словно постояно трепещущих, тростевых кукол (я не буду останавливаться на недостатках этого спектакля, которые были отмечены критиками на обсуждении — неживая озвучка, разрушавшая трепетный мир притчи, некоторые шероховатости в работе кукловодов и т.д.). В этой истории нам не просто напомнили о том, что мечта это не только изматывающее стояние на маяке, или капризы кошки,которая хочет в Париж, что мечта — это воображение, это творческая сила, не разрушающая, но созидающая, наделяющая простой мир вокруг теплом и светом, это сказка,но не та, которая подчиняет себе нашу жизнь, но та, которая преобразовывает ее изнутри. И глядя на героя притчи, ушедшего за синим псом в полупризрачный и манящий мир детских снов, я не испытываю горечи, я не смотрю на него свысока, мне больше верится в то, что «если пес вернулся,вернется и хозяин», чем в счастье Ассоль или Тоси.
Вчера посмотрела кукольный спектакль «Синий пёс» и получила особое наслаждение — наслаждение интонациями и оттенками произведениями, как будто бы сам Мастер Тонино рассказывал эту удивительную притчу. Куклы, музыка, текст меня околдовали, 40 минут прошли незаметно. Возле меня сидел малыш лет трех, которому очень хотелось послушать «как дядя говорит». Ребёнок не хотел уходить и заверял свою маму, что будет себя хорошо вести. Волшебство постановки!
Очень жаль, что к обсуждению спектаклей допускаются только приглашенные. Я бы с удовольствием приняла участие. Только в 2008 году, когда был форум, посвященный театру и школе, приглашали педагогов и тех, кто работает с детской аудиторией.
Вчера вечером театр Практика показал Признак оперы (автор идеи Арсений Эпельбаум, режиссер Алексей Шашилов). Это как бы презентация, как бы рассказ детям о том, из чего состоит опера. Естественно, предки этого спектакля — постановки театра «Тень» (кто-то отнес это и к театру, рождственному театру Д. Крымова, но я сомневаюсь, тут до «Тени» ближе).
Поначалу признаком этой оперы были… неглаженный занавес, неточные комментарии, неграмотно написанная афиша… А потом все превратилось в театр художников, обаятельных ребят, руками творивших шуточные «презентации» разных опер в виде театра теней, игры прозрачных эскизов и т.д.
А сегодня с утра еще раз (второй) наслаждалась «Чуком и Геком» Полины Стружковой — тонким, с кучей подробностей (не все запомнила с первого раза и точно не так подробно, как следует, написала в № 68 ПТЖ, в обзоре Рождественского фестиваля).
Это игра — как бы запись радиопостановки по сказке о жизни в далекой стране — Советском Союзе. Заполнен, осмыслен, обжит и отчужден каждый сантиметр, актеры играют в шумелки-свистелки, во взрослых и детей, на ходу меняя предлагаемые, вышивая и озорничая. А ты сидишь, как малолетний дурак, и улыбаешься…
Побывал на первом обсуждении спектаклей 9-го сентября. Для меня оно началось с того, что почти все критики (по, очевидно, уважительной причине) опоздали на спекаткль «Синий пёс» и наблюдали его из окна радио рубки, стоя за спинами звукооператоров. Собственно же обсуждение начал критик Лаевский, который стал уверять нас в том, что обсуждение бессмысленно, так как ни кто не будет ни чего слушать. Через несколько минут шумно подошли остальные эксперты, по разным причинам опоздавшие на обсуждение (критик Дмитревская, скажем, только закончила торговлю журналами в вестибюле). Далее последовало совершенно, на мой взгляд, не последовательное обсуждение увиденных работ: эксперты внезапно прескакивали со спектакля на спектакль, и мне было довольно трудно проследить за переменой тем разговора. Отвлекали к тому же постоянные манипуляции критика Лаевского с мобильным телефоном (впрочем, оправданные, возможно, действительной необходимостью в сотовой связи). Так же нашему вниманию было представлено выступление студентки театроведческого факультета — судя по речи, первокурсницы (но здесь не берусь утверждать что-либо, так как специалистом не являюсь — возможно, что выступление было совсем не плохим).
Подруга привела меня вчера на сеанс 22 часа смотреть «Привет, Рей!» Спектакль в меня так попал, что я сильно плакала в конце, у меня такого в театре никогда не было, Когда мы вышли из зала, я мало что понимала, но какие-то женщины в фойе предложили мне купить журнал со статьей про постановку. Я купила и теперь вот вышла на сайт этого журнала. Я думаю, что такой потрасающий спектакль заслуживает лучшего, чем это дано в журнале № 4. Я бы хотела посмотреть другие спектакли этого режиссера, который, как мне сказали, живет не в Самаре. И все самарцы посмотрите «Привет, Рей!»
