«Наблюдатели».
Театр Предмета и Музей истории ГУЛАГа.
Режиссер Михаил Плутахин, художник Ольга Галицкая.

Люди в черном ходят по сцене, аккуратно, но безучастно передвигают на столе предметы (то технично составляя их в групповые композиции, то совершая с ними или по отношению к ним простейшие действия)… А в это время опыт проживания происходящего случается в зрительном зале. Ну а для кого-то, как водится, и не случается. Люди в черном не несут за это ответственности. Включиться или не включиться в сочинение этого спектакля — личное дело каждого зрителя. Название «Наблюдатели» подсказывает одну из возможных схем поведения в зале Музея истории ГУЛАГа, где этих наблюдателей показывают.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Кто за кем наблюдает — отдельный вопрос с возможными вариантами правильного ответа. Мы наблюдаем за сценой; актеры наблюдают за предметами; сидя в первом ряду спиной к залу, наблюдает за своими коллегами вокальная группа «Комонь», озвучивающая спектакль; не прячась в кулисах, наблюдает за происходящим и сам режиссер; предметы, в свою очередь, тоже есть наблюдатели — исторических событий, которые, в отличие от людей, им удалось пережить и сохранить в своей памяти (ибо у вещей тоже есть память). Важно, конечно, что предметы здесь — вовсе не с барахолки. Актеры манипулируют музейными экспонатами — реальными вещами, привезенными из лагерного пункта «Днепровский» Магаданской области, с рудника, где добывалось олово. Ржавые и мятые, треснутые и сломанные кружки, ложки, миски, чайники, утюги, молотки и мясорубки вынесены на сцену, чтобы предстать перед нами такими, какими их в братской могиле вещей сохранила земля. Эти «стойкие оловянные солдатики» с привязанными к ним музейными бирками послушно выстраиваются в указанном режиссером порядке, чтобы дать нам возможность представить, свидетелями и участниками каких именно отношений между людьми они были. И в этом смысле новый московский Театр Предмета в своей первой постановке работает, конечно, не с универсальным и анонимным предметом, а именно с вещью — с ее биографией и с ее материальной памятью. Есть такие вещи, которые о людях могут рассказать только вещи.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Спектакль исследует варианты обеспечения предмету подходящих для высказывания условий. Проще не сказать, сложнее не придумать. Когда режиссера интересует предмет как таковой, вариантов развития формального театрального сюжета не так много. На перепутье из нескольких магистралей можно двинуться в направлении драматического действия, где вещь, оставаясь второстепенной, проясняет что-то в характере или поведении своего владельца. Есть проторенная кукольниками дорога, когда предмет становится «миметическим актером», превращается в куклу и оживляется по законам кукольного персонажа — двигается, действует и выражает эмоции подобно тому, на кого он внешне похож. По пути в сторону предметного театра можно заняться построением миниатюрных ландшафтов, в которых предметы будут служить декорациями общего и среднего плана, в то время как события и эмоции будут играться крупным планом самими актерами. Есть, конечно, и заповедные тропы театралов-фетишистов, наделяющих предмет более авторской перформативной функцией (например, Инженерный театр АХЕ¹, режиссеры Дмитрий Крымов или Яна Тумина).

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Вот на это перепутье совершенно сознательно вышел Михаил Плутахин со своими «Наблюдателями». Не важно, как зрители называют тех, на кого они смотрят: актерами, кукольниками, операторами или музейными лаборантами? Не важно, как сами основатели Театра Предмета называют свой первый опыт: перформанс, спектакль, изучение объектов из коллекции музея? Вопросы этого зрелища интереснее и важнее возможных ответов. Оказавшись у заветного камня, где описаны все известные маршруты театрального исследования вещи, Плутахин внимательно осмотрелся и сделал несколько шагов в каждом из обозначенных там направлений. И отказ от выбора одного конкретного пути делает его подход обещанием возможного нового приема.

Интересное началось с нивелирования актера: в самом начале к столу подходят люди, которые исчезают, надевая на руки перчатки — не черные, как сделали бы кукольники, не резиновые, как у медработников, а поливинилхлорид — без всякой лирики, чисто символическое средство индивидуальной защиты. И вот с этих грубых грязно-белых перчаток (минимального театрального костюма) и началось маркирование важной для режиссера границы: ему важна не эмоция того, кто вещь берет, а сам факт прикосновения к вещи и к вещному.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Эта белая перчатка, как и зеленая бумажка с инвентарным номером, привязанная к предмету за ниточку, превращает вещь в узника концлагеря или даже в труп вещи; самого актера — в клинического морфолога; а все происходящее в «Наблюдателях» возводит в ранг священнодействия, где изучаются изменения в строении вещи и самих ее тканях, вызванные болезненными процессами в организме человеческой истории.

1 См. например: Анна Иванова-Брашинская. Словарь АХЕ. «Вещь — главный самостоятельно действующий персонаж АХЕ, равноправный партнер актера, его проводник (а точнее, поводырь, поскольку актер, по сути, слеп) в пространстве. В то же время — обязательное препятствие при любой попытке непосредственного сценического взаимодействия (между актерами, между актером и пространством). Чем утилитарнее В., тем более она наделена тотемными функциями и магической властью. В отличие от актера, реагирует как живая — является единственным носителем памяти, эмоции, чувства. По сути — подлинный „актер“: пишет не рука, а ручка; плачут не глаза, а очки; ходят не ноги, а ботинки. В. также потеет, сгорает от стыда и нежности, в отчаянии разрывается на части, истекает кровью. Жизнь В. мимолетна: она возникает на сцене лишь для того, чтобы выполнить свой сакральный долг и умереть». http://akhe. ru/ru/2007/03/08/slovar-axe/