В «Формуле кино» (ТРЦ «Галерея») стартовал «Театральный киносезон 2013–2014», в мощно-продолжительной (с октября по февраль) программе которого спектакли Метрополитен Опера, театра «Глобус», Королевского национального театра, Королевской шекспировской компании. И пусть фамилии режиссеров ничего не говорят российскому зрителю, зато имена актеров приятно ласкают слух всех поклонников сериалов BBC и фильмов Гая Ричи. Жемчужина коллекции — «Франкенштейн» Дэнни Бойла, в котором, как мы знаем, Бенедикт Камбербэтч и Джонни Ли Миллер меняются ролями Франкенштейна и его Создания.
Когда я вбежала с небольшим опозданием в зал, кино уже шло: бородатые мужчины, оскалив зубы, яростно месили друг друга под дождем в совершенно натуральной грязи. Эффект Dolby Surround усиливал ощущение того, что я в самой гуще сражения. Только без меча и лат. О-го-го, подумала я, а ведь это неплохо. Пока добиралась до своего места, на экране в живых остались только двое — изрядно перепачканные черноземом пожилой бородач Банко и рыжеволосый Макбет — Кеннет Брана.
«Макбет» — дело рук Кеннета Браны (грамотного ремесленника, всю свою жизнь успешно обрабатывающего полянку под названием «Шекспир» и никогда не отказывающего себе в исполнении главных партий), спектакль, созданный при поддержке Международного фестиваля в Манчестере, где и была сделана сама запись. Действие разворачивается в неком не то храмовом, не то стилизованном под храмовое пространстве. Реальнее первое. Два зрительских сектора, обращенных друг к другу, разделяет неширокая, покрытая землей и ведущая к полукруглой «алтарной» части полоса-проход, где в основном все и происходит. С другой стороны — возвышение со створками-ставнями, из-за которых и появляются ведьмы и всякие призраки.
Артисты, красавцы-шотландцы в средневековых фуфайках и клетчатых платках, обмотанных вокруг бедер, честно отыгрывают все «от» и «до». Звенят мечи и помятые в сражениях щиты. Щедро льется бутафорская кровь из-под спрятанных под одеждой пузырей. Не забыта самая мелкая деталь: последний из призраков, тех, что грядут в роду Банко, несет упоминаемое в тексте трагедии зеркало, в котором, по тексту, отражается бесконечный ряд непоместившихся на сцене потомков…
Таким театр, наверное, был во времена первого английского режиссера-археолога Чарльза Кина, разве что чуть более чопорным, чуть менее динамичным. Искусство позировки уступило место экшену. А вот рыжеволосая фурия Леди Макбет, немолодая и некрасивая, но на редкость темпераментная Алекс Кингстон, в костюме и с косами в точности как у Эллен Терри на знаменитой картине Джона Сингера Сарджента — это уже другая эпоха…
Иногда казалось: среди замечательных мужских лиц, чудесно декламирующих Шекспира, того и гляди мелькнет ухмылка Рассела Кроу или махнет мечом и кудрями король Средиземья Вигго Мортенсен. В этом смысле «ноги» спектакля в той же мере растут из голливудских исторических блокбастеров, например, «Гладиатора» Ридли Скотта или «Храброго сердца» Мела Гибсона, как и из чарльз-киновской эстетики. Здесь все материально — что ведьмы, что призраки, что большущая слеза, скатывающаяся по носу Браны в ответ на известие о смерти его Леди. Хотя бытовых деталей минимум, жест, преимущественно, тоже не бытовой — героический.
Изрядно играет даже ребенок, сын Макдуфа, без всякого детского жеманства. Его убивают тут же, на сцене, подробно, обстоятельно, и мало кого из английских зрителей это смущает.
Зло реально, как в народных сказках, вон оно — резвится в виде трио ведьм, сверкающих зубами на глиняно-серых лицах. На его происки рыжий шотландский Макбет ведется наивно и с пол-оборота. Также наивно он теряет веру в собственные силы, безвольно роняет меч, едва слышит о том, что Макдуф рожден не женщиной.
«Макбет», как, видимо, и многие другие спектакли английских «шекспировских» театров, которые еще можно будет увидеть в программе («Гамлет», «Много шума из ничего», «Отелло»), маниакально точная иллюстрация к тексту, педалирующая не шекспировское, а самоценное историческое (в случае с «Макбетом» варварское, жестокое, средневековое). Думается, во всем виноваты проклятые романтики. Именно они ввели моду на все историческое, привили любовь и преклонение перед прошлым. Во времена Шекспира играли про «здесь и сейчас». Начиная с Чарльза Кина стали играть про «там и тогда». Историческая правда превратилась в бренд. Спрос рождает предложение: во все времена во всех странах найдется зритель, с завидным упорством желающий увидеть невинного, девственно не тронутого интерпретациями классика (Шекспира, Островского, Чехова).
«Макбет» на экране, полагаю, много интереснее, чем на сцене. Разнообразие ракурсов, превосходный монтаж превращает его именно в кино. Технология съемки изумительна: камера то буквально вьется вокруг артистов, то воспаряет вверх, то «вгрызается» в лица и не дает пропасть ни одной волнующей детали. Видно, как сочится кровь из мешка, в котором голова Макбета, и которую Макдуф смачно швыряет об стену, и, ах, как много театрального в этом жесте!
Так их. Но ведь захотелось посмотреть не тронутого интерпретациями классика. Но Шекспира больше, чем Чехова. А Антона Павловича, так и быть пусть интерпретируют 🙂
Удивительна непреходящая способность критиков опаздывать к началу!
Удивительна нескончаемая способность критиков писать всякий скучный бред…
Удивительна способность людей хамски оценивать статью, которую они не в силах дочитать из-за собственной пошлости и тогоумности
Удивительно, Лена, что Вы ещё способны чему-то удивляться и всё дочитывать до конца. И впредь так поступайте, умница.