«Отелло». У. Шекспир.
Омский ТЮЗ.
Режиссер Владимир Золотарь, художник Михаил Кукушкин.

Новый художественный руководитель Омского ТЮЗа Владимир Золотарь заставил героев Шекспира примерить шинели и резиновые сапоги. Сделал он это после того, как в ноябре 2013 года был назначен художественным руководителем театра. Спектакль по шекспировскому «Отелло» стал его первой постановкой в новом коллективе.

В ТЮЗ Владимир Золотарь пришел с тем, о чем во многих театрах провинции уж и не помнят (до того ли?), — с программой и концепцией развития. В апреле этого года со своей командой провел Лабораторию молодой режиссуры и драматургии, явившейся мощной встряской для артистов и зрителей театра — и немудрено: последняя лаборатория прошла в ТЮЗе в 1992 году. За ней — Ночь Шекспира, на которую (добровольно!) собрались четыре сотни подростков, внимавших сонетам английского барда и заинтригованных открытой репетицией грядущей премьеры. И долго еще этой ночью обсуждалось — почему Яго и Отелло вместе чистят картошку для армейского обеда? И почему мавр без грима, а под ногами героев плещется воображаемая вода?..

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Золотарь не стал «бороться» с текстом Шекспира, искать для него ультрасовременные формы или нещадно перекраивать. Автор в этом не нуждается, он писал про «сегодня и всегда». Режиссер лишь актуализировал темы и смыслы трагедии, которые, может, и не лежат на поверхности, но ничуть не противоречат первоисточнику. Его «Отелло» — история не столько про любовь и ревность, сколько про потерянную дружбу и неизбежную ответственность за совершенное зло перед собой и теми, кто тебя окружает.

Спектакль начинается с того, что на сцену вбегают Яго, Кассио и Отелло, играя с футбольным мячом. Три старых друга, они смеются и дурачатся, как дурачились бы мальчишки в любом веке и в любой стране. Эта идиллическая картина длится недолго — до тех пор, пока не появляется Дездемона, статная, женственная, в длинном белом платье. Отелло без слов отставляет беспечную игру и идет за ней. А Яго еще долго смотрит им вслед…

Нетрудно догадаться, что чувствует Яго: один из его друзей-сослуживцев получает повышение, другой влюбляется и приводит в их мужской аскетичный мир свою жену. Контраст разительный: хрупкая, нежная Дездемона — и неуютное пространство, непригодный для комфортной жизни армейский быт. Скупые декорации: железная башня, мост и колодец; накренившийся навес для солдатских гамаков; глубокий синий сумеречный свет. Шинели и военная форма — не только на подчиненных Отелло, но и на женщинах. И вода, от которой никуда не деться, — хочешь не хочешь, а промочишь ноги, если нет на тебе солдатских ботинок или резиновых сапог.

Вода на сцене — не причуда художника-постановщика Михаила Кукушкина. Достаточно вспомнить, что действие пьесы разворачивается в Венеции, а потом на острове Кипр, куда в бурю приплывают главные герои. Вода здесь — символ чувственного, иррационального, не поддающегося логическому объяснению — как любовь Дездемоны к Отелло или ненависть Яго к их счастью. Она словно бы откликается на душевное состояние героев. Дездемона, в чьей верности мы не можем усомниться, легко «порхает» по ней в сандалиях, как белый мотылек. Гладь воды становится черной, когда в нее опускает босые ноги Отелло, позволивший Яго «влить отраву» в его душу и заподозривший любимую в измене. Родриго, инфантильный отпрыск дворянского рода в модном пиджаке и джинсах, боится промочить туфли и неловко балансирует на помосте — ему ли добиваться любви Дездемоны?

