«Муть. Мухаджиры». М. Галяу.
Театр им. Г. Камала.
Режиссер Фарид Бикчантаев, художник Сергей Скоморохов.

«Муть. Мухаджиры», премьеру Театра Камала и Фарида Бикчантаева, показали на Александринском фестивале 21 и 22 сентября. Думаю, вопрос — почему с таким опозданием я пишу о гастрольном спектакле, должен отпасть сам собой. 21 сентября не требует комментариев. И не надо объяснять, какая муть окончательно затянула именно с этих дат горизонт. Но именно в эти дни, думаю, как никогда, сошлись вторая и первая реальности — спектакля и жизни. И хотя спектакль был задуман Бикчантаевым давным-давно, одних инсценировок романа Махмуда Галяу было несколько, подготовка заняла годы, а эскиз спектакля был сыгран ровно четыре месяца назад на юбилее Фарида Бикчантаева, — надо было случиться именно 21 и 22 сентября, чтобы финал «Мухаджиров» зазвучал особенно.

Сцена из спектакля.
Фото — Владимир Постнов.

И не потому, что откликается в сегодняшнем подцензурном времени история создания этой четырехтомной эпопеи (однажды, отвлекшись от фабулы и сев в ряд, актеры рассказывают ее в спектакле). Первая часть тетралогии — о голоде 1877 года, и вторая — о всероссийской переписи 1897-го были написаны по-татарски в 1931-м и 1934-м, но роман не пускали в свет татарские литературные функционеры. Позже, в 1937-м, Галяу был арестован, расстрелян по обвинению в национализме — и это он, переводивший на татарский Толстого и Пушкина… А свой роман Галяу пришлось перевести на русский. Татарского оригинала не сохранилось, мы слышим переведенный с русского на татарский текст, который изначально был татарским, — и это страшный исторический и социальный абсурд и уродства национального вопроса…

Мухаджирами называли переселенцев из Мекки в Медину. В начале ХХ века татары поднимались целыми деревнями и бежали в Турцию. И финал спектакля звучит сейчас особенно потому, что спектакль заканчивается сценой массовой эмиграции: огромной печальной толпой герои загружаются на пароход и отплывают в Турцию (ау, Казахстан… Ереван… Тбилиси…). Они бегут с родины, от власти, от притеснений, от угрозы насильственного крещения. И тут трагически соединяются времена: бежать, бежать — куда угодно, и даже без тюков, которыми нагружены герои «Мухаджиров»… А еще спектакль игрался в дни 100-летия отправки «философского парохода», и хотя в спектакле уезжают крестьяне — почему-то вспоминался сентябрь 1922-го, когда вот так же всходили на палубу с двумя парами носильного белья и 20 разрешенными долларами, — и Россия в прямом смысле оставалась без ума. Горе.

В спектакле земля остается без рук и любви.

Сцена из спектакля.
Фото — Фоат Гарифуллин.

Сюжет держится ретроспективным ходом. В родную деревню возвращается уехавший когда-то Сафа (Ильдус Габдрахманов), его встречает не постаревший за годы местный дурачок Газиз (Радик Бариев). Сафа приезжает, не найдя счастья, и рассуждения о том, что такое счастье, прошивают спектакль: об этом будут говорить и Сафа, и Газиз (любовь — это любовь… а счастье?). Прошлая жизнь мухаджира Сафы в буквальном смысле проходит перед ним: и возвращение из русской армии (молодой Сафа — Фаннур Мухамедзянов), и жизнь семьи во главе с наивно-грозной матерью Фатимой (неожиданная характерная роль Люции Хамитовой). Проходит жизнь односельчан — с устоями, их нарушением, праздниками, побегами из дома, подчинением старшим, любовью Сафы и Сажиды, а потом — голодом, насилием, беспределом власти и темным сопротивлением народа. Они бегут от переписи населения, которая, якобы, грозит обращением в православие…

Фарид Бикчантаев — режиссер игрового и в то же время лирико-эпического почерка. «Муть. Мухаджиры» сделаны, пожалуй, по тем же законам, по которым ставит «Войну и мир» Туминас: большой кусок классического эпического романа спрессовывается в пластическую картину, соединяющую в себе сюжет и метафорическую суть его. Скажем, речь о засухе в деревне. На фоне неба (а Бикчантаев и Скоморохов любят чистые задники, на фоне которых рельефно и контрастно выглядят фигуры, хотя и одетые в светлое и мягкое — лен, холст, беззвучные меховые сапожки) таскают плуги, возят, опрокидывают на планшет горы сухой черной земли.

Сцена из спектакля.
Фото — Фоат Гарифуллин.

Прекрасная Сажида (грациозная и одновременно энергичная красавица Лейсан Гатаулина) не участвует в работе, она стоит, чуть поводя плечами и касаясь расслабленными кистями рук своего живота. Родит ли земля, забеременеет или нет Сажида?.. Но Сажида посыпает себя сухой землей. Все понятно. Или (если уж продолжать тему) однажды Сажида уговаривает любимого Сафу взять в дом вторую жену, которую она самоотверженно ему и подберет, чтобы был наследник, — и в сюжет входит Хатира (Эльза Мураткузина), неуловимо напоминающая Сажиду. И когда крестьяне двинутся к пароходу со своими тюками, а отец Хатиры объявит, что не отпустит дочь («Думаете, в халифских землях вам приготовлен стол и дом?»), — тюк Хатиры обернется (в прямом смысле) — огромным животом: она беременна…

Если рассказывают о чаепитии — возникнет целая шеренга блестящих дымящихся самоваров в женских руках, если дочери Йусуфа отбивают холст, то одинаково одетая шестерка девушек изящно отобьет колотушками по ткани ритм… Одна из сильнейших сцен — письмо царю. Но хор «произносит» его в полной тишине, языком пальцев: народ нем.

А еще в «Мухаджирах» много юмора. Актеры словно разглядывают своих героев, игрово, театрально, с легким дыханием живописуя их сценические портреты. Здесь много национального, но нет ни капли жизнеподобия, никакой орнаментальности, но тонко проработанная ритуальность. Хореограф Нурбек Батулла вводит ансамбли актеров (а занята почти вся труппа) в изломанные линии пластической экспрессии. Национальные элементы и современная нервная театральность — то, что Батулла умеет и любит, и соединение бикчантаевской нежности и Нурбековской (или батулловской?) страсти, собственно, делает спектакль. Он пропитан музыкой Елены Шиповой — кажется, здесь подзвучено и тем ритмизировано каждое движение.

Сцена из спектакля.
Фото — Фоат Гарифуллин.

Спектакль красив, его можно описывать долго и подробно: он детально, грациозно и чисто сделан. И если бы не первая реальность, то одно удовольствие было бы портретировать вторую: дым, небо, свет, одежды цвета топленого молока…

Но вот они стоят на палубе… Остается только ждать, что в ноябре Фарид Бикчантаев выпустит вторую часть сценической дилогии по классической тетралогии и мы узнаем, как жилось мухаджирам в Турции. Бикчантаев был в одной из таких деревень: язык татары не сохранили, они ассимилировались, но в верхи не вышли. Правда, они бежали на рубеже ХХ века. Бросали дома и землю, боялись российской власти. Это было давно…