«Капитал». К. Маркс.
Камерный театр «Среда 21».
Режиссер Надя Кубайлат, сценическая версия текста — Надя Кубайлат и Алексей Цветков.

Значительным и серьезным вышел спектакль «Капитал» Нади Кубайлат и левого мыслителя Алексея Цветкова в новом театральном пространстве «Среда 21» (Сад имени Баумана, Москва).

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Актер Александр Николаев («Студия театрального искусства») работает в одиночку — перевоплощаясь в одержимого шизоидного профессора, который в облаке мела и муки и в челночном беге по площадке объясняет суть марксистской доктрины, разоблачительную сущность мировой банковской системы. При всей своей экзальтированности и явном помешательстве изъясняет, тем не менее, максимально ясно, на пальцах и в инфографике. Персонаж хочет добиться от нас понимания. И ведь явно: как только зритель осознает, что такое капитал и капитализм, он превратится точно в такого же невротика.

Окружают профессора бытовые предметы, никак не связанные между собой. Это нагромождение мусора в заброшенном гараже. Объединяет этот предметный хаос только одна тема: всё, что мы видим в этом мире, является, по Марксу, товаром. Это похоже на российско-советский вариант культовой гиперреалистической картины Ричарда Гамильтона «Что делает наши сегодняшние дома такими разными, такими привлекательными?» — картина, которая опять же критикует нашу цивилизацию с фрейдо-марксистских идей, с точки зрения философов франкфуртской школы.

У артиста постоянный рефрен в тексте, когда объяснение достигает какого-то этапа: «Если вы поняли это, то поняли у Маркса почти всё. Почти всё, но не всё».

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

И в этом движении по анфиладе смыслов, быть может, главная прелесть спектакля. Тебе напоминают азбучные истины о прибавочной стоимости и брендировании, о том, что труд отчужден от товара и признается абстракцией, о том, что производство ничего не стоит, а имеет смысл только торговля, о том, что обертка важнее сущности, о том, что банки создают иллюзорные деньги и вся наша цивилизация стала глобальным мыльным пузырем, сотворением абсурда и бессодержательной пустоты. Вопрос вот в чем: капитализм давно проклят. Но спектакль всею своей мускулатурой все это разворачивает лично к тебе, лично в тебя направлен. Кто ты такой в этой системе отношений, описанной в «Капитале», книге, перевернувшей мир? Осознай себя и свою роль в системе.

Когда-то неомарксист Дьёрдь Лукач сделал поразительный вывод: он развернул марксистскую доктрину в сторону художника. До Лукача художник считал себя обособленным, небожителем. Лукач говорит: позвольте, но и в искусстве художник отчужден от продукта собственного производства, когда тот становится товаром. И художник вынужден работать на рынок, где рынок диктует художнику смыслы, где рынок определяет содержательную сущность продукта творчества. Художник — точно такой же пролетарий, рабочий, у которого отнимается его труд и перепродается на рынке.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Так вот артист Александр Николаев показывает на самом себе эту метаморфозу: он одновременно является тут и артистом, перевоплощенным в роль профессора, и самим собой — личностью, которая осознала себя как товар. Это ощущение передается зрителю: не поймешь никогда этот «Капитал» до конца, пока не поймешь, что и ты являешься товаром, который ждет, чтобы его купили. Тебя сделали товаром. Спектакль отчужден от режиссера. Пьеса отчуждена от спектакля. Зритель отчужден от производства смыслов.

Этот спектакль невероятно весел. Зал смеется с первой секунды до последней: тут фирменная каскадная клоунада блестящего артиста. Но это такой грустный, такой подавляющий, нервозный смех — это смех человека, который осознал, что уже в системе, и ничего не поделаешь, и ничего не поменяешь. Это смех раба, который осознал себя как товар. Это смех человека, который осознал себя внутри шоу Трумана. Это смех человека, который понял, что он внутри общества спектакля и вырваться из этих предлагаемых обстоятельств своей жизни уже невозможно. И в этом горьком смехе над собой видится опыт травм соприкосновения с театральной системой и режиссера, и артиста, и автора, и продюсера, и зрителя. Не надо думать, что театр где-то в стороне.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

В программке спектакля цитата из Ги Дебора. Общество спектакля, видимо, можно разоблачить только в театре. Свойство и ценность театра состоит в том, что здесь ты хотя бы понимаешь достоверно, что ты в театре. В реальной жизни мы это ощущение утратили, реальность у нас отняли. А в театре, и только в театре, все еще эта процедура разоблачения, снятия маски, развала маскарада доступна.

Особенно это слияние в веселой боли артиста и зрителя слышится в долгой сцене, когда артист проверяет на нас, насколько в нашей голове затвердели рекламные лозунги, которые деформируют наше сознание, утверждая, что бренд важнее сущности товара. Товарный фетишизм — это форма неосознанной гиперзависимости, форма манипулирования потребителем производителями. И чем больше тут смеешься, чем больше ты в ужасе от себя: ты зачем-то знаешь наизусть то, чего знать не хотел, твоя голова превращена в мусорную корзину. Персонаж на сцене бесится от осознания этого факта в себе и в своих зрителях, и между нами нет никакой разницы в этом вопросе: «В левой руке ʺSnickersʺ, в правой руке ʺMarsʺ / Мой пиар-менеджер — Карл Маркс».