С 25 по 27 января в Городском театре и на Новой сцене Александринского театра прошли показы эскизов режиссерско-драматургической лаборатории «Вишневый Сартр»

«Вишневый Сартр» — в поисках новой «Чайки»

В одной частной беседе недавний выпускник режиссерского курса с жаром доказывал мне, что хороших новых пьес не бывает, а все новые драматурги просто-напросто не умеют писать. К сожалению, такое мнение действительно бытует в среде режиссеров, а потому до сих пор в афише театров преобладают «Чайки», «Гамлеты» и «Грозы». Фестивали драматургии, вроде «Любимовки», работают практически вхолостую, а спектакли, выросшие из режиссерско-драматургических лабораторий, до сих пор скорее исключение из правил, а не тенденция. Почему так? Неужели «новые Чеховы» и вправду хуже пишут, или все-таки скорее «новые Станиславские» не слишком активно ищут свою «Чайку»?

Лаборатория «Вишневый Сартр» изначально задумывалась как работа по созданию текста и сценическому его воплощению в совместной работе курса драматургов и выпускников-режиссеров. В процессе идея изменилась, и режиссеры работали уже с готовыми текстами. Думаю, что для драматургов опыт просмотра эскизов, созданных в экстремально быстрых условиях, довольно болезненный — все недостатки драматургии становятся очевидны, когда режиссеры не успевают придумать, как их скрыть.

Сразу скажу, что за те два вечера, что я был в «Городском театре», новую «Чайку» не нашли. Однако режиссеры старались. Они применяли разные способы работы с пьесой — от минимализма, когда текст становился едва ли не единственной составляющей эскиза, до насыщения его музыкой и мизансценами настолько, что текст едва проглядывался. Были, конечно, и примиряющие, более традиционалистские варианты. И это главный итог лаборатории: режиссерам интересно работать с новой драматургией, они искренне ищут ключи к театрализации текста, наполняют его жизнью.

«Вишневый Сартр». Режиссер И. Куркин.
Фото — Д. Марковский.

Иван Куркин взялся перенести в пространство драматургические новеллы «Вишневого Сартра». Этот сборник — серия коротких пьес (где-то более, где-то менее реалистичных) с двумя, максимум тремя действующими лицами, которые режиссер объединил географически — события во всех происходят в Петербурге. Зрителям, которые заходили в зал четверками, выдавали карту Петербурга. Шесть кругов из стульев, где уже сидели два рассказчика, обозначали шесть районов города, где происходят истории. Интересно, что доносить тексты до зрителей Куркин доверил их сочинителям, и этот ход довольно радикален. Во-первых, пьесы таким образом были превращены в рассказы. Во-вторых, не имея актерского образования, драматурги (Ольга Потапова, Лидия Голованова, Мария Брызгалова, Марина Дадыченко, Дархан Данилов, Маша Всё-Таки, Ирина Уманская, Тимур Темиркаев, Алена Шварева, Виктория Ясенович, Гульнара Насырова, Ирина Рябинкина, Екатерина Эделева и Полина Коротыч) брали собственной искренностью, проживание их было не придуманным, а вполне осознанным. То есть они, конечно, не верили в то, что произошедшая история случилась с ними, но зато им легко было заставить зрителя поверить в то, что сюжет возник у них в голове. Именно это провоцировало ответную реакцию — зрителям предлагалось рассказать собственную историю на заданную тему, таким образом они примеряли на себя и роль актеров, и роль драматургов одновременно.

После каждого пункта рассказчики оставляли на карте пометки с указанием места действия и слово, с которым ассоциируется история. Этот ход можно было сделать еще нагляднее, но посыл вполне ясен: петербургская мифология создается здесь и сейчас, вокруг вас, и каждый может стать участником мифа или его создателем. На выходе из зала зрители проходят по узкому коридору и попадают в гримерку, где перед зеркалом сидит сам Николай Васильевич Гоголь — один из создателей мифологического Питера. Возможно, он и сейчас сидел, подслушивал наши истории, а может быть, это намек на то, что каждый может загримироваться и легко превратиться в создателя мифа.

