На малой сцене БДТ Резо Габриадзе представил куклу «Георгий Товстоногов»

«Всегда можно проверить, гений ли человек, — давным-давно говорил мне, шутя, Резо Габриадзе. — Если гений — его легко вообразить марионеткой. Моцарт — великая марионетка, Гете, Пушкин — марионетки. А Лермонтов — нет. Гоголь — марионетка, Чехов — гениальная марионетка… А Достоевский нет. И Толстой нет. Значит, они просто великие писатели…»

С тех пор Габриадзе не раз опровергал свою теорию практикой. Прекрасными куклами (вот не скажу — марионетками ли) оказывались и Андрей Битов, и Лиза Богословская (Ангел, оживляющий Алешу в «Песне о Волге»), и Марлен Дитрих, и сотрудник театрального музея Елена Федосова (плясала Розой в той же «Песне»)… Да что греха таить, и сама я побывала длинноносой куклой (не марионеткой!), вывозящей детей из разбомбленного Киева… А уж точно марионеткой представали Ван Гог, Гоген, Чарли Чаплин и Ирина Антонова, «дебютировавшая» на открытии выставки Резо в Пушкинском музее несколько лет назад. И играла ей на рояле кукла-марионетка Святослав Рихтер…

Человек и кукла — целая тема в творчестве Габриадзе. Живет не только человек. Философия этого мира — в тотальной божьей одушевленности всего — от листика до табуретки: надо просто увидеть, как дышит эта табуретка и украсить ее усталое деревянное «тело», истертое нашими задами, маленьким изразцом… Асимметричное, дышащее, шершавое искусство Габриадзе не терпит новых технологий, обработки, превращающей живое в неживое, это все равно что раскатать на двухэтажный постер портрет живой, прыгучей подкованной блохи… При этом живой человек может стать в его искусстве куклой — и это будет удвоением его жизни. А ушедший воскреснет в живой кукле.

На малой сцене БДТ сам Резо и два актера его труппы Чика Амираджиби и Ираклий Шарашидзе представили концертный номер с новой, специально для гастролей сделанной куклой «Товстоногов».

«Каждая встреча с Петербургом для меня — очень важная и волнующая встреча, потому что тут очень много тем… — говорит Резо. — Это город моих друзей, моих любимых людей и многих-многих воспоминаний. Сейчас дело осложнилось тем, что мы приехали играть в Александринке — а это всего в ста метрах от БДТ, в котором царил великий Георгий Александрович Товстоногов. Все, что он делал, — уникально, это был театр как таковой. И как было не поклониться его памяти, тем более что в начале пути наш театр не раз гастролировал на малой сцене БДТ. Сначала мы думали пойти на его могилу и просто положить цветы. Но потом я вылепил три-четыре его портрета. Один из них сделал марионеткой и привез сюда, чтобы показать тем, кто любил Георгия Александровича: цехам, сценическому персоналу, великим актерам, с которыми он работал. Чтобы мы улыбнулись и вспомнили, как он сидел, курил, жестикулировал… Мы решили положить букет Товстоногову на сцене БДТ, в котором, не сомневаюсь, еще будет жить большое искусство».

Неудивительно, что, приехав в Петербург с гастролями, Габриадзе решил поклониться памяти Г. А. Товстоногова. Как он рассказывает, Товстоногов был очень расположен к нему и как-то, уже в конце жизни, вызвал для разговора. И в конце стал помогать Резо надеть плащ. Тот растерянно сопротивлялся, но Г. А. в знак приязни все-таки натянул на Габриадзе рукава… «Георгий Александрович, вы зря старались, у вас все равно не получилось… — сказал тогда Резо. — Потому что это не мой плащ, его мне одолжил в поездку Гия Данелия, и это почтение вы проявили к нему».

Ну, а потом не раз на малой сцене БДТ гастролировали спектакли Тбилисских марионеток. В последний раз в 2007 году был сыгран «Локомотив», фонограмму которого питерские актеры писали в звукоцехе БДТ и в финале которого звучал монолог К. Ю. Лаврова (последняя запись великого голоса…). Играли в день сороковин, и в финале к портрету Лаврова паровозы возлагали букеты легкой, как дымы из труб, сирени…

… Теперь в малюсеньком кресле зрительного зала БДТ, опершись на голубой бархат спинки, обставленный четырьмя, полными окурков, пепельницами сидел Товстоногов. Под элегическую «Темно-вишневую шаль» он разговаривал о театре, курил, стряхивая пепел то туда, то сюда, подносил пальцы ко лбу, затягиваясь дымом (дым валил из кукольных ноздрей) и подрагивал дорогим ботиночком в такт музыки…

А потом у ног окутанного дымом (дымкой воспоминаний? Дымом уходящей жизни, в которой он курил, как паровоз?) Товстоногова были возложены два букета.

Не на кладбище. На сцене. Как живому.