Спектакль «Полет, Пролет и Прозорец» оставил самые грустные впечатления.Сидела в первом ряду и видела как артисты плохо владеют своей мимикой, как бедны их движения и жесты. А когда кто-то из детей крикнул: «Скукотища, когда закончится», невольно посмотрела на часы и увидела заветное приближение стрелки к 12.35 (смотрела спектакль днем). Реплики детей и их комментарии по ходу представления были куда интереснее, чем текст, который нам демонстрировали актеры. Музыка А.Вивальди — это самое лучшее, что было на протяжении такого короткого времени.
А у актеров там не было текста. Это же пантомима…
Александр Грин родился в Вятке (впоследствии Киров), прожил там долго, и, уже уехав в благословенный Крым, сделал родной город прототипом ненавидимой героиней «Алых парусов» деревеньки Каперны. Несмотря на это, Грин в Вятке чуть ли не главный бренд. Поэтому художественный руководитель кировского «Театра на Спасской» Борис Павлович был обречен рано или поздно столкнуться с этим текстом.
Борис Павлович родился в Ленинграде (впоследствии Санкт-Петербург), прожил там долго, и, уже уехав в ненавидимую Александром Грином Вятку, по-своему полюбил этот город и стал ставить для его жителей концептуальные спектакли. Поэтому «Алые паруса» он, конечно, перелицевал.
Павлович осваивает сакральный для Вятки текст и старается выработать отношение к нему. Сделать это отношение содержанием спектакля. При этом иногда режиссеру становится страшно, и его можно понять. Потому что текст страшно пафосен, масскультен, сентиментален, мелодраматичен… и устарел. Полюбить его всем сердцем, если ты не пятнадцатилетняя девочка, трудно. А если ненароком полюбишь, то все театральное сообщество станет смотреть предельно косо… Но если не полюбишь вовсе, то как же будут смотреть спектакль вятские школьники и их учительницы? Да и, помимо шуток: какой смысл ставить то, что не любишь ничуть? В общем, постановщик находится в трудном положении.
Поэтому первым делом он расчленяет, расщепляет, деконструирует Ассоль и Грэя. Убивает героев и создает хор, состоящий из двух полухориев без корифея: одна половина девочки в белых кружевах и с розовыми шарфами, другая половина мальчики в белых костюмах и с голубыми косынками. Прием не нов, но всегда провокативен. Ни один человек из хора не похож на хрестоматийных героев романтической повести. Но каждый/каждая ощущает в себе романтического героя/героиню.
Актеры тоже не пятнадцатилетние девочки, если, конечно, им верить, тоже не очень любят «Алые паруса». И режиссер дает им возможность сказать об этом. И первое, и второе действие начинаются с пространного вербатима: все говорят, и говорят, и говорят – о себе; затем о тексте. Понятно, для чего это сделано, и иногда это захватывает. А и иногда нет. По-разному.
Повесть пересказывается в том дискурсе, в которой тексты пересказывают друг другу студенты перед экзаменом. Чтобы справиться со страхом, говорят подчеркнуто задорно, актуализируя текст с помощью современной лексики и современных аналогий. Выходит занимательно.
Но занимательней всего, конечно, тот скандал, который учиняют в зале «кировские обыватели». Видавший виды моряк-алкоголик и его очаровательная супруга, не менее охочая до горячительного, начинают ссориться так основательно, что «капельдинерше» приходится их выдворить. Потом в самые патетические моменты они оказываются на сцене и продолжают препирательства. Этакая профилактика того самого пафоса, который внушает тот самый страх.
Позже становится ясно, что их функции шире и важней. Эти герои честно любят – не так абстрактно-романтически, как Ассоль и Грин, а так, как бывает в жизни. Но бывает редко. Им веришь, потому что в их любви три тонны быта, об который всё-таки не разбивается любовная лодка. Они вселяют оптимизм – не крашенный, как в повести, а почти натуральных тонов.
И все бы хорошо, если бы не звучало во втором акте в объемах трудноперевариваемое слово Грина. Возникает диспропорция, слишком стремительная смена дискурса. Как будто режиссер сказал себе: «Ну хватит! На этом месте я начинаю автора любить». Испугался того, что слишком далеко зашел. И стал выдавать метр за метром на фоне расцвеченного красным белого задника разложенный на голоса текст «Парусов». При том, что перед этим была, может быть, единственная лирическая и актерски прожитая сцена: один из Грэев (персонаж Алексея Красного), замирая, пролистал алые страницы книги (образцы шелка для прусов) и, уже отдав приказ менять такелаж и совершать чудо, на миг растерялся. Испугался, как жених перед свадьбой. В этом уже была жизнь и правда и момент стыковки с текстом про любовь. И сам романтический текст после уже казался лишним.
Словом, раскачиваясь между двумя страхами, Борис Павлович иногда слишком подолгу зависает то у одного, то у другого борта. Но его амплитуда удивляет и радует. Равно как и его безусловная смелость.
Сказка-притча «Плате…Средиземноморская утопия» погрузила меня в удивительную игру итальянских актеров. В какие-то моменты казалось, что на сцене разворачивается медитативное действие. Смотрела и наслаждалась, но желание проникнуть в задумку режиссера осталось….
Наверное, те дети и взрослые, кто побывал на мастер-классе итальянских актеров, были более подготовлены к просмотру. 4 года назад, в рамках этого фестиваля, я принимала участие в мастер-классе зарубежных театральных педагогов. Готовились смотреть «Palimpseston, или Одно вращение спектакля вокруг своей оси» и упражнения, которые мы тогда делали, способствовали полному погружению в действие спектакля.
Спасибо организаторам фестиваля, что знакомят нас, зрителей, с другим театром.
А. Александровой. Смею возразить. Группа, игравшая «Плате…» показались мне самодеятельными шарлатанами. Есть в Европе много таких групп малообразованныхв в театральном плане людей, которые своей пробивной силой прорываются на фестивали — и вот начинается это «не видно, не слышно, непонятно и ни о чем», это платье голого короля импортироваться на наши просторы. Здесь мы имели именно этот случай.
Театральных шарлатанов и у нас давно уже развелось более чем достаточно. Вышеупомянутый спектакль “Palimpseston, или Одно вращение спектакля вокруг своей оси” — лишнее тому доказательство.
Уважаемая Марина Юрьевна, разрешите Вас поблагодарить за книгу «Театр Резо Габриадзе. История тбилисских марионеток и беседы с Резо Габриадзе о куклах, жизни и любви», которую Вы мне любезно согласились сегодня подписать в САМАРТе. В автобусе, по дороге домой, листала текст, рассматривала фотографии и благодарила судьбу за такой подарок. Еще вчера думала Вам написать, чтобы узнать, будет ли переиздаваться книга и как её можно приобрести. А сегодня — произошло маленькое чудо и я держу желанную ту книгу, которую давно хотела купить. СПАСИБО!
О спектакле «Плате…». Сравнив происходящее на сцене с медитативным действием, я хотела просто поделиться своими чувствами (как зритель). То, что я увидела мне понравилось. И еще я вспомнила спектакль «Донка. Послание Чехову» (реж.Даниэле Финци Паска), в котором соединился и театр, и цирк (и «Плате..» вызвал у меня такие ассоциации с «Донкой…»). Конечно, спектакль другой и классическим его не назовешь. Я сначала увидела программу на канале «Культура» с режиссером «…Послание Чехову», в которой он рассказал свою идею, поэтому и смотрела его постановку с особым интересом. В спектакле нет слов и все было понятно…
Но, что меня смущает (как зрителя): зачем приглашать на фестивали «шарлатанов» и для чего дарить им после спектакля подарки? Из зрительного зала все выглядело искренним (вручение цветов и других фестивальных наград).
О спектакле»Супергерой». Социальный проект, для подростков, наверное, особо актуально и в зале ребят такого возраста было достаточно. Спектакль мне позволил задуматься над тем, кто он, герой нашего времени? Подумаю на досуге…
Уже в post scriptume хотелось сказать про спектакль «Чук и Гек» новосибирского «Глобуса». Полине Стружковой удалось познакомить маленьких и взрослых с трогательной историей о приключениях двух братьев Чука и Гека, избежав при этом излишней назидательности и нравоучительности. Поговорить о вечных истинах молодой режиссер решила в игровой форме. Действие в постановке Стружковой разворачивается на аудиостудии: идет запись радиоспектакля «Чук и Гек». Детей вовлекают в игру с первых же минут, объясняя правила поведения: когда горит табличка «Тихо», надо молчать, но если все же начнут переполнять эмоции, сдерживать их не нужно. Такой режиссерский ход позволяет разрешить сразу несколько острых проблем, с которыми обычно сталкиваются постановщики детских спектаклей. Зрители, ощутив себя полноправными участниками действия и свидетелями таинства, на протяжении всего спектакля неотрывно наблюдают за происходящим на сцене. Спектакль оказывается притягателен и для поколений, которые на рассказе Гайдара выросли.
Чук и Гек за весь спектакль не произносят ни слова – текст автора и всех действующих лиц зачитывает ведущий, иногда почти перевоплощаясь во второстепенных персонажей, а в ключевые моменты даже вмешиваясь в действие.
Рассказывать зрителям свою историю и общаться между собой Чук и Гек могут лишь при помощи звуков, которые они высекают не только из причудливых самодельных музыкальных инструментов, но и самых простых бытовых предметов вроде деревянного ящика с хлопающей крышкой или металлических щеток. В руках актеров постепенно оживает каждая из вещей, находящихся на сцене. На глазах у зрителей происходит чудо: практически из ничего рождается настоящая целая симфония звуков и целая история.
Художник использует теплые, мягкие фактуры – дерево и бумагу, а сами герои, одеты в вязаные свитера, подбитые овчиной тулупы, шерстяные варежки и валенки. Но уютный, беззаботный мир окружает мальчишек не всегда. В самые драматичные моменты раздается тяжелый стук стальных колес, а сцена иногда заливается холодным синим светом…
Хэппиенд предрешен, но он совсем не сахарно-ватный, а настоящий, честный, снежный. И нежный, как и весь спектакль.
Уже прошло много дней после окончания фестиваля, но меня не оставляют воспоминания о двух спектаклях. Об одном мне хотелось бы забыть, как о нелепом сне, второй хочется помнить как можно дольше, как мудрую притчу. Поэтому позволю себе выразить свои впечатления об этих спектаклях. Начну с первого — это был третий спектакль в программе фестиваля по «Алым парусам»
Создатели первых в фестивальной афише «Алых парусов» – автор либретто Михаил Бартенев и режиссер Алексей Бородин – прочитали историю Ассоль очень внимательно и, окружив героиню «свинцовыми мерзостями жизни», утяжелили ее участь настолько, что ничего не оставалось, кроме как бредить алым парусом на горизонте. Борис Павлович во втором спектакле предлагает нам вместе с ним и актерами предпринять попытку прочтения повести здесь и сейчас. Для удобства он распотрошил текст на страницы и втиснул между ними комментарии в технике вербатим, стремясь актуализировать слишком романтическую для наших дней историю.
Самарский мюзикл Раймундаса Баниониса наводит на преступную мысль, что, несмотря на внимание к второстепенным персонажам (угольщик Филипп, музыкант Циммер) и диалоги из Грина, имплантированные в инсценировку Эдуарда Гайдая, авторы знакомы с повестью понаслышке.
Многие персонажи нарисованы такими красками, что темнеет в глазах. Злодей Меннерс (Жигалин В. ), из-за которого гибнет мать Ассоль, является в воспоминании Лонгрэна (Борисов В.)комедийным косматым старикашкой. Он не то что покуситься на честь женщины, он ходить-то может с трудом. Это, по-моему, переворачивает историю Лонгрэна, ведь на такого жалкого врага даже обижаться смешно, а уж мстить ему и подавно. Подобная трактовка могла бы быть интересной, но линия отца Ассоль практически отсутствует в спектакле, что совсем сбивает с толку.
Актриса Е.Аржаева могла бы прекрасно сыграть свою роль: гибкая, нервная, доверчивая, как ребенок, но уже почти потерявшая надежду и вспоминающая о пророчестве сказочника, как о детском сне, который не оставляет ее. Но чем дольше идет мюзикл, тем меньше мы видим героиню. Она существует отдельно (как будто избегает участвовать в этом бойком действе). Грэй похож больше не на моряка, а на этакого братка (одна из его арий на корабле звучит совсем как шансон а-ля Михаил Круг). Его место скорей не на капитанском мостике корабля из девичьей мечты, а за рулем какого-нибудь мерседеса из грез тех проституток, что полспектакля о чем-то задушевно говорят с матросами. Грей – богатенький моряк, которому ничего не стоит скупить весь алый шелк, чтобы покорить «хорошенькую девушку»? Для чего тогда мотив мечты, чуда, которого каждый должен дождаться, если исполняет это тот, кто прочувствовать волшебства не может?..
В финале, когда над сценой заалеют паруса (под удручающие овации зала), на корабль, словно за ворота рая, вслед за Грэем, Ассоль, благородно впустят и местных проституток, и негодяя-Меннерса (загримированного под Гитлера). Как будто он наследует той вечной тюзовской Бабе-Яге, которая в финале обязательно должна исправиться.
Авторы так стараются совмещать лирику и комедию (которая превращается в низкопробный фарс и пахнет бульваром), что история под шумок ускользает из этого муторного круговорота. И кажется, что совсем неважно, как Этот Грэй нашел и полюбил Эту Ассоль. Важно порадовать зрительский глаз красной тряпкой. А концы, которые не сходятся – в воду.
Спектакль Анатолия Праудина «Привет, Рэй!» ранил, впечатлил, задел меня. Мне стало жаль, что я не был на этом спектакле в детстве.
Иногда бывает необъяснимо жалко ребенка, который очень сильно чему-нибудь рад, который, словно герой Виктора Драгунского «скачу, потому что ты мой папа». Ребенка, самозабвенно ликующего при виде новой игрушки, мне больше хочется утешить, чем плачущего… Это происходит, наверное, не потому, что я не люблю радостных детей, не потому, что «мне нравится смотреть, как умирают дети». Просто в такие моменты я чувствую, что этот веселый ребенок обязательно рано или поздно будет плакать, и ему обязательно будет больно, а он, может, и не вспомнит той всепоглощающей радости, на которую он был способен. И мне грустно, от своей глобальной непричастности, оттого, что ничего не могу для него сделать. И страшно, ведь на ум приходит Человек-подушка, который может оказаться рядом в такие моменты. Но после вчерашнего вечера я подумала, что все-таки есть один выход. Детей нужно приводить на «Привет, Рэй».
В этом спектакле Анатолия Праудина им покажут детскую сокровищницу – чудесный, огромный, из чистого золота ящик для папирос, куда сказочник Рэй научил мальчика складывать не только детские заветные перышки и цветные стеклышки, но и слезинки, которые оказываются не менее ценными.
Две героини. Одна – напряженная, чопорная, в футляре черного старомодного пальто, похожая на актрису старой школы, ушедшую со сцены и глубоко спрятавшую все порывы своей нежной, но обиженной души, которая все равно то и дело рвется наружу : болью и светом во взгляде, смехом, от которого она сама уже отвыкла, неуклюжим позабытым желание быть красивой, пусть даже в бумажном сарафане – Маргарита Шилова. Другая – нелепая, в панамке и круглых очках, в мохнатой кофте – трепетная клоунесса, чуткая и открытая, пластично отзывающаяся на капризы своей спутницы, с детской ловкостью и тягой к созиданию любовно обживающая пространство Ольга Агапова. Для начала они сотрут грань между взрослым и ребенком – все происходит «недавно-давно», «когда мы были такими же взрослыми или такими же маленькими, как вы»…
Они рассказывают нам историю о сказочнике Рэе. О человеке, который умел сказать детям то, что не каждый осмеливается им сказать. Когда впервые Ольга Агапова произносит слово «умер», Шилова не хочет и не может это слышать. Персонажа Агаповой, маленького мальчика, в которого она перевоплощается (ребенка, живущего в душе), научил этому бродячий сказочник Рэй, теперь она передает горькое, но радостное знание другому – героине Шиловой. Будит в этой измученной женщине ее «внутреннего ребенка», и вместе они обучают этому зал.
Актрисы приковывают внимание с первых минут, хотя долгое время они не произносят ни слова, они буквально завораживают, словно за ними уже тянется шлейф сказки, притчи, маленькой мистерии. Героини существуют в постоянном напряжении, чувствуя кожей, предчувствуя другого, открывая для другого – партнера, собеседника, друга, что-то новое. И только потом высеченное из этого напряжение, словно искры, истины (сказки? смерти? Сочувствия?) передаются зрителям.
Рэй Нусселяйн это настоящий сказочник, который правда жил и правда умер. Он был датско-голландским режиссером, актером и драматургом, колесил по странам и показывал детям кукольные спектакли, разговаривая с ними, как со взрослыми. В спектакле перед нами не просто глубокие и мудрые сказки, рождающиеся на наших глазах. Перед нами сложный, увлекательный, в чем-то болезненный процесс постижения, присвоения знания. Хорошо бы, если ты маленьким приобщишься к радостному искусству страдать, усвоишь ценность каждой слезинки, ее красоту. Поймешь, как сложно показать другому слезу или улыбку. Поймешь, что близкий может умереть. Тогда твоя жизнь станет полнее и ярче, как будто радуга расцветет, когда осветится твоя слезинка. И тогда ты поймешь, что человек умрет, но если повезет, от него останется что-то дорогое. Например, свист, которому научила тебя бабушка. Рэй умер, но остался его театр и сказки.