Эскизы по пьесам «Крабовое мясо» Полины Коротыч и «Выдуманное животное» Ольги Потаповой — варианты более традиционного прочтения: зрители в зале, актеры на сцене. Режиссеры Федор Климов и Андрей Горбатый применили грамотный психологический разбор, создали внятные образы и прописали линии ролей. Актеры Городского театра с такими задачами справлялись внешне легко, добавляя в текст юмор, слегка отстраняясь таким образом от драматичных сюжетов. В пьесе Полины Коротыч к девушке в Петербург (да, место действия всех пьес — исключительно город на Неве) приезжает брат из Москвы. Далее нам постепенно раскрывают их взаимоотношения друг с другом, с родителями и с миром. Отношения непростые: отец уехал в Израиль, предварительно поссорившись с сыном; мама улетела в Воронеж к умирающему деду. Федор Климов, кажется, не ставил перед артистами неисполнимых задач — образы героев близки им по возрасту и мироощущению. Сложнее было Александру Габуре и Кристине Токаревой — они играли родителей, и если актрисе удалось обозначить возраст за счет чуть замедленных движений, сосредоточенного взгляда и понижения голоса, то актер был суетлив и, несмотря на сидячую мизансцену почти во всех эпизодах, создавал впечатление, будто бы сейчас куда-нибудь сбежит. Сюжет раскрывается через диалоги Андрея (Артем Пономаренко) и Алисы (Ирина Собгайда), но иногда возникают киношные флешбэки — воспоминания о детстве. В целом эстетика кинематографа диктуется драматургом вполне доходчиво: тут и героиня занимается кино, и сам монтаж сцен внутри пьесы напоминает киносценарий. Пространство оформлено соответственно: над сценой свисают куски фотопленки, а в центре стоит белая ванна, заменяющая и машину, и фортепиано, которое героиня навязчиво хочет заснять в своем арт-хаусном фильме.

«Крабовое мясо». Режиссер Ф. Климов.
Фото — Д. Марковский.

«Выдуманное животное» Ольги Потаповой на первый взгляд — пьеса из разряда чисто подростковой драматургии, где на первый план выходит тема взросления девушки с обязательной проблемой в семье и неразделенной любовью. Андрей Горбатый, кажется, не оспаривал впечатление от текста: придумал вместе с актерами узнаваемые характерности школьников, обозначил громкой музыкой их музыкальные предпочтения и дал в руки бутылки с дешевым алкоголем. Но, в отличие от предыдущего текста, здесь имеется явная главная героиня — 16-летняя Саша. Ей драматург сочинила несколько монологов, разрывающих повествовательную нить пьесы. Именно они выводят пьесу из разряда «типичной» подростковой.

Кроме Саши в эскизе существуют ее одноклассники, которых режиссер наделил узнаваемыми, типовыми характерностями подростков: самый крутой мальчик в школе, в которого, разумеется, влюблена главная героиня, Кирилл (Михаил Рябов) — занимается граффити, постоянно ходит в наушниках, может легко прогулять урок; Паша (Игорь Дудоладов) — стеснительный, слегка забитый «просто друг» Саши; Алена (Анастасия Шалыгина) — самая красивая и богатая девочка школы, с которой, конечно, и начинает отношения Кирилл… Все эти «типы» сознательно выглядели неестественно, картонно. Другое дело — Саша, в монологах четко отграниченная от других естественным способом существования. Она ведет разговор с чем-то надсущностным, о смерти (ее мама тяжело больна). Актриса Анастасия Кунгурцева не делает резких переходов от бытового способа существования к ирреалистичному, каждый монолог начинается в жизни — чтобы постепенно уйти в космос. В финале каждого такого фрагмента героиня будто бы умирает — то она захлебывается выпитой из банки колы краской, то переселяется в собаку, то просто задыхается. На сцене каждый финал монолога выражен через изменение пространства: актриса срывает очередной занавес из пленки, на котором черной краской нарисовано место действия. В финале рисунков уже не остается — мир героини окончательно обнулился, — и вот уже Саша сама берет баллончик с краской и творит новую Вселенную своими руками, забрызгивая черной краской глаза любимому/нелюбимому парню, а затем закрашивая ею целиком глобус. Хотя последней мизансценой режиссер слегка отбелил страшный финал — он вывел влюбленного в Сашу героя в костюме собаки, и текст героини «Собака, наверное, меня очень любит» зазвучал с доброй иронией.

