Готовится к выходу молодежный номер «ПТЖ»

Готовится к сдаче в типографию новый № 69 «Петербургского театрального журнала». По традиции третий номер года самостоятельно сделан молодыми критиками, и одной из его тем стали взаимоотношения театра и реальности. Краткие комментарии на эту тему дали Анатолий Смелянский, Евгений Марчелли и Адольф Шапиро.

АНАТОЛИЙ СМЕЛЯНСКИЙ

В течение нескольких лет, до кризиса, мы жили в полусонной ситуации, это время, которое у нас называют годами нефтедолларов. Было такое вялое ощущение, что, в общем-то, неплохо: еда есть, за границу поехать можно, театры работают. Как сказала знаменитая Света из Иваново, «мы стали более лучше одеваться». И театр был соответствующий: мы жили во внутритеатральном междусобойчике, без всплесков. Вдруг кризис обнажил неблагополучие в экономике, в самом устройстве общества, которое как-то нерационально расходует огромные богатства страны, вдруг поднялась волна протеста (конечно, только в Москве, что там говорить, все волнения всегда происходят в столицах), и власть неадекватно отреагировала на это. И театрализация этих протестов: белые ленты, гвоздики, букеты для полиции, — началось какое-то сумасшествие. Это хлынуло, сбилось, потом стало выплескиваться то в Ярославле на выборах мэра, то в Астрахани в голодовке эсэра, и так далее. Как на это отреагировал театр?

Любой, кто более-менее считает себя художником, все равно перемалывает ситуацию, впитывает ее в себя. В 90-е годы, когда развалился Советский союз и когда началась всемирная барахолка в Москве (блошиный рынок был на каждом углу: у Малого театра мерили штаны!) на запросы, на настроение времени ответил Петр Фоменко со спектаклем «Без вины виноватые» в театре Вахтангова. Про актеров. Потому что когда театр не знает, о чем сказать, он начинает говорить о самом себе. Это один из законов. Как сказано у Островского: «А ведь артисты народ необеспеченный; по-европейски сказать, пролетарии, а по-нашему, по-русски, птицы небесные: где посыпано крупки, там клюют, а где нет — голодают.». Эти «птицы небесные» — гениальная характеристика. Потому что через то, как устроен театр, как чувствуют себя артисты, как театр в трудные времена начинает думать о самом себе — более или менее понятно, куда мы движемся, как мы себя чувствуем, в каком состоянии у нас государство.

ЕВГЕНИЙ МАРЧЕЛЛИ

Я настолько вне этой программы жизни: выборы, митинги… И мне, может быть, даже стыдно в этом признаться, но такая реальность на меня никоим образом не влияет. Я не знаю, хорошо это или плохо, это мой маньеризм, мое равнодушие к тому, что происходит в стране… Странным образом удается жить вне этого совершенно.

Мне важно, что жизнь более или менее стабилизируется, по крайней мере, та, в которой я существую. Но где-то она становится гораздо хуже: театр города Советска (где я родился и осуществился как режиссер) переживает просто ужасное время, когда государство выставляет его в абсолютно нищем состоянии. А в это время я работаю в более благополучных театрах, то есть — живу вне беды. Наверное, я человек политически недальновидный, неграмотный, но в этом всем не участвую.

Да и нет прямой зависимости между импульсом к постановке спектакля и происходящим в жизни с ее радостями, с ее болями, с ее проблемами, с качеством этой жизни. Это особенная территория. Наверное, можно ее проанализировать и понять связь спектакля с сегодняшней реальностью, но мне кажется — они абсолютно не связаны. Ты обречен на ту чушь, которая называется творчеством, просто потому, что тебя природа обидела этим заниматься.

АДОЛЬФ ШАПИРО

На мой взгляд, есть два типа театра: тот, который реагирует на происходящее вокруг, гоняется за актуальностью, и тот, который живет по своему собственному времени, а оно идет параллельно, иногда даже перпендикулярно, или вообще не пересекается с происходящим в реальности. Я предпочитаю жить в своем собственном времени. Но я чувствую, что сейчас происходят некоторые тектонические сдвиги, колеблется земля, и это меня беспокоит, поэтому я и поставил пьесу Стоппарда «Rock’n’roll».