«Бедная Лиза». По повести Н. М. Карамзина.
Театр юных зрителей им. А. А. Брянцева.
Пьеса, музыка и постановка Марка Розовского, сценография и костюмы Ксении Шимановской.
Иногда, бывало, посмотришь на какую-нибудь шляпку или кепку и думаешь: вот бы она подошла Оле. Или Коле.
Так и со спектаклями случается. Ты четко чувствуешь адресатов, органичный режиссерский посыл некой референтной группе.
«Бедная Лиза» Марка Розовского как влитая ложится на душу пожилым советским парам, милым супругам с семейным стажем под сорок лет. Сегодня они на пенсии, всю жизнь проработали итээрами или врачами, театр любили и продолжают — самозабвенно. Доступные премьеры не пропускают, по телевизору ловят передачу «Царская ложа» и все, что говорит Сати Спивакова. Да, еще они не расстаются с подшивками «Науки и жизни», «Огонька», «Здоровья» за 1981 год, а также с остатками на донышке духов Climat, Fidji.
Говорю это безо всякого высокомерия/снобизма. Ничего дурного нет в стремлении выйти в свет и ощутить себя в партере ли театральных домов на Итальянской, или в театре, что в Измайловском саду, полноценным, понимающим происходящее на сцене зрителем.
И камень в сторону режиссера бросать не стану. В свои почтенные 81 он в предпремьерном интервью говорит, о чем его спектакль: «В последней песне Лизы мы говорим о „порче“, которая нашла на человека. Вот эта „порча“ продолжается и по сей день». Так вот камень бросит в него лишь злой молодой человек, уверенный в том, что самого-то его на склоне минуют порывы «пурги».
И все-таки. При всем, как говорится, традиционном уважении к сединам/заслугам.
Не биномом Ньютона является то, что подростки — не стариканы. Последних обычно сравнивают с грудничками. Но далее — пути расходятся. Причем насовсем.
Вопрос.
С какой такой художественной надобности руководство ТЮЗа пригласило на энную перелицовку «Бедной Лизы» сугубо пожилого Марка Розовского? Резонов не считываю. Разве что школьные учителя всего нашего мегаполиса стали бить челом, умолять директора ТЮЗа подкрепить школьную программу 8–9 классов сценическим прочтением «Лизы», причем требовать трактовку именно Марка Григорьевича! Обещая при этом под завязку наполненный культпоходами зал и кассу, разрывающуюся от купюр.
А. Титков (Леонид).
Фото — Н. Кореновская.
Поставленный Марком Розовским в самом начале 1970-х в БДТ спектакль «Бедная Лиза», о котором принято говорить в восторженных тонах, увы, не видела. Представить, что черты юной, бледной Елены Алексеевой (Лизы) были тонки, чисты и прекрасны, — могу легко. Конечно же, такой и была.
Верю всецело и в формулировку «свежо и нервно». И непривычно для тех времен музычно:))
Но Розовский не Колкер, и лично им сочиненное музсопровождение «Лизы» (сегодня он настаивает, что песни в спектакле — не вполне песни, а зонги с поклоном Брехту) — руки среднейшей. Шлягерами эти песни стать не в силах. Их можно вынести, когда идешь по южной набережной, а фоном где-то там вдали звучит нечто банально-ритмичное. Неизбежно перекрывающее живую песнь цикад…
Розовский в интервью же щедро обещает: дословную копию спектакля, поставленного им 45 лет назад, сегодняшний школьник Петербурга не увидит.
То есть пообещал недословную! Благодарим нижайше. Представьте: художник может метнуться к своему старому саквояжу, потрясти тронутые молью вещицы, повертеть в руках те самые четки/афиши. Повертеть и закрыть саквояж… втянуть носом воздух и почувствовать, насколько изменился его состав…
Начнем с программки.
Сцена из спектакля.
Фото — Е. Румянцева.