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Она, Дездемона (Екатерина Кривецкая), хороша цельностью характера, в ней соединились хрупкость и твердость, детская открытость и осознание своей женской силы и красоты. Понимая, что пожертвовала всем, выбрав жизнь с Отелло, она готова идти до конца, пытаясь понять причины его ревности и прощая мужу вспышки ярости. А вот Отелло хватает нескольких намеков Яго на неверность Дездемоны, чтоб измениться до неузнаваемости, — невозмутимый и решительный в начале спектакля, он стремительно теряет внутреннее равновесие и рассудок. Начинается процесс саморазрушения, и Отелло все больше походит на дикого зверя с тяжелым блуждающим взглядом, готового в горячке одним ударом сбить с ног даже «верного друга» Яго. Герой Сергея Дряхлова — слишком прямолинеен и бесхитростен, он способен на глубокие чувства и крайние поступки, но не в силах постичь тонкостей игры своего поручика. Актеру приходится существовать на грани возможного — Отелло действительно сходит с ума от груза противоречивых чувств и другого выхода, кроме как убить Дездемону, не видит. Набившее оскомину «ты перед сном молилась?» звучит тихо и заботливо — нельзя задушить любимую, не дав ей шанса отмолить грехи. А само убийство совершается под ритмы танго и напоминает лихорадочный танец. Также, в танце, узнав, что измены не было, Отелло будет отчаянно пытаться вернуть Дездемону к жизни — но все зря, ее тело непоправимо ускользает из его объятий.

И все-таки главная движущая сила спектакля — это Яго (Тимофей Греков). Его появление сопровождается музыкальной темой, которую Владимир Золотарь и композитор Ольга Шайдуллина назвали «темой яда». Внешне — сама невинность, заурядный мальчишка, в котором нет красоты, поэтической восторженности и манер Кассио, нет твердости и мужества Отелло. Зато чувствуется что-то от героев Достоевского, решивших, что они «право имеют». Яго — сам себе господин, полагаясь лишь на собственную волю и ум, он быстро превращается в ловкого манипулятора. Мысль, что в его силах отомстить и исковеркать судьбу Отелло, Дездемоны и Кассио, одолевает Яго, как зуд, как приступ чесотки. Тимофей Греков демонстрирует удивительную гибкость — с каждым из персонажей он ведет свою игру, меняясь порой до неузнаваемости.

Яго разливает яд с азартом и любопытством: иногда в его руках появляется видеокамера — так маньяки получают удовольствие, снимая мучения своих жертв. (Это вполне перекликается с «трендом» нашего времени — снять какую-нибудь жуть и выложить ее в интернет. Дело почти привычное, приучающее нас к мысли, что сегодня «можно все».) Даже в финале, глядя на мертвую Дездемону и опустошенного Отелло, он не выпускает камеру из рук, подходит все ближе и ближе, шокированный своим страшным триумфом.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Еще одна трагедия обретает плоть и кровь благодаря игре Анатолия Звонова — трагедия отца Дездемоны, который, может быть, и заблуждается, мешая браку дочери, но любит ее всей душой. Нельзя не понять простого до мурашек, пронзительного факта — никого, кроме дочери, у отца нет. Когда Дездемона принимает решение следовать на Кипр за Отелло, Барбанцио садится на помост и отрешенно смотрит перед собой — потерянный, разбитый. И весть о его смерти в финале спектакля волей-неволей кажется горькой ценой за короткое счастье молодых.

Но не все так грустно. Ставя трагедию Шекспира, Золотарь и его труппа, кажется, наслаждались самой природой театральности, площадным фарсом с его пародийностью, иронией и сатирой. Чего стоит солдатская пирушка, на которой служивые киприоты и венецианцы, широко отметив легкую победу над турками, с несказанно серьезными лицами затягивают застольные песни «Черный ворон» и «Ой, мороз, мороз». Или чиновничий мир, в котором дож и сенаторы в деловых черных костюмах и солнцезащитных очках решают политические вопросы между выпивкой и закуской, не особо желая во что-либо вникать. Или Шут во фраке и цилиндре в исполнении актрисы Марины Журило, который дирижирует настоящим оркестром — духовым квинтетом, ловит рыбу и остроумно хамит всем и каждому…

В спектакле «Отелло» все заплатили по счетам — без скидки на слабость, возраст, обиды судьбы или помутнение рассудка. Только участь самого Отелло в последние секунды действия остается нерешенной. В руках у него нож, и он вот-вот убьет себя. Но в этот момент на него обрушивается столб воды, как будто где-то «там» ему дают шанс на прощение. Ведь любил, да еще как.

Владимир Золотарь не раз заявлял, что адресует свой спектакль самой «провальной» аудитории театра — старшеклассникам, подросткам, которые в ТЮЗ по доброй воле практически не приходят. При этом режиссер категорически отвергает мысль о том, что театр должен быть назидательным, — скорее, призван напоминать человеку, что он человек. И, кажется, за этой простой истиной в ТЮЗ все-таки потихоньку потянулась молодежь. Сама.