Том Стоппард. «Rock’n’roll».
РАМТ (Москва).
Режиссер Адольф Шапиро, художник Александр Шишкин
В Российском Академическом Молодежном театре состоялась премьера спектакля «Рок-н-ролл» в постановке Адольфа Шапиро. В России эту пьесу Тома Стоппарда поставили впервые.
К премьере приурочили масштабную специальную программу:
23 сентября — Благотворительный концерт «Неравнодушный рок» в пользу хосписов в России. Откроет концерт сэр Том Стоппард. Ведущие — Ингеборга Дапкунайте, Артемий Троицкий и Нелли Уварова. В концерте примут участие герои пьесы «Rock’n’roll» — чешская рок-группа The Plastic People of the Universe, а также российские рок-музыканты, среди которых Юрий Шевчук, Василий Шумов и группа «Центр», группа «Барто», Вася Обломов и др. Начало в 20:00.
23 сентября — Дискуссия-обсуждение спектакля в прямом эфире на телеканале «Дождь». Участвуют: Том Стоппард, Адольф Шапиро, Артемий Троицкий, музыканты The Plastic People of the Universe Вратислав Брабенец и Джо Карафиат, первый менеджер рок-группы Pink Floyd Питер Дженнер, Юрий Шевчук. Модератор дискуссии — радиопродюсер, радио- и телеведущий Михаил Козырев. Начало в 13:30.
Выставка чешского фотографа Ярослава Кукала (1949–1990) «Чехословацкий андеграунд — культура во времена застоя» в фойе театра.
Первое издание пьесы «Rock’n’roll» на русском языке в издательстве «Сorpus». Перевод Аркадия и Сергея Островских.
Свидетельствую: премьера прошла с большим успехом, зал стоя аплодировал постановочной группе, режиссеру, артистам, разразился овацией, когда на сцену вышли реальные люди — закадровые персонажи пьесы — члены группы The Plastic People of the Universe (эта чешская рок-группа подвергалась преследованиям в 1970-е гг.), а уж появление сэра Тома Стоппарда вызвало настоящую бурю восторга. Разумеется, огромная серьезная работа театра заслуживает не только уважения, но и адекватного — пристального, вдумчивого и компетентного — разбора. И вот здесь я не чувствую себя вправе выступать экспертом: это, как говорится, не моя чашка чая, я ощущаю себя не совсем своей на этом празднике.
Артемий Троицкий пылко и растроганно делится с читателями буклета: «Мало кому так повезло в жизни: великий (Том Стоппард — великий) драматург написал пьесу для меня; про меня, моих друзей, знакомых и родственников; про наши разговоры (почти дословно) и приключения. При этом ничего не зная о моем существовании. Да, музыка моей жизни называется рок-н-ролл… рок для нас был способом жизни. Это было наше четвертое измерение, куда мы могли легко выйти, не покидая при этом сталинок и хрущевок; вечно светлая сторона Луны, обращенная к Солнцу электрической музыки, где не было и быть не могло всякого мрака вроде партии, комсомола, КГБ, ВИА и ансамбля „Березка“».
Так вот, «Рок-н-ролл» не написан про меня. В пьесе герои постоянно говорят о музыке — и каждый из них понимает, что за названиями групп и композиций стоит определенное мировоззрение, круг идей, чувств, целые пласты не культуры даже, а жизни. Это их особый язык, а я на нем даже со словарем плохо понимаю. Я не знаю важных кодов, поэтому не могу открыть всех дверей, ведущих вглубь пьесы, считываю лишь общий смысл.
Что же до историко-политического контекста — тут, конечно, все известно, хотя лично мною и не пережито. Действие пьесы начинается в 1968 году, когда армии стран Варшавского договора были введены в Чехословакию. Тогда меня еще не было на свете, а мои родители проводили медовый месяц (август) в Литовской ССР. Однажды утром хозяин деревенского дома, в котором они снимали комнату, сказал им: «Ваши вошли в Прагу». Это слово «ваши» они запомнили на всю жизнь… Так совпало, что именно этим летом, месяц назад, мы с ними побывали в столице Чехии, и, надо сказать, сказочный чудесный облик сегодняшней Праги у меня как-то не очень соединился с живущим в сознании образом города, чью гордость грубо растоптали, города, по которому катили танки (вспоминаю фильм «Невыносимая легкость бытия»). Но, тем не менее, одно из мест действия я живо представляю (второе — Кембридж, Великобритания). Канва событий охватывает, таким образом, период от августа 68-го до августа 90-го (когда The Rolling Stones дали концерт на Страховском стадионе в Праге), от удушения Пражской весны до победы Бархатной революции, разрушения Берлинской стены и падения «железного занавеса». А вот идеологические споры персонажей включают более широкий период истории: это, как минимум, весь ХХ век. Обсуждается судьба марксизма, революционных идей вообще и коммунистической партии в этом столетии. Причем, герои ведут именно дебаты — жаркие политические споры (и только знай поспевай за ними!), и тут невозможно не восхититься тем, насколько присвоен сложный текст актерами РАМТа, как легко они существуют в этом материале.