Многие из нас в ужасе от того, каким русским изъясняется тинейджер. И вот он приходит в столичный, некогда первый детский театр страны, открывает программку и аккурат под портретом Карамзина читает текст постановщика: «Наши понятия о добре и зле имеют пробелы, отчего жизнь оказывается лишена вкуса, покоя и грации, путаница ведет к хаосу, скошенные представления могут привести к преступлению. Вот почему Карамзин нужен всем нам, и прежде всего молодежи, ищущей себя в мире». Дальше этот же стиль усугублен четырехкратным упоминанием Г. А. Товстоногова. Звучит клятва в любви. Как мантра.
Настаиваю: это не придирки. Стилистическая сумятица из «вкуса, покоя и грации», имя Георгия Александровича (ребенку, к слову сказать, неведомое, чай не Гагарин), как помочи — выглядит пошловато.
Далее: теплый, желтоватый свет со сцены, плетеный задник с белыми домиками (на некоторых луковки церквей), большой сундук посередине, справа от него кресло Леонида (А. Титков), чуть поодаль — живой оркестрик.
История разыгрывается вокруг сундука и кресла путем перемещения артистов то вправо, то влево. Иногда им приходится уйти за плетеный занавес и оттуда же вернуться.
Говорят, в прежней «Лизе» радовала мягкая ирония. Сегодня залу предложено многократно засмеяться, глядя на Эраста (К. Федин), периодически развлекающего публику специальным во все лицо оскалом. Скорее всего, за иронию отвечает прислоненный к сундуку крест с карамзинским слоганом «И крестьянки любить умеют».
Постановщик в программке же настаивает: «У меня будет торжествовать человечность и будет раскрыта психология поступков героев, я гарантирую».
Человечность, конечно же, торжествует безо всяких постановочных усилий: наложившую на себя руки Лизу — жаль, да и Эраста по прошествии тридцати лет торкнуло — раскаялся.
С раскрытием психологии сложнее. Карамзинский текст подается громко, ярко, с выражением. Не обошлось и без интонаций Оле-Лукойе, то есть чисто сказочных. Прозаическое пересказывание сюжета сменяется песенным. Микрофоны работают отлично, артисты не фальшивят, музыкально-поэтический класс «дорожного радио» налицо.
Лиза Марии Хрущевой трепещет с цветочком в руках, глазки распахнуты, душа просит любви, душа не выдерживает.
М. Хрущева (Лиза).
Фото — Е. Румянцева.
Постановщик в устной речи настаивает на «ответственности за грех». Слава Богу, собственную вину за утрату девственности вне брачного союза актрисе сыграть не удалось.
Мать Марии Сосняковой исправно существует в заданном режиссером традиционнейшем рисунке матери в старомодном ветхом шушуне. Но вот здесь как раз таки интересно: кажется, что Мария Соснякова иронично подмигивает нам со сцены, нежно транслируя: «Ну, сами видите, какое нынче тысячелетье на нашем тюзовском дворе»…
По моему глубокому убежденью, сегодняшний подросток в театре должен испытывать дискомфорт, нервничать, переживать на всю сердечную катушку, негодовать. Реагировать страстно, остро.
Предлагать ему замусоленный леденец, теплый кисель, укутывать в старенькое байковое одеяльце с оленями — значит терять.
Блистательно написано! Только грустно все это, когда в бой идут одни старики! Многим театрам надо бы было дать возможность отдохнуть от компании с Розовским, да еще с Кацом.. Дай им, Бог, здоровья! А спектакли отдайте ставить другим. Перечислять не буду — сами знаете.
Насчет тюзовской «Бедной Лизы» были опасения – неужели, действительно, на сцене старье, густо посыпанное нафталином, а в зале сплошь траченные молью бабочки? Примерно так высказалась Лена Вольгуст, смотревшая премьеру, и не полюбившая ни спектакль, ни его зрителей.
Показалось, однако, что ничего такого – и артисты соответствовали, и зритель не подкачал. Моль, вроде, тоже, не залетала. Правду сказать, 45 лет назад, когда Марк Розовский выпускал премьеру «Лизы» в БДТ, перевертыш «1793-1973» выглядел ловчее, чем разворачиваемые сегодня персонажами в прологе цифры «1793-2018». Эффект, конечно, не тот, но интонация, заданная вступительной песенкой с нажимом на «сантименты», – та самая, ироническая, как, собственно, и задумывалось.
Не говоря уж о многократном «Ах! Ах! Ах!» и следующим после этих «ахов» томным «Тара-тина, тара-тина, т-эн-н…» — эта «таратина» залетела в спектакль из «Вступления к поэме Во весь голос» Маяковского, который, пародируя «Цыганский вальс на гитаре» И.Сельвинского, издевался над всяческой цыганщиной и романсщиной. Получилось многослойно: автор зонгов поэт Ряшенцев отослал нас обратно к Карамзину через Маяковского – в том смысле, что все эти «амурно-лировые» вздохи никуда не делись, как с ними ни борись. Так и «мандолинят». Из века 18-го дотянулись в наш 21-й, и вот мы, мол, опять будем про «сантименты», но, конечно, маленько порефлексируем на тему «и крестьянки любить умеют», глядя из нашего сегодня. На фоне плетенки из канатов (то ли паутины, то ли рыболовной сетки), в которой криво-косо повисли эмблемки Божьих храмов (как бы, не оскорбились чьи-нибудь там чувства).
Это, конечно, кукольный театр с персонажами вполне эмблематическими – бедная селянка, молодой повеса, мать-старушка, автор-резонер. У актеров каждый пальчик поставлен (Анна Мигицко, Мария Соснякова, Никита Марковский и Алексей Титков – смотренный мною состав, а у Лены Вольгуст был другой). Играют они как по нотам – да и то сказать, не «как», а прямо по нотам (все-таки мюзикл!) – в стиле незабвенного «и сия пучина поглотила ея в один момент». Впрочем, выдерживая стиль, актеры вступают с карамзинской прозой в более сложные и содержательные отношения, чем, если бы они представляли просто пародию, просто капустник – оно было бы монотонно и исчерпало бы себя много раньше, чем 1 час 15 минут сценического времени. Единственный вопрос, который остался неразгаданным – почему лицо от автора зовется Леонидом? Имя это в карамзинские времена, кажется, было не в ходу.
Марианне Димант.
Как ни крути, мне кажется, что столетней давности лебеди у воды (в Фейсбуке ты их вспоминала) и эксплуатация на протяжении 45 лет в разных местах решения своего спектакля — не вполне синонимы. Мне также кажется, что для режиссера драматического театра столь щедрое многовековое самоцитирование — жест не вполне ловкий. Мне было бы стыдновато повторять постоянно «я помню чудное мгновенье», даже, если бы его придумала я)). Можно, конечно, «Бедную Лизу» в сценобработке Розовского возвести в канон, учредить. Тогда — конечно. И далее — только так: лесенка/лампадка. Как в «Жизели» домик)))))))))
Елене Вольгуст.
Зачем же отвечать здесь на реплику в фейсбуке? Как-то с пятого на десятое…. Если по сути — о каком «самоцитировании» речь? «Бедная Лиза» — это МЮЗИКЛ, придуманный и поставленный Розовским. Давайте все-таки будет корректными — мюзикл скроен по определенным законам. Там есть музыкальная партитура — она именно такая, а не другая. «Призрак оперы», например, идет с 1986-го года в более чем тридцати странах. Идет ровно так как он был придуман — с той же музыкой, в тех же декорациях и мизансценах. Да, это канон. Да, исполнители могут быть лучше или хуже. Да, можно об этом писать и это обсуждать, но жаловаться на то, что вот опять у них так как в 86-м, немножко странно.