Последний эскиз второго дня по пьесе «Крыса» Марины Дадыченко ставил Роман Муромцев, выпускник курса Анатолия Праудина. И это, пожалуй, самая внятная работа. По сюжету девушка Лиля (Кристина Токарева) заселяется в коммуналку, где живут ее ровесник Саша (Алексей Полунин) и бомжеватого вида Вадим (Игорь Дудоладов). Сюжет пьесы ограничивается кратким обзором отношений Саши и Лили и не менее краткими взаимоотношениями Лили с полубомжом Вадимом. Это набор эпизодов из Лилиной коммунальной жизни, которые перемежаются постами в соцсетях и прописанным внутренним монологом.

Режиссер обозначил во вполне бытовом тексте инфернальные мотивы и сделал их основой мира спектакля. Скрежет электрогитар, который артисты создают на наших глазах, герои, которые загоняют друг друга в угол, крыса, которая за секунду превращается в тряпку, — все это создает ощущение переломанной реальности. Причем она не разламывается у нас на глазах, мы с самого начала видим мир перекошенным. Лиля и Саша с помощью нескольких блоков из стульев (как в старых кинотеатрах) загоняют третьего человека в угол. Игорь Дудоладов здесь в роли крысы — его загоняют в угол, он шипит и бросается на обидчиков, а затем из крысы превращается в хозяина комнаты, который заботливо рассказывает Лиле, где и с кем ей предстоит жить. Крыса в этом эскизе становится символом появляющейся дыры в жизни героини. Серый грызун возникает на сцене в виде свернутой грязной тряпки, и еще несколько раз — на проекции. Игорь Дудоладов, меняя голос, элементы одежды и реквизит (то выходит в очках и интеллигентного вида пальто, то — с сигаретой, в драной куртке), сопровождает жизнь Лили то как хозяин комнаты, то как Вадим — бомжеватого вида сосед, который влюбляется в героиню, а потом внезапно умирает в собственной ванной, то как друг Вадима, который и сообщает эту новость. До этого Лиля еще и расстается с Сашей, да и вообще в ее жизни не сильно много радостных моментов. Выходит, что персонажи Игоря Дудоладова и есть та крыса, что прогрызла жизнь Лили?

В финале повторяется сцена знакомства героини с квартирой, только теперь к описанию прибавляются реплики Саши: «А вот в той комнате у нас бомж умер». Герои заперты в этих обстоятельствах и будут продолжать грызть себя и друг друга, пока весь мир не превратится в большую дыру. Было бы чем кормить своих внутренних крыс.

Чужой против птицы

В заключительный вечер было представлено три эскиза. Начали с «Чужого» Анастасии Букреевой, где важно произносить все ремарки, так как в них — мысли персонажей. В эскизе думают вслух. Вскрыть механизм «думаешь одно, говоришь другое, а поступаешь по-третьему» драматургу удалось через озвучивание всех ремарок. Поэтому режиссеру эскиза Юрию Печенежскому пришлось ввести «автора», который произносит «Маша думает» и «Маша говорит». Маша проговаривает мысли и реальные слова, но действует парадоксальным образом — думая о картошке фри и все еще обращаясь к Орлову, танцует она уже с Олегом. Вернее, с Олежей, он — Олежа, такое «детское» ласково-пренебрежительное имя.

«Чужой». Режиссер Ю. Печенежский.
Фото — Д. Марковский.

