«Ромео и Джульетта». У. Шекспир.
Альметьевский татарский государственный драматический театр.
Режиссер Искандер Сакаев, художник Софья Тюремнова.
В рамках офф-программы премии «Порыв».

Поставить «Ромео и Джульетту» про торжество смерти, наверное, слишком просто для современного театра. Ограничить кипучую режиссерскую энергию оказалось трудно. Фирменные атрибуты режиссуры петербуржца Искандера Сакаева (биомеханика, театр представления, дель арте, отсылки к средневековой мистерии, Возрождению) представлены в изобилии, но не приводят к законченному высказыванию.

Второй акт работает точнее, когда Ангел смерти, она же Аптекарь (Наиля Назипова) уже получила первые жертвы: взнервленного Меркуцио (Ильсур Хайрутдинов) и Тибальдо (Раушан Мухамматзянов). Сопровождаемая ими, она ходит по сцене, стучит небольшими палками друг о друга, извлекая резкий звук, навевает тоску. Кривляется в одиноком танце, называя его «Плясовой». И ждет жертв, которые точно появятся. Умерщвленными окажутся все персонажи, а не только Меркуцио, Тибальдо, Джульетта, Ромео, мать Ромео. Почти в самом финале растерзают строгого брата Лоренцо (Рафик Тагиров). Смерть и в первом акте пыталась пробиться на сцену, но ей была уготовлена незавидная роль — объявлять места действия.

Сцена из спектакля.
Фото — Д. Пичугина.

Грубо сколоченный квадратный помост, на заднике колыхающаяся тряпица с изображением шекспировского «Глобуса». В центре помоста люк, из которого Смертушка, а не Ангел смерти, как в программке (ничего тут мистического, обычная смерть с выбеленным лицом из любой средневековой мистерии), выглядывает, объявляя «дом Капулетти» или «улица Вероны». Персонажи выпрыгивают на помост раньше, чем она успеет высунуться. Нервным вихрем промахиваются все узловые моменты пьесы — знакомство на балу, сцена на балконе, поединок Тибальдо и Меркуцио, договор с Парисом, замужество. Первый акт «летит» в воплях, криках, ударах кинжалов, но энергия тратится впустую. В мельтешении только Смерть, да Джульетта с отцом и запоминаются. Крошечная Джульетта (Эльмира Ягудина) играет с длинными ножами. Она бандитка, маленькая разбойница из андерсеновской сказки. Именно такая и может щекотать шею северному оленю острым ножом и не поранить его. Но найденный образ не поддержан режиссерским разбором. Близок к ней только синьор Капулетти (Рамиль Минханов) — веселый «разбойник» с нервным тиком: подергивается глаз, да в походке что-то воровское. Строг со своими и льстив с Парисом (Айрат Мифтахов). Хотя зачем ему, предводителю разбойничьего клана, этот боязливый простак, — не ясно. Образы остальных персонажей с трудом выделяются из общей массы. Костюмы, стилизованные под средневековые, напоминают серую холщовую прозодежду, но орнамент двух цветов и имена на спине служат различению кланов.

Сцена из спектакля.
Фото — Д. Пичугина.

Смертушка ходит кругами, увеличивая вереницу убиенных. Сюжет средневековых гравюр, где Смерть тащит за собой мертвецов, оживает на сцене, но не развивается, не дает дополнительных смыслов. У Ингмара Бергмана в «Седьмой печати» бродячий актер наблюдал, как смерть уводит других героев за горизонт, и радовался тому, что живет, что остается здесь. Благодаря этому он получал шанс на жизнь. В спектакле Сакаева торжество смерти тотальное и ничем не оправданное, слегка игривое, но и не страшное. Любовь не состоялась, вражда не разрешилась, а то, что смерть заберет всех, — и так понятно.