О театральной режиссерской лаборатории, посвященной 90-летнему юбилею Березников

Лаборатория в Березниковском драматическом театре (БДТ) проходит под руководством Олега Лоевского каждый год, летом. Березники — второй по численности и по значимости город в Пермском крае. Но театр не имеет, и никогда не имел своего здания. Ему приходится делить сцену и зал, во-первых, с культурно-деловым центром, и значит периодически на сцене проходят многолюдные городские мероприятия. Во-вторых, со школой «Театр балета», и должна признаться, что мелкие лебедята, семенящие на тонких лапках после занятий, иногда производят странное впечатление, когда ты находишься в театре не во время спектакля, а скажем, днем, приехав по театральным делам. Все эти обстоятельства не способствует внутреннему репетиционному распорядку, требующему сосредоточенности и тишины. Кроме того, театр должен выстраивать свою афишу в соответствии с городскими мероприятиями.

Сцена из эскиза «Зов».
Фото — архив лаборатории.

Тем не менее, БДТ (директор Юлия Белоусова) уверенно строит свою художественную политику, приглашает на постановки интересных режиссеров, привлекает новую публику, молодежь, интеллигенцию города и оригинальными названиями, и конечно лабораториями, которые рекрутируют тех зрителей, кто вообще-то в театр заходит не часто. Лабораторная работа началась в театре, когда им несколько сезонов руководил Андрей Шляпин. Именно тогда на первой лаборатории появились эскизы, а потом отличные спектакли для подростков. Труппа за последние годы стала мобильной, пластичной, привыкла работать с режиссерами разных школ и направлений. Березниковцы начали с успехом участвовать в фестивалях разного уровня. Эту политику поисков, эксперимента подхватил нынешний художественный руководитель театра Петр Незлученко. Вот и в этом сезоне театр получил награду за лучшую женскую роль на престижном российском фестивале «Театры малых городов России» (Софья Демидова в спектакле Павла Зобнина по пьесе Светланы Баженовой «Герб города Эн»). БДТ в городе сейчас популярен. Это произошло за последние полтора десятилетия, а что было до этого, лучше и не вспоминать.

Несмотря на то, что лаборатория проходит летом, зрителей было много. За день было показано три эскиза. Первый прошел недалеко от города в Усолье, месте знаменитом, бывшем когда-то вотчиной Строгановых. На показ приехали зрители из Березников. Было много молодежи, много пристрастных театралов разных возрастов. Эскиз Ярослава Рахманина по тексту Маши Конторович «Зов» был показан в руинированном храме 18 века — церкви Владимирской иконы Божьей матери (в народе — Рубежская церковь). Смотреть на эти развалины было больно. Подойти к руинам стоило немалого труда. Осыпающиеся склоны, груды битого кирпича, кусты и деревья, растущие из разрушенных стен. Это вот все наши скрепы, охраняющиеся государством. Когда-то в 18 веке приказчики Яков Дьячков и Федор Коровин построили его на свои средства, поскольку до этого, сводя личные счеты с неким Иваном Судейкиным, подожгли его дом, и от этого пожара сгорело почти все Усолье. Такая, типично русская история. Поставили его в утешение народу, как бы отдав долг усольцам, покаявшись за поджог. По мне, так лучше бы погорельцам построиться помогли. Но нет. Конечно, лучше храм для молитв. Но вот не уцелел в веках и храм.

Сцена из эскиза «Зов».
Фото — архив лаборатории.

Зрители расположились на грудах битого кирпича, беременных и пожилых усадили на привезенные из театра стулья. Выразительная, конечно, получилась сценография. Старинные стены, отсутствие крыши, палящее солнце, кусты, цепляющиеся за камни и пытающиеся выжить, сидящее в укромной нише струнное трио. А позади храма — выход, ослепительно зеленый, ярко освещенный солнцем, как будто вход в некий портал. Драматург работала, судя по тексту, в технике вербатима, разговаривая с самыми разными жителями Усолья. Эти разговоры, порой странные, порой драматичные, или забавные были сведены в единый текст и скреплены речами героя по имени Тихон, который живет тут столетия и про всех все знает. И все он слышит какой-то зов. Герои, появляющиеся со своими монологами из разных лет и столетий, и исчезающие неизвестно куда, зов, который влечет то ли к погибели, то ли к какому-то свету… Ну и мы, зрители, в какой-то момент пошли на этот зов, вслед за Тихоном (Александр Зубенин) прошли обваливающийся выход и оказались в пейзаже ослепительной красоты с синеющим вдалеке озером.

Если бы достроить текст, в котором видны следы спешки, если бы дать возможность режиссеру подробнее поработать с артистами (Рахманин получил текст в день начала репетиций), свести все концы — этот эскиз можно было бы сделать одним из брендов города. И из Перми бы приезжали, из других городов, как уже одиннадцать лет ездят в Губаху на ландшафтный фестиваль «Тайны горы Крестовой».