Да, в центре сюжета треугольник, не то чтобы любовный, но треугольник недомолвок и недопонимания. Человек думает рекламными слоганами, говорит мало, банально и никак не действует. Ремарки автора для всех персонажей и для себя читает официант Коля Ильи Рудакова. Коля думает неточными цитатами из книг и в конце совершает неудачное самоубийство. Актер, улыбаясь, снимает рубашку и рисует на теле в районе сердца красную точку. У драматурга же сухая констатация: «Официант Коля больше не говорит. Официант Коля хочет быть мертвым». Все глаголы действий и состояний в конечном итоге сольются в единый поток, в котором не разделить, где персонаж думает, где говорит и чего, в итоге, хочет. Но есть один герой, который по смыслу должен быть другим, — Олег, тот самый, который когда-то влюбился в Машу. Стремясь быть ею замеченным, он то ли свесился из окна, то ли выпрыгнул. Этот персонаж мало говорит и много думает.

У Олежи Данилы Визжалова половина лица выбелена, мечтатель или сумасшедший — он другой, и он такой же, как все в пьесе. Режиссер не делает его полностью «чужим», «инаковым», он только чуть отличается от прочих. Но в этом «чуть» и кроется весь смысл. Посадив персонажей в ряд — Орлов, Маша, Олег, — режиссер заставляет зрителей выбирать, за кого мы, а Машу — за кого она пойдет замуж, с кем родит детей, с кем уедет и начнет новую жизнь. Олежа — мечтатель, пытающийся отделить главное в словесном и мыслительном мусоре, он хочет того, что делает, и делает то, что хочет, он думает длинными предложениями, похожими на внутренние монологи, он спокоен и смотрит на Машу влюбленно, но Маша выбирает не его. Сколько бы драматург и режиссер ни старались предъявить нам Олега как полноценную личность, способную думать и действовать сообразно своим принципам, а не только прокручивать в голове словесную «жвачку» рекламы, для Маши это не имеет значения. Героиня Анастасии Шалыгиной — девушка прагматичная, но на мгновение и она «забывается» и думает о возможностях рая в шалаше. А шопоголик Орлов Константина Скибы, предприимчивый нытик, вдруг понимает, что отпустить Машу нельзя, но не потому, что любит, а потому что для всех станет неудачником, от которого девушка сбежала к сумасшедшему. Хотя в интерпретации режиссера Олег не так уж отличается от Орлова, для прагматичной Маши привычный Орлов — хороший выбор.

В эскизе Юлии Каландаришвили по пьесам сборника «Вишневый Сартр» герои совершают выбор моментально, долго не раздумывая. Ряды стульев поставлены друг против друга, мы «оказываемся» в метро, где наши соседи — персонажи. Режиссер берет всего несколько текстов из сборника, выстраивая свой сюжет. Сквозным становится сюжет пьесы Марины Дадыченко «Певица — не певица», где девушка забывает в метро пакет с концертным платьем, благодаря чему герой и героиня знакомятся и проникаются друг к другу симпатией.

«Птица». Режиссер А. Устинов.
Фото — Д. Марковский.

Эскиз по настроению похож на киноальманах «Париж, я люблю тебя», только в нем одним из главных действующих лиц становился город, а в эскизе — метро. На сцене лирика соседствовала с иронией, смешные моменты нелепых влюбленностей — с драматичными расставаниями, и общий беззаботный настрой создавал хорошее настроение, минуя сложные вопросы, затронутые в пьесах. В пьесе «Певица — не певица» много страхов, тревоги: героиня, раскусывая конфетку, ломает зуб, оставленный ею пакет вызывает панику в метро. В эскизе эти ситуации разыгрываются как анекдотичные.

В пьесе Полины Коротыч «Давай без распятия» на первый план выведено забавное желание маленькой девочки выйти замуж за Иисуса, раз он такой хороший, а не безуспешные попытки взрослых объяснить, почему это невозможно. Получилось новое произведение по мотивам сборника пьес — легкое, беззаботное.

