«Умеешь ли ты свистеть, Йоханна?». У. Старк.
РАМТ.
Режиссер Александра Толстошева.

«Is there anybody going to listen to my story…» — любимая песня Ульфа, которая звучит темой персонажа в спектакле «Умеешь ли ты свистеть, Йоханна?». Она предполагает, что дальше последует история. Песня, давшая название самой книге и спектаклю, зрителю неизвестна, а поэтому не звучит. Зато можно услышать музыкальную тему «У Черного моря» в исполнении Утесова — она сопровождает жизнь пожилых людей. Музыкальный контрапункт в этом спектакле многое подсказывает.

Книга Ульфа Старка, шведского писателя, скончавшегося два года назад, читается буквально за 15 минут. Это история о двух мальчишках — самом рассказчике и его друге Берре, которые в поисках дедушки для второго из ребят попадают в дом престарелых; там они делают счастливыми последние дни случайно выбранного старика Нильса. Спектакль Саши Толстошевой в Белой комнате РАМТа идет час сорок. И дело не только в оценках и паузах.

Безымянные товарищи Нильса по месту действия получили возможность высказаться, у каждого — свой монолог. Артистам старшего поколения оказался необходим не вербатим, не сторителлинг, а хорошая отечественная литература. Татьяна Курьянова говорит словами «Про отца» Татьяны Толстой, Наталья Платонова присваивает прозу Марины Цветаевой «Мать и музыка», Владимир Василенко пользуется цитатами из «Зависти» Юрия Олеши, Андрей Сорокин в финале читает «Что говорил самолет» Людмилы Петрушевской.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Тем не менее, шведские мотивы и ассоциации в спектакле присутствуют. Старики пересматривают шведский фильм, снятый по той же повести и успевший уже стать в своем роде классическим, как и текст: мальчики с воздушными змеями бегут к горизонту. Только там детям действительно по 6 лет, спектакль же Толстошевой поставлен о подростках и для подростков, это смещает акценты, и это важно.

Георгий Гайдучик (Берра) и Владимир Зоммерфельд (Ульф) играют ребят в том возрасте, когда они еще катают шину, но уже курят, не таясь. Их герои смешливы, они в первую же минуту в гостях ломают старое пианино и, привычно-бессознательно перекидывая с себя ответственность за провинность, подсовывают отвалившуюся объемную деталь зрителям в первом ряду.

Старикам привычно вспоминать детство, подростки не думают о старости. И те, и другие существуют в разных ритмах, но у них сходное восприятие времени. Годы пролетают, зато каждый день тянется долго: есть время утомиться за игрой в катание обычной шины, есть время церемонно размешивать недетскую порцию сахара в чашке чая — зависит от возрастных потребностей организма. И стар, и млад могут подтрунивать над смертью, называя вещи своими именами. Нильс, пугая юных друзей, притворяется во время прогулки умершим. Парни прячутся в деревянный ящик, похожий формой на гроб.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

При этом зритель маленькой Белой комнаты с низким потолком должен помнить, что это не персонажи заигрались на чердаке, а артисты на сцене. Молодые рассказчики постоянно шутят и шалят: например, Гайдучик сетует на неудачное распределение ролей, потому что не умеет свистеть, а Зоммерфельд спокойно доверят зрителям посторожить ведро с ягодами, потому что это просто реквизит. Их партнер Юрий Григорьев играет Нильса одновременно сентиментально и гротескно. Его чердак наполнен многочисленными галстуками-воспоминаниями, каждый из которых свидетельствует о той или иной минуте жизни, когда эта деталь одежды была подарена или надета. После смерти «дедушки» ребята, выбиваясь из сил, разбрасывают их по полу, чтобы самим спрятаться в деревянном коробе.

«И все время, пока мальчик ехал, он видел, как летчик в своей стеклянной кабине сидит и о чем-то думает», — заканчивает свой рассказ один немолодой мужчина другому — и оба уходят. Подростки вылезают из ящика, оценивая историю как длинную, и снова, и снова, и снова играют в свою шину, катают ее по полу друг к другу. История о самолете и правда выглядит на сцене затянутой. В паре немолодых людей предлагается увидеть будущих Ульфа и Берру. Но это только вариант, Толстошева не настаивает.