Разумеется, сказался опыт грандиозной работы над трилогией Стоппарда «Берег утопии» (вспоминаю этот спектакль — три спектакля в один день — как девять часов театрального счастья!). Именно очевидный успех этой затеи (успех не только «внешний» — премии и т. д., а внутренний — ощущение взятой интеллектуальной высоты) подтолкнул драматурга и РАМТ к продолжению контактов и новому проекту.
Алексей Бородин, худрук РАМТа: «Лично мне „Рок-н-ролл“ кажется как будто четвертой частью „Берега утопии“» — и снова про нас, но теперь уже в буквальном смысле: 1968 год — это уже и лично моя молодость, и первый опыт конфликта с системой, когда мой спектакль «Два товарища» по Войновичу с треском сняли со сцены Смоленского театра. Когда я стал думать, кто бы мог поставить «Рок-н-ролл», я сразу подумал об Адольфе Яковлевиче Шапиро и вручил ему перевод со словами: «Вот есть пьеса, она очень ваша»… И, конечно, «Рок-н-ролл» не мог в нем не откликнуться — ведь это пьеса и про смерть всех иллюзий, и про сохранение личности в страшных условиях».
Наверное, для постановки этой пьесы нужно не только отличное знание всевозможных реалий жизни за «железным занавесом», не только понимание сознания человека, живущего в тоталитарном обществе, и не только музыкальная эрудиция. Пьеса остроумного и изящно мыслящего Стоппарда, отлично владеющего искусством диалога, в котором культурный слой с трудом поддается измерению, хороша и тем, что в ней действуют не просто «типы» (социальные, идеологические и т. п.), но настоящие люди — характеры, личности. Не засушить всю историю, не свести ее к докладу о политике — вот сложная задача режиссера и артистов. И, как мне кажется, в этом смысле пока удалось не все, во всяком случае, любовная линия сейчас выглядит словно наскоро пришитой к основному действию.
«Рок-н-ролл» — весьма впечатляющее зрелище. Александр Шишкин перегородил зеркало сцены высоченной стеной — собственно, можно ее назвать железным занавесом, порыжелым, проржавевшим, с водяными потеками по всей поверхности, с еле видными надписями и рисунками. (Кстати, костюмы, сочиненные Верой Мартыновой, тоже несут следы ржавчины — они словно подпалены рыжим цветом.) Стена несимметрично разделена на отсеки разной высоты и размера — в них появляются персонажи. Слева внизу — пражская квартира Яна: узкий маленький санузел, комнатушка с железным столом и стульями, чуть выше — низкий узкий пенал, в котором можно только сидеть: там, рядом с проигрывателем, в ряд стоят пластинки (самое дорогое, что есть у героя). В правой части стены за металлическими жалюзи — комнаты Макса, профессора из Кембриджа, его жены и дочери. В центре стены есть квадратный отсек, наполовину заполненный обувью, — плотной кучей свалены туфли, кеды, ботинки. К ним никто не прикасается, они лежат себе и лежат, постоянно и неумолимо напоминая обо всем страшном, что произошло в ХХ веке: о войнах, газовых камерах, тюрьмах, о миллионах жертв. На втором этаже ржавой конструкции расположился нелепый надувной танк. Постепенно, по ходу действия, он немного сдувается, и тогда ствол его пушки все больше и больше начинает напоминать вялый мужской половой орган… Этот издевательский образ центрует всю композицию, которая перестает восприниматься как безнадежно глухая тюремная стена, тем более что она не доходит до пола примерно на метр, словно бы висит — под ней есть воздух, а из глубины сцены проникает свет.
Сложная световая система (художники Глеб Фильштинский, Александр Сиваев) выделяет то один участок стены, то другой, пространство кадрируется, и действие строится мгновенными переходами из одного отсека в другой. На стену проецируются титры, информирующие о том, где и когда происходят события (сюжет хронологически движется из прошлого в настоящее, иногда перескакивая через несколько лет, иногда тормозя на какой-то дате). Монтажный принцип сообщает действию высокий темп и упругий ритм. Иногда герои говорят так быстро и отрывисто, что хочется нажать на возврат и прокрутить сцену второй раз, чтобы вникнуть получше…
Знакомые и любимые по спектаклям Бородина и Карбаускиса актеры РАМТа и в этой новой работе выглядят очень достойно. Про всех сказать невозможно (в программке обозначено почти два десятка персонажей, и очень немногие из них — проходные, эпизодические герои). Наибольший интерес, пожалуй, сейчас вызывают трое: Илья Исаев (Макс), Петр Красилов (Ян) и Рамиля Искандер (она играет две роли: в первом акте Элеонору, жену Макса, во втором — взрослую Эсме, дочь Макса и Элеоноры). Исаев играет английского профессора, члена коммунистической партии Великобритании, человека заблуждающегося, но абсолютно живого — умного, светлого, не желающего смириться с существующей в мире несправедливостью. На сцене Исаев настолько убедителен, что его герой, вызывая сильное сочувствие и доверие, становится главным положительным лицом спектакля (а это, может быть, и не задумывалось). Красилов существует более неровно, его ищущий и мечущийся, совсем не безупречный, но интересный и глубокий персонаж проходит через множество испытаний. Его история как раз служит примером того, что любой самый обычный, средний человек может противостоять тоталитаризму. Когда Ян находит в себе силы подписать Хартию 77, он произносит важные сегодня, здесь и сейчас, слова: «Диссидентство — это все, кроме одного, — утереться и помалкивать».
В спектакль из пьесы проникает горькое чувство потери — утраты молодости с ее надеждами, чистотой, мечтами о гармонии между вечным и сиюминутным. Но одновременно с этой горечью есть в «Рок-н-ролле» и чувство счастья. Контрапунктом к постоянно меняющейся реальности в пьесе и спектакле выстраивается повтор практически одной и той же сцены: урок древнегреческого языка. Юные студентки приходят в профессорский дом и переводят стихотворение Сапфо о любви. Можно воспринимать эту сцену иронически: жизнь летит, возносятся и рушатся социальные системы, строятся и падают всевозможные стены, а тут, в герметичном мире, закрытом от ветров эпохи, все по-прежнему. Да, с одной стороны, это выглядит несколько нелепо. Но можно взглянуть на дело иначе (и Стоппард, несомненно, так и смотрит!): танки «сдуваются», железо ржавеет, каменные стены рассыпаются в песок, но люди влюблялись и влюбляются.
«Рок-н-ролл» — не только о свободе и неволе, о конформизме и сопротивлении, о личности и обществе. Он о том, что на самом деле смысл имеет не сиюминутное, но вечное — любовь.
P. S. Отдельная благодарность Петру Красилову и Александру Гришину за невероятный рок-н-ролл, выданный им в финале первого акта спектакля! Браво!
Как хочется посмотреть… Пока только читаю…
http://www.rg.ru/2011/09/26/a528169.html
Стоппард точно должен тревожить и возвышать дух…
И вот я увидела спектакль, который очень хотела увидеть, который, как казалось, «должен тревожить и возвышать дух» (неожиданно наткнулась на собственный забытый коммент)…
Может быть, спектакль потерялся на сцене Балтдома, но ведь интонационный режим — «окрашенный», ненатуральный (всё «ротом»), приподнятый, пафосный, безо всякого второго плана — это не сегодня возникло? И рассказ о рок-н-ролле, который «зажег» не одно поколение, не собственно на фестивальном спектакле стал так неимоверно формален, скучен и исполнен в крайне архаичной эстетике….И неужели можно принять за рокера (за стукача принять можно) того Яна, которого так бесцветно играет любимец публики Петр Красилов? Как говорила леди Крум в «Аркадии» того же Стоппарда, «я немею»…
Зная разные пьесы Стоппарда, скажу: это неудачная пьеса. В ней видны «хвосты» и приемы многого, в первую очередь, конечно, «Аркадии» и «Берега Утопии». И соединение политики, эротики и детектива. И перекидки в разные времена. И мысль о взаимосвязанности всего в мире. Но найденное в других пьесах изложено (именно изложено) конспективно (именно конспективно). Не успевают развиться образы и события, это какой-то «краткий курс The Plastic People of the Universe».
Е. Тропп пишет, что тут надо быть спецом. А почему, собственно, придя в театр, я должна иметь опыт А. Троицкого? На «Береге утопии» хорошо заранее отличать Белинского от Герцена, но даже если не знаешь, — уровень их интеллектуального и эмоционального общения захватывает тебя. Тут — нет. Тут с трудом продираешься сквозь некую хронику, ловишь незамысловатые мысли о сложной связи свободы и политики, о невозможности аполитичности искусства при тоталитаризме, зал хлопает паре злободневных реплик, но картонность персонажей, три часа занимающих внимание зала, удручает. Я сидела и рассказывала разочарованным соседям по залу, что именно Исаев — и Герцен, и Будденброк, и всегда живее всех живых, а тут просто какой-то «указательный палец». Впрочем, все пальцы тут указательные. Печальное впечатление, полное эстетическое несхождение предмета исследования и театрального языка.
Да, сплошное разочарование. Конечно, ребята — молодцы, станцевали классно, но общее впечатление от спектакля все равно унылое. Лучше бы они «зажигали» совсем в конце, как когда-то делали на поклонах у Спивака. Актеры азартно отплясывали рок-н-ролл — и после такой эмоциональной точки многое можно было простить самому спектаклю. А тут… Какое-то невнятное зрелище. Я, хоть и прочитала про спектакль перед тем, как идти, далеко не сразу разобралась, что Ян и ансамбль «P.P.U.» как-то связаны. Неслучайно возник хохот в зале, когда Ян жалуется, что его драгоценные пластинки у него забрали. Смешно это было — чего переживает?! Вообще, слишком долго не покидало ощущение, что проблематика чужая, далекая, буквально — что-то там в глубине сцены обсуждают. Пыталась понять: а почему взялись за постановку этой пьесы сейчас? Ради тех нескольких фраз, на которые публика реагировала? Я тоже смотрела и вспоминала постановку «Аркадии» в БДТ — какое это было филигранное совершенство! Впору становиться брюзгой и сетовать, что «всё прошло, всё!…»