Завершал день эскиз Артема Устинова «Птица» по одноименной пьесе драматурга Маши Всё-Таки, где герой желает накормить птицу, ждет ее, а когда она прилетает, оказывается не готов ни накормить, ни оставить жить. Режиссер вместе с художником Игорем Каневским громоздят на сцене квадратную коробку комнаты с бумажными стенами. Герою, чтобы появиться перед нами, приходится аккуратно прорезать сначала форточку, потом окошко и, в конце концов, дверь — чтобы выйти в мир. А мир его такой же бумажный: соседи, лестничные пролеты, окна, цветы в горшках, двери — рисунки как будто на рулоне обоев. Кто-то должен разматывать этот рулон, и режиссер вводит мимов. Для пьес абсурдистского толка давно стало общим местом разыгрывание текста мимами, клоунами, актерами с ярким гримом, с максимумом жестов и минимумом слов. Этот прием задал некий традиционный формат, хотя при чтении пьеса не казалась традиционно- абсурдистской. Все в ней было символистским посланием — и ожидание птицы зимой, и радиоспектакль о песке и о жаре, и некий сосед с его возлюбленной Жанной. Возможно, решение пьесы, близкой к символизму, в абсурдистском ключе и дало новое дыхание тексту. В эскизе главный герой — старик, а в пьесе Павлу 33 года. Для обозначения возраста Михаил Рябов использует несколько приспособлений: согнутая спина, каркающий голос. Логика поведения тоже стариковская: он мучительно долго выбирает среди одинаковых пакетов с молоком. В пьесе же Павел «зависает» над пакетом с датой изготовления 00.00.00, в ней часто встречается ремарка «пауза», персонажи существуют через остановку, зависание, мучительное бездействие.

Вместо птицы к старику приходит рыжеволосая Жанна, которую Ирина Собгайда делает красивой ломакой с резкими движениями, но ничего особо ужасного в ней нет. Но когда ты всю жизнь ждешь птицу, а приходит Жанна, есть от чего порвать все бумажные стены и завернуться в обрывки. Птица же в итоге «прилетит»: один из мимов натянет на себя бумажную и какую-то неопрятную птичью голову. Но слишком поздно: молоко прокисло, дом сломан, да и герой сильно одряхлел и не знает, как поступить с осуществившейся мечтой.

Городской театр затеял лабораторию, чтобы опытным путем проверить постановочный потенциал пьес, большая часть которых написана в мастерской Натальи Скороход, возможности режиссеров и желание труппы работать с новыми текстами. Все пьесы небольшие и легко укладываются в один акт, за исключением сборника «Вишневый Сартр», который подвергся сокращению в третий день.

Может, и не надо было искать новую «Чайку», так как хороших современных текстов много. Дело в том, что многие театры объясняют отсутствие в репертуаре современной драматургии тем, что нет полнометражной пьесы, чтоб играть ее в два акта, но, возможно, этот формат уже никому не нужен, кроме больших площадок со зрительским буфетом. Опыт Городского театра показывает, что «короткий формат» не говорит о поверхностности текста, скорее — о концентрации и глубине, когда в минимуме слов проявлены сложная форма, отстранение, особый ритм, сотни перемен участи, перипетий, сюжетов и эмоций. Легко уловимый подтекст дает театру варианты трактовок, и пьеса в 10 страниц идет на сцене больше часа. Так получилось в эскизе Романа Муромцева по пьесе «Крыса» Марины Дадыченко. Вскрыв возможности этого небольшого текста, где-то додумывая персонажей, насыщая их жизнь узнаваемыми реалиями городской жизни, режиссер и актеры сделали полноценный спектакль. Не в протяженности текста оказалось дело, а в его «объеме». «Мастерская Скороходов» не впервые предлагает петербургским театрам свои тексты, проводит читки и показывает эскизы, останется ли что-то в репертуаре Городского театра — узнаем в свое время.