«Зов» — это и иммерсивный спектакль, и сайт-специфик в одном флаконе. И конечно, само место играет просто магическую роль для этого часового, почти мистического действа. Но вот ведь что! Церковь оскорбилась на то, что богохульники осквернили святое место! После лаборатории туда принесли икону и почистили место от осквернителей. (Лучше бы мусор вокруг убрали, хотя, вообще-то внутри храма это театр сделал). Но за «Зов» вступились зрители, побывавшие на эскизе. Они возмутились действиями церковников. И это радует! Все-таки, люди правильно чувствуют, где фарисейство, а где — правда.

Сцена из эскиза «Степь».
Фото — архив лаборатории.

Светлана Баженова, которая выступила на лаборатории и драматургом, и режиссером, поставила свою сценическую версию чеховской «Степи». Сюжет Чехова она переложила на дальнобойщиков, которым поручают довезти до места мальчика Егорушку. Сама идея — перенести действие в сегодняшнее время, устроить из медленного путешествия по степи что-то вроде роуд муви, оказалась вполне плодотворной. Остроумно было и то, что Светлана написала специальный вкладыш в программку с расшифровкой лексики сегодняшних дальнобойщиков. Но сам чеховский текст, очень повествовательный, нарочно томительно длящийся, требующий перевода в действие, в театральное время, которое «сегодня и сейчас», явно сопротивлялся. Отдельные эпизоды, иногда вполне остроумно придуманные и отлично сыгранные, все же не сложились в общее целое. Но из всех эскизов этот, пожалуй, был самым экспериментальным. И еще одним из подходов к актуализации классики.

Сергей Левицкий поставил самый яркий, самый цельный эскиз по первому варианту пьесы Вс. Вишневского «Оптимистическая трагедия». Многие десятилетия этот вариант был забыт. В 1932 году он был напечатан в журнале «Театр и драматургия». Когда после ссоры с Мейерхольдом Вишневский отдал его в Камерный театр Таирову, режиссер многое изменил в тексте, и главное, настоял на изменении финала. В первом варианте гибнет весь полк, во втором — Комиссар. В результате появилась каноническая версия, которую в основном и ставили театры. Она же явилась и основой сценария известного советского фильма. Только в последнее десятилетие первый вариант появился на сцене. А он лишен гладкописи второго варианта, он наполнен экспрессионистской лексикой, которую ощущал Вишневский, все же знакомый с этим течением хотя бы благодаря спектаклям Мейерхольда по пьесам Толлера и Мартине. Ну и, конечно, в нем есть дыхание настоящей трагедии, которую Вишневский чувствовал в революции, жанр, который он пытался возродить. Не случайно первый сборник его пьес назывался «В поисках трагедии».

Сцена из эскиза «Оптимистическая трагедия».
Фото — архив лаборатории.

Знаю, что Левицкий немного приуныл, когда узнал о том, что ему придется ставить. Это было предложение Петра Незлученко, но достать первый вариант пьесы в Улан-Уде было практически невозможно. Помогли в литературно-драматургической части (Анна Марченко) березниковского театра. И каким же точным оказался выбор! Очень сложным и смыслово и стилистически получился этот эскиз. Экспрессионистский стиль, как мне кажется, вообще близок Сергею Левицкому (хотя он, вряд ли об этом знает). Ему бы ставить раннего Брехта, Газенклевера, Кайзера. Он поставил пьесу Вишневского как «драму крика», как будто прямо по ремарке Газенклевера к одной из своих пьес: «Время действия — сегодня. Место действия — мир». Его эскиз не о революции и не о гражданской войне начала 20-х годов в России двадцатого века. Он о войне и ее разрушительной стихии, уничтожающей ценность человеческой жизни. О вседозволенности, которая становится возможна тогда, когда все нормы человечности и морали нарушены. Он о том, как война требует все новые жертвы, и матери рожают детей для того, чтобы бросить их в военное пекло.

В этом эскизе все было «слишком», все было утрировано, все было построено на страшном, нечеловеческом напряжении. Писклявая комиссарша, упоенно машущая красным флагом, убивающая без раздумья, долго выясняющая, что делать с пленными, когда за ее спиной болтаются в петле два трупа. (Прекрасный, сложнейший контур роли намечен у Софьи Демидовой!) Здесь Алексей в ярком исполнении Петра Незлученко — это герой, жаждущий полной свободы от всех границ, чье время наконец-то настало! Здесь и Сиплый в темпераментном исполнении Василия Гусева не то, чтобы предатель. Он тоже тот, чье время, наконец, пришло, и значит, все можно. Здесь не было правых и неправых. Виноваты были все. И все стали соучастниками общей гибели. Резкость, острота режиссерского рисунка, подчеркивающего в каждом герое какую-то одну черту, превращающую его в маску, а иногда в жестокую карикатуру, это тоже, конечно, из экспрессионистской эстетики, и я думаю, это интуитивное решение режиссера вывело эскиз на важную общую тему: протеста против насилия, против расчеловечивания.

Сцена из эскиза «Оптимистическая трагедия».
Фото — архив лаборатории.

Эскиз оказался почти готовым спектаклем. Но это, конечно, общее впечатление. Такой сложный рисунок требует очень тщательной работы. И судя по тому, какое интересное обсуждение состоялось после него со зрителями, этот спектакль будет серьезным творческим испытанием, и, надеюсь, большой творческой победой для всей труппы театра и для режиссера Сергея Левицкого.