«Написано на коже». Музыка Д. Бенджамина, либретто М. Кримпа.
Оперный фестиваль Экс-ан-Прованса (Франция) в Москве.
Режиссер Кэти Митчелл, художник Вики Мортимер.

Высказывание Кэти Митчелл никогда не бывает центростремительным. Его звучание всегда полифонично, сюжет помещен в рамку, и именно на границе между основным действием и его обрамлением она проводит свои детальные поисковые работы. Ее «что» интересно ей в тот момент, когда она сама в восторге от своего «как». Иногда она подбирает материал под метод, а не наоборот. И тогда текст становится ключом к выбранному инструменту. Так строилась целая серия ее мультимедийных работ, сталкивающая театральный и киноязык: начало этому пути положил спектакль «Волны», а апогея метод Кэти Митчелл достигал в «Желтых обоях» и «Фрекен Жюли». В опере Джорджа Бенджамина «Написано на коже», впервые представленной на оперном фестивале Экс-ан-Прованса в 2012 году, видео нет, но очерченная и тут же размываемая граница не менее важна.

В основе либретто Мартина Кримпа средневековый трубадурский сюжет о богатом землевладельце, его жене Агнессе и юноше, пришедшем по заказу этого землевладельца написать книгу добродетелей и пороков. Добродетелей, конечно, семейных, землевладельческих, а пороков исключительно соседских. Первое же написанное юношей изображение Евы провоцирует страстную критику Агнессы, обвиняющей гравюру в мертвенности. Заменяя Еву на Агнессу, юноша делает первый и роковой шаг в сторону соблазна. Решающей точкой станет момент, когда он, по воле стремящейся спровоцировать мужа и по-феменистски отстаивающей свои права Агнессы, напишет историю их случившейся связи, — за это уже смельчак будет зажарен и подан на стол. К слову, есть в спектакле сцена, в которой и муж демонстрирует свое неравнодушие к ангельской природе юноши.

Сцена из спектакля.
Фото — Д. Юсупов.

Это внутренний сюжет. Внешняя и остраняющая его составляющая — ангелы, являющиеся движущей силой повествования. В самом тексте уже заложено остранение на двух уровнях: зачастую персонажи произносят реплики от третьего лица, а средневековые ангелы и вовсе иногда бросаются такого рода фразами: «Ликвидируйте парковку у торгового центра, сотрите с асфальта разметку». Кэти Митчелл и художник Викки Мортимер подхватывают и развивают мысль Мартина Кримпа: двухэтажное пространство строго поделено на историческое, залитое теплым светом, и современное, подсвеченное неоновыми лампами, где и действуют ангелы, плетя свой вневременной сюжет.

Кэти Митчелл осуществляет поиск на границе созданного и процесса созидания, XIII века и XXI, на границе просто зафиксированного или уже вырубленного на коже, созданного художником или демиургом. Она никогда не признавала грани между искусством и реальностью — это главная сила супергероя Митчелл, ее британское холодное оружие. Ангелы из либретто Мартина Кримпа у нее — реквизиторы, костюмеры и вообще авторы, создающие сюжет XIII века в декорациях, совмещающих не только пространство историческое и современное, но и пространство искусства и реальности. В своей «лаборатории» они одевают персонажей и творят свою историю. Юноша — переодетый агент этих ангелов, то есть тоже автор, пришедший писать сразу по живому, по коже. Безликое, бесполое существо, готовое отозваться на человеческие проявления и зафиксировать предложенную ему реальность. Соблазненный женой землевладельца — Евой нового поколения, он начинает писать свою книгу бытия, в его руках превращающуюся в историю грехопадения. Или же превращающую это самое бытие в грехопадение. И так, будто невзначай, Кэти Митчелл, обычно задающаяся вопросом первородности искусства, ищущая первообраз на пересечении театра и кино, здесь начинает разыскивать того, кто обладает авторскими правами на грех. И вполне допускает ангельское и человеческое партнерство в этом вопросе. Бесконечное триединое взаимовоспроизведение: ангел у нее создает художника, художник пишет книгу жизни, вместе со своим персонажем превращая ее в книгу порока. За что потом и будет приготовлен землевладельцем своей жене на ужин.

Сцена из спектакля.
Фото — Д. Юсупов.

Уже не первый раз Кэти Митчелл находится в едином дискурсе с Ингмаром Бергманом и его «Персоной». Параллели эти особо ощутимы в ее мультимедийных работах, препарирующих процесс киносъемки, но сущностно заметны и здесь. Бергман, совмещая сюжетную линию, посвященную теме потери идентичности, с отсылками к самому процессу создания кино, строит сложную систему взаимоотношений смыслов и приемов, которые уже и сами по себе являются посланием. Обнажение приема для него — сверхградус постижения замысла. Поэтому фильм Бергмана на уровне содержания — утверждение человеческой многоликости, на уровне формы — рефлексия кино о собственном языке и процессе созидания. Точно так же недаром в «Персоне» появляются кадры с пригвожденной рукой, агнцем, приносимым в жертву, или пауком (который всегда для Бергмана был образом Христа), задающие как тему триединства, так и тему творения. И если в мультимедийных работах Кэти Митчелл интересует диалог с Бергманом в первую очередь в рамках постижения театрального и киноязыка, то в «Написано на коже» она вторгается и в тему созидания как такового.

А вообще, спектакль Кэти Митчелл — это как будто ангел Вима Вендерса посреди «Теоремы» Паоло Пазолини был сожран Питером Гринуэйем под голодным и укоряющим взглядом Ингмара Бергмана.