«Турандот». По мотивам пьесы К. Гоцци.
Театр на Бронной.
Режиссер и автор текста Андрей Прикотенко, художник Ольга Шаишмелашвили.

Андрей Прикотенко почти полностью переписывает сказку Карло Гоцци, сохраняя лишь основные сюжетные перипетии и героев. Действие перенесено в условную страну будущего — это новый Китай, государство в государстве. На сцене мрачный подземный бункер — узкая полоска сценического пространства с мигающими лампочками. Кажется, что его обитателям физически не хватает места: они практически задевают головами потолок, а их тихие голоса и малейшие движения отдаются гулким эхом, создавая звуковую партитуру герметичной среды (композитор Николай Попов). Герои — порождение социальной изоляции, напрочь лишенные эмпатии и эмоционального интеллекта. Они никогда не выходят на поверхность бункера, ведь наверху — болезни, люди и прочие мерзости.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Правит государством Альтоум (Александр Кудренко), уставший и страдающий от смертельной болезни. Он вот-вот умрет, а власть достанется его дочери — холодной и жестокой принцессе Турандот (Василиса Перелыгина). Она плоть от плоти этого мира. В первой сцене она появляется в маске Хання из японского театра Но — демонического женского персонажа с рогами и острыми зубами. В прямом положении маска представляет из себя страшный оскал духа женщины, превратившейся в злобного демона от ревности и разочарования, однако при наклоне, из-за скошенных бровей, она становится похожа на гримасу безутешного рыдания. Заключительный танец в такой маске в восточном театре символизировал адские муки души, не прошедшей через покаяние и очищение. Такова и принцесса Турандот: убийства претендентов на ее руку и сердце для нее — единственное развлечение в бункере, она не знает ни любви, ни жалости.

Под японским кимоно, в котором она то и дело путается, скрывается вполне современная девушка — в брючном костюме, с аккуратным каре. Она пытается разобраться в причине своей жестокости и невозможности быть счастливой, неумении любить, списывая все, как и полагается сегодняшней девушке, на детские травмы и родителей, отравивших ее «ядом ненависти». Мы знаем, что когда-то принцесса лежала в психиатрической лечебнице, мать ее давно умерла, а отец умирает прямо сейчас — в общем, ничего вокруг не способствует ментальному здоровью. Турандот закована в бункер, в многочисленные складки неудобного кимоно, в собственную жестокость — она не знает себя настоящей, и в этом ее тотальная несвобода. Между любовью и ненавистью она всегда выбирает второе, потому что первое ей неподвластно и незнакомо, а потому сильно страшит. Оказавшись неспособной помиловать Калафа, угловатая и оттого какая-то беззащитная принцесса закутывается в свой костюм, как маленький ребенок, покинутый и обреченный.

Н. Худяков (Тот, чье имя нельзя угадать), Е. Базыкина (Адельма).
Фото — архив театра.

Калаф (Никита Худяков), обозначенный в программке как «Тот, чье имя нельзя угадать», не от мира сего. Он парень в обычных джинсах и кожаной куртке — как будто случайно заглянувший в бункер с улицы. В нем есть энергия жизни, которой лишены другие обитатели подземелья. Его голос теплее и мягче, чем у остальных, пластика не так остра и статуарна. Возможно, что именно из-за этого его любви жаждут все женские персонажи — это отчаянное желание присосаться к источнику энергии. Наложницы Турандот — Зелима (Аня Патокина) и Адельма (Елизавета Базыкина) — по-разному проявляют благосклонность к принцу, и обе оказываются убиты. Зелима извивается в странном танце, корчась от рвотных позывов, а Адельма исполняет арию, по звучанию напоминающую животный стон, — героини обречены.

Есть в спектакле Прикотенко и оммаж знаменитому спектаклю Евгения Вахтангова, отметившему в 2022 году свое столетие. В небольших интермедиях появляется персонаж комедии дель арте Труффальдино, превратившийся тут в Труфальдинсяо (Иван Тарасов): он шутит и о вахтанговцах, которым бы, наверное, не понравилась эта версия пьесы, и о закулисных телеграм-каналах, и о публике, развлекающейся в барах на Патриках, — но несмотря на вседозволенную болтливость шута, его все время сопровождает молчаливый спутник, обозначенный как Секретарь (Даниил Чуп). Персонаж Ивана Тарасова активно взаимодействует с публикой, прося, например, поднять руки тех в зале, у кого есть совесть, — не только развлекая зрителей, как в площадном театре, но и сближая времена: Китай будущего и нас сегодняшних.

В. Перелыгина (Турандот), Н. Худяков (Тот, чье имя нельзя угадать).
Фото — архив театра.

Времена вообще причудливо смешиваются в спектакле: тут и пасхалка для миллениалов — любителей поттерианы — в виде имени главного героя в программке, и приветы вахтанговцам, и китайские традиционные костюмы вперемешку с сегодняшними почти тинейджерскими нарядами. Через эту эклектику выражается и диалог поколений: что оставляют своим детям старшие? И чего хотят, и смогут ли справиться с оставленным миром младшие? Одни выстроили бункер, а другие жаждут любви и свободы, но не способны с ними справиться. Жестокость Турандот — своеобразная инфантильность злого ребенка. Она делает то, что дозволено и за что не последует наказания, но не способна взять на себя ответственность за собственные чувства, и тем не менее будет править целым государством.

Прикотенко переписывает финал сказки Гоцци, потому что в созданном им сценическом мире исход борьбы любви и ненависти предрешен заранее: тут не может быть счастливого конца. Калаф умирает, рассыпая на пол горсти белого риса — он мог бы быть свадебным, но стал похоронным. На заднике-экране на протяжении действия возникали то восточные картинки, то тревожно бегущие огромные буквы «ЛЮБОВЬ», но к финалу там остается лишь проекция крупного плана глаз Турандот на фоне непрекращающегося дождя. На втором экране — над сценой, занимающем больше места, чем пространство действия, — шли титры, дублирующие текст на китайский, но к финалу слова рассыпаются; буквы и иероглифы — ничего больше не может быть собрано воедино. Мир буквально разрушается под тревожную музыку, в которой ритмически звучат не то хлопки взрывов, не то выстрелы — никакой надежды на светлое будущее нового Китая не остается.