«Сосед». П. Пряжко.
театр post.
Режиссер Дмитрий Волкострелов.

Пространство студии перформативных искусств «Сдвиг», где играется спектакль «театра post», разделено на две части. Сначала зрители попадают в полутемное помещение, где выставлены разные «дачные» предметы — проржавевшие кастрюли, ножи, потрепанный телефон старой модели, пакеты с тряпьем и др. Каждая вещь лежит отдельно: пакеты — на ящиках из толстой фанеры, кастрюли и ножи — в ячейках деревянного стеллажа, сколоченного из таких же ящиков. У каждого предмета есть подпись, цитата из пьесы «Сосед», где упоминается этот артефакт.

Все вместе складывается в своеобразный музей дачного быта, ироничную вариацию на тему музейной эстетики, к которой «театр post» уже обращался в своих работах. Действие начнется позже, на другой половине площадки, скрытой за занавесом. Такая двухчастная структура напоминает еще об одном спектакле этой команды — «Художник извне и изнутри», в котором игровое пространство сначала функционировало как музейное, а потом — как театральное.

И. Николаев (Николай).
Фото — Я. Ефимова.

Вторая половина площадки — белый куб, практически беспредметный мир, где есть только стулья для зрителей, рабочее место звукорежиссера и еще два фанерных ящика, маркирующих места, где уже стоят актеры. Стулья стоят небольшими группами в разных концах зала и сориентированы в разном направлении. Некоторые из этих групп заключены в прямоугольные контуры из бумажного скотча, наклеенного на пол. На скотче надписи на латыни: rheum, armoracia rusticana, daucus и др. Это названия садово-огородных растений, которые упоминаются в тексте пьесы: ревень, хрен, морковь. Так сценическое пространство уподоблено дачному участку, где группы зрителей соответствуют грядкам и клумбам, а актеры перемещаются по дорожкам между ними. Оно функционирует в полном согласии с текстом пьесы Павла Пряжко «Сосед».

Пьеса — разговор двух соседей по даче, длинный, нераздельный, практически лишенный пауз. Может быть, главная характеристика текста Пряжко в том, что он неуемно парадоксален. С одной стороны, это бытовой диалог, едва ли не полностью состоящий из реплик, которые каждый из сидящих в зале уже где-то слышал или говорил сам — соседу по даче, лестничной клетке, вагону, — текст, воспроизводящий типичных персонажей в типичной ситуации. Но перенасыщенность бытовым содержанием оборачивается абсурдной бессодержательностью происходящего. За полтора часа мы узнаем, кажется, всю подноготную жизни пенсионера Николая (Игорь Николаев), но не его историю; почти документальный текст оборачивается беккетовским «ничего не происходит, никто не приходит, никто не уходит». Николай, впрочем, периодически уходит в свой сарай, — роль которого играет то самое пространство, в которое зрители попадали в начале, — но лишь для того, чтобы вернуться с очередной вещью и рассказом о ней.

В спектакле текст воспроизводится практически без изменений. При всем том это удивительно актерский театр, настоящий бенефис Игоря Николаева. Такой способ сценического существования обусловлен в том числе природой персонажа, предполагающий амбивалентность в отношениях между актером и героем, возможность сдвига сценической реальности то в одну, то в другую сторону. Игорь Николаев актер, но и его персонаж дядя Коля не лишен актерских задатков, в его характере — забирать внимание на себя, играть центральную роль. Когда человек на сцене неправдоподобно широко разводит руки, произнося реплику: «И вот по такой большой конфете я съедаю каждый день», — в нем виден и актер, желающий рассмешить зрителя, и герой, склонный к преувеличениям. Вместе эти двое балансируют на границе между жизнеподобием театра и театральностью жизни.

Иван Николаев (Паша) существует не так ярко, как Игорь Николаев, и это обусловлено типажом персонажа. Паша в трениках, кедах, с рюкзаком — характерный облик горожанина, приехавшего на дачу. Как и Игорь, Иван в некоторых моментах пунктиром, почти неуловимо обозначает свое присутствие на театральной сцене. Так, в одном из эпизодов, где дядя Коля в очередной раз просит Пашу подождать, пока он сходит в сарай, актер произносит реплику персонажа «И долго мне еще тут стоять?», адресуя ее то ли в пустоту дачного участка, то ли смеющимся зрителям.

Сцена из спектакля.
Фото — Я. Ефимова

Периодически проявляющаяся театральность сочетается с очень негромкой, камерной интонацией действия. Кажется, именно это помогает спектаклю балансировать на границе между жизнью и театром, оборачиваясь то бытовой сценкой, то эстрадной репризой, увлекая зрителей как взаимодействием персонажей, так и мастерством актеров.

Еще один парадокс происходящего — в сфере предметного. Вещный мир пьесы воспроизведен со скрупулезной точностью, вплоть до новой спецодежды с заводским логотипом. Но никто не использует предметы по назначению. В сцене стрижки Иван Николаев держит в руке включенный триммер фирмы Philips, но даже не имитирует стрижку, а произносит текст, поворачиваясь к своему партнеру боком или спиной. В другой сцене герои по очереди «чистят картошку», сидя перед аутентичным жестяным ведром с ножом в руках. Но картошки в ведре нет, актеры воспроизводят простое физическое действие. В сценическом существовании, как и в тексте, подлинность сталкивается с симуляцией, насыщенность оборачивается пустотой.

Пустота, повседневность, простые действия — спектакль «Сосед» представляет еще одно исследование тех явлений, к которым постоянно обращаются и Павел Пряжко, и «театр post». В конце зрителям раздают программки спектакля. Это своеобразный каталог выставки, которую мы видели в начале: фотографии тех же предметов, но снятых уже в «естественных», дачных условиях — на фоне весеннего леса, тающих сугробов, падающих лучей солнца. И может быть, это как раз тот случай, когда пустота, обыденность, повседневное течение жизни оказываются самым содержательным, что вообще есть в мире.