Фестиваль-лаборатория молодых деятелей театра «БТК.Generation»

Столь масштабного мероприятия с молодыми и для молодых давно не было в нашем городе, возможно, со времен «Оn. Театра» и фестиваля «ТПАМ» А. Могучего. Проект «БТК.Generation», придуманный на базе Большого театра кукол, объединил молодых режиссеров, актеров, художников, продюсеров. Куратор продюсерской группы Наталия Сергеевская и художественный руководитель фестиваля Руслан Кудашов задались вопросом, где и как молодому режиссеру найти работу, а заодно и продюсера с художником, и решили организовать лабораторию, созвать всех, кто хочет и может, а итог показать на фестивале. Для просмотра новых спектаклей были призваны потенциальные работодатели — представители театров Пскова, Архангельска, Иркутска, Тюмени, Нягани. В итоге — 6 дней фестиваля, 16 эскизов и 2 видеопоказа плюс обсуждения и «вечера театральных баек».

Сцена из эскиза «Похороните меня за плинтусом».
Фото — архив фестиваля.

Специфика того, что фестиваль проходил на базе Большого театра кукол, была скорее в ожиданиях, чем в результате. Показанные эскизы не обязательно предназначены для детей и театра кукол, хотя изначально думалось именно так. Поначалу выбор материала озадачивал: «Жаворонок» Жана Ануя соседствовал с пушкинской «Сказкой о Мертвой царевне», пост в соцсетях — с Достоевским, Станислав Лем — с Федерико Гарсиа Лоркой. Ответ оказался прост: каждый режиссер брал то, что ему было ближе, и то, что он делал в этот момент на курсе. По учебному плану семестр сказок сменился семестром одноактовок, которые органично вошли в афишу фестиваля вместе с работами по полюбившемуся материалу. То есть мы увидели те темы, о которых хотят говорить молодые режиссеры, актеры, художники и продюсеры.

Найти общее во всех эскизах оказалось совсем не сложно — что-то было узнаваемым методом мастера, что-то шло от самих студентов. Многие эскизы «рассказывали» истории так, будто все их знают и нет необходимости вводить зрителя в ход событий; многие эскизы содержали мотивы, связанные с богом, творением, поиском; во многих звучал русский (иногда зарубежный) рок 1980—1990—2000-х годов.

Почти никто не взял материал в «чистом» виде — многое дополнили, домыслили, переиначили, разбавили, что-то вырезали, зачастую убирая почти все слова. Это не делало произведения хуже, некоторые истории и надо «переговаривать», менять, но иногда понятными они становились только для тех, кто знал, читал и что-то помнил.

«БТК.Generation» предъявил нам не только желание говорить на большие, мощные темы мирового репертуара, но и наличие предмета как актера на сцене. Так в «Сюзанне» по пьесе Юна Фоссе шкаф стал одной из героинь спектакля. В «Донге с фонарем на носу» Алены Волковой главный герой — деревянная щепка. В «Рассказе о семи повешенных» Олега Пинжова рубашки выполняют роль приказов со смертельным приговором. В «Похороните меня за плинтусом» Романа Бокланова роли бабушки и дедушки отведены матрешке и кассетному магнитофону.

Сцена из эскиза «Шифр».
Фото — архив фестиваля.

Перестав быть проводником и посредником в этом виде театра, переложив всю ответственность на предметы и магазинные игрушки, благо предметный и игрушечный мир как никогда разнообразен, кукла (часто, но не всегда), понурив голову, наблюдала за происходящим со стороны. Деформированная и изнуренная тяжестью жизни, она иногда еще появлялась на сцене и точно выполняла свою функцию. Идеальный актер, который не подведет. Там, где кукла появлялась, она удивляла.

В «Шифре» режиссера Михаила Кулишкина у главного героя-куклы разные руки — одна больше, длиннее и шире, чем вторая. Они — указание на профессиональную деформацию человека, занятого переписыванием древних манускриптов. Есть внутри эскиза и игра в шахматы, где впервые появляется главный персонаж. Он подбирает себе голову из фигур на шахматной доске. Но мы не можем точно считать историю. Режиссер решает прояснить ситуацию, и появляется титр: «Что ты ищешь?» Кукла отвечает: «Я ищу бога». Ответ оракула неутешителен: «Я ослеп, ища его в этих строках, но и у тебя не хватит времени найти его». Любая расшифровка тайного послания — это и есть поиск бога. Но этот поиск почти бессмысленен, успеть невозможно. Так молодой режиссер вступает в трансцендентный диалог с учителем. Мысленный эксперимент, закодированное послание, которое разгадать может только создатель кода.

Главная роль отведена кукле и в эскизе Максима Морозова «Уроды» — остросоциальной истории о человеке, изувеченном в детстве родителями-алкоголиками. Сюжет в духе пьес Василия Сигарева, но лишенный драматургически внятного каркаса, предъявлял глупое зло, убивающее и калечащее по пьяни. Кукла ребенка с деформированным лицом, с беззлобным вопросом «за что?», и кукла этого же персонажа уже взрослого, лицо которого изуродовано, как и вся фигура — слишком костлявая, слишком перекошенная. Перед нами буквально скелет с обрывками кожи и мускулов, такая же и собака — кости. Эти куклы — словно экспрессионистское наваждение в унылом мире, где бутылки зеленоватого стекла — остальные персонажи, а деревянные ящики — основной сценографический элемент. Это была попытка рассказать нам историю без нравоучений, констатировать факты, не выходя на большую тему про добро, излечивающее и помогающее.

Сцена из эскиза «Выше ноги от земли».
Фото — архив фестиваля.

Кукла как один из элементов представления «работает» и в эскизе режиссера Лидии Клириковой «Выше ноги от земли», переосмысляя пьесу Жана Ануя «Жаворонок». В сюжет добавлены современные реалии — выступление депутата на открытии памятника Жанне Д’Арк и смешные комментарии сидящей чуть в отдалении пианистки (Регина Черткова), которая привносит ироничный и актуальный контекст в старую историю, перепевает песни Янки Дягилевой. Перчаточная кукла в руках Романа Бокланова разыгрывает интермедию в стиле «Панч и Джуди». Есть место и тревожной птице, которую ловит Жанна. Эта механическая игрушка, конечно, и вестник, и голос Господа в ее сердце. Но самым интересным оказывается, когда сама режиссер выходит на сцену, словно с импровизацией, а на деле — с хорошо отрепетированным сольным выступлением в манере французского шансонье Жака Бреля, рассказывая, что произошло с Жанной. Она играючи соединяет части, не заботясь о гармоничности и логике сюжета. Кажется, что все идет не так, как задумывалось, немного в стиле «The goes wrong show», но через смех и иронию осмысляется главное: герой, уверовавший в свою избранность, по-прежнему будет убит, а потом возвеличен.

Кукла как астральное тело главного героя предстала в эскизе Стефании Гараевой-Жученко «Один в океане». Но реальную историю Славы Курилова, в 1974 году выпрыгнувшего с туристического лайнера и плывшего три дня и две ночи до ближайшего берега, чтобы попросить политического убежища, мы так и не узнали. Ни политического, ни остросоциального контекста не было. А было то, что человек, покинув природу, обезличился и должен был вернуться к естественному, природному циклу жизни. Эскиз состоит из образов и метафор в лучших традициях библейской трилогии Кудашова или спектакля «Мы» по Замятину. Главный герой, вырвавшись из унылого мира клеток и квадратов (актеры в пиджаках и масках на лицах втискиваются в каркасы из труб — малогабаритные квартиры, дома, жизни), сумел содрать с лица обезличивающую маску, попав в какое-то другое пространство, где его физическое тело становится астральным — кукольным. В этом сценическом тексте все даже слишком понятно, узнаваемо, эстетизировано. А поводом для создания обобщения стал индивидуальный и совсем нетипичный опыт человека.

Сцена из эскиза «Сюзанна».
Фото — архив фестиваля.

Режиссер Ирина Криворукова делает из реального объекта-шкафа одну из ипостасей главной героини в пьесе «Сюзанна» о жене Генриха Ибсена — Сюзанне До Туресен. Занимая треть камерной сцены, шкаф-фигура будет и главной метафорой, и одной из площадок. Это одна из Сюзанн — четвертая. Остальные три сыграны актрисами. Три возраста Сюзанны — три женщины с их напрасными ожиданиями и несбывшимися надеждами. Актрисы разных амплуа и темпераментов создают одного человека. Лидия Клирикова — ворчливая старая Сюзанна с грубым, почти мужским голосом. В ее постоянных сетованиях, бесконечном расчесывании волос видятся и старческое помешательство, и желание спрятаться в ритуал. Но амплуа комической старухи подходит актрисе лишь отчасти — лицо Сюзанны выдает преждевременно состарившегося ребенка со всеми его обидами на взрослый мир. Анна Сомкина отвечает за средний возраст. Ее героиня знает об измене мужа, но статус жены гения ко многому обязывает, и она никому не уступит свой пьедестал. Актриса выходит на сцену в мужском костюме и на котурнах, сделанных из стопок книг. Она и приподнята над землей, и привязана к ней тяжелыми подошвами. Анна Левина — воздушная Сюзанна, влюбленно порхающая по сцене. Она надувает желтые резиновые перчатки и отпускает их, как воздушные шары, — быт еще не заел. Четвертая Сюзанна — шкаф — в какой-то момент распахнет дверцы в верхней половине туловища, и мы увидим маленький дом Гедды Габлер с картонной черной женской фигуркой. На этой крохотной сцене в шкафу появятся огромные жужжащие мухи, потом — кадры с заснеженными фьордами. Внутри этой Сюзанны досада и скука. Ее душа выгорала постепенно.

На протяжении всего фестиваля молодые режиссеры, делая инсценировки или перекладывая известные тексты на театральный язык, выделяли одну важную для них мысль, как, например, в «Родькином чердаке» режиссера Владислава Тутака по мотивам романа Достоевского «Преступление и наказание». Это микроисследование природы страха было полно слов, размышлений и целенаправленно пугало нас. Зрители сидели под сценой, в трюме, и смотрели на происходящее вверху, где скакали только ноги лошади, задавившей Мармеладова, или пробегала только нижняя часть Сони в белых чулочках. В итоге трюм закрыли крышкой и заколотили. Был чердак, а стал гроб.

Были и эскизы, практически лишенные слов. О смысле мы догадывались из происходящего, как в «Донге с фонарем на носу» режиссера Алены Волковой. Красивое поэтическое высказывание Эдварда Лира о непостижимости любви вполне уместилось бы в этот короткий и очень нежный спектакль. Нам бы понять, кто такой Донг и почему он с фонарем, — но нет. Обобщение, хоть и красивое, лишило спектакль индивидуальности.

Сцