«(М)ученик». М. фон Майенбург.
Перевод с немецкого — Александр Филиппов-Чехов.
«Гоголь-центр» и «Седьмая студия». Режиссер Кирилл Серебренников, художники: Вера Мартынова, Кирилл Серебренников

Хорошо в «Гоголь-центре» у Кирилла Серебренникова: нет тетенек-контролеров на входе. Проходи в книжный магазин, в кафе, тусуйся, а хочешь — иди на выставку «Запрещенный театр» на втором этаже, где в узких коридорах, образующих крест, выставлены кровоточащие материалы доносов, запретов и постановлений. МХАТ-2, Мейерхольд, Таиров, редкие документы о травле национальных театров… 15 июня все сложилось в одну картину: выставка, круглый стол о цензуре (1 июля, когда вступит в силу закон о запрете мата на сцене, совсем близко) и премьера «(М)ученика» по пьесе многолетнего соратника Остермайера, известного европейского драматурга Мариуса фон Майенбурга. Серебренников этой постановкой ответил сразу и всем — Министерству культуры, только что запретившему две пьесы и почти сорвавшему этим из-за бойкота других участников Московский книжный фестиваль, газете «Культура» с ее евразийскими фантазмами: не дождетесь!

А. Горчилин (Зайцев), Н. Кукушкин (Веня).
Фото — архив Гоголь-центра.

Не знаю, сильно ли он переписал пьесу, но получилась она точно про нашу жизнь. Трудный подросток, прикрываясь цитатами из Библии, терроризирует всех: мать, учителей, одноклассников. Всех он пытается заставить жить по своим понятиям (якобы очень духовным), а когда это не получается, идет дальше: готовит покушение на учительницу биологии — еврейку и убивает калеку-одноклассника, осмелившегося его ослушаться. Изящество, с которым школьник переходит от промывки мозгов к удару по этим самым мозгам тяжелым камнем, впечатляет. Путь этот всегда ведет к одному и тому же финалу, о чем написан лучший роман Достоевского, но русские люди проходят его снова и снова с завидным упорством и постоянством. Серебренников все собрал в одном флаконе: антисемитизм, гомофобию, наступление церкви и дефицит подлинной веры (чего стоит один батюшка, преподающий ОПК — основы православной культуры, в великолепном исполнении Алексея Девотченко) и главное — готовность большинства поверить в заведомую ложь и закричать: «Ату его, ату!»

Отдельно хочу сказать о Светлане Брагарник в роли директора школы. Я долгие годы ходила в театр имени Гоголя только ради Светы — она оживляла самые неживые спектакли и тянула на себе весь репертуар. И как же органично вписалась в новую команду! Брагарник сразу поняла, что Серебренников не любит полутонов, он режиссер внятный, даже резкий, и легко подхватила эту манеру, под восторженные аплодисменты виртуозно сыграв милую училку, которая и детей любит, и выпить может, но в сущности ненавидит биологиню-еврейку ничуть не меньше, чем ее ученик-страстотерпец Веня. Такие директора легко соглашаются с тем, что Сталин — прежде всего успешный менеджер, гомосексуалисты сродни сатанистам, а сексуальное воспитание старшеклассников — ненужная блажь. И несть им числа в школах по сей день.

Сцена из спектакля.
Фото — архив Гоголь-центра.

Модная после «Оттепели» Виктория Исакова, напротив, играет другую ипостась профессии — ее Елена Львовна, биолог и по совместительству школьный психолог, современна, рациональна, терпима и даже к Вене ищет подход, пытаясь отвечать ему цитатами из той же Библии. Но главное — режиссер подарил ей финал, после которого уже и непонятно, кто здесь главный герой: она или ее ученик. После педсовета, на котором Веня обвиняет ненавистную училку в том, что она его «трогала», ее увольняют. И тогда она… прибивает гвоздями свои туфли к полу и произносит страстный монолог, что никуда отсюда не уйдет и не уедет, потому что она-то как раз на своем месте. Во мхатовской «Зойкиной квартире» несколько лет тому назад Серебренников так убедительно передал желание героев уехать из России, будто предчувствовал что-то. И вот когда действительно стало трудно, и маячит вопрос, какая по счету волна эмиграции нас накроет, он говорит «нет». С театральной точки зрения слишком прямо, в лоб — а зал ликует.

Вспоминаю свой разговор с Кириллом Лавровым на спектакле одного грузинского режиссера, который в советские времена в Тбилиси ставил волшебные спектакли, а тут — уже из другой страны — привез в Москву очень средний. «Все понятно, — сказал Кирилл Юрьевич, — ему не с кем стало бороться. В театре — чем хуже, тем лучше». Боюсь, что он был прав — во всяком случае, в отношении нашего театра. Вот и сейчас: ну не хочется мне писать о том, что некоторые актеры в «(М)ученике» играют на штампах провинциальной — в плохом смысле этого слова — сцены, очень хотят понравиться, что у того же Кирилла Серебренникова были спектакли куда более тонкие и изысканные, даже когда зал хохотал. Хочется просто пожелать режиссеру и театру успеха — боюсь, наступает их время. Точки над «i» расставлены, позиции обозначены. Теперь только пройти этот путь до конца.

С.  Брагарник (Стукалина).
Фото — архив Гоголь-центра.

А зал на этом спектакле — главное действующее лицо. Он жадно считывает каждый месседж и существует с режиссером и театром на одной волне. Зал счастлив. Нечто похожее уже было. Конечно, в той, ушедшей, казалось, навсегда жизни — в Таганке и даже ефремовском МХАТе, когда мы все дружно поддерживали «передовые» спектакли… Это ничему, как выяснилось, не помогло, но нужно было чувствовать, что ты не сумасшедший, не «пятая колонна» и не «национал-предатель», как сказали бы сейчас, что есть друзья и единомышленники. В общем, снова приходится браться за руки, и лучшего места, чем театр, для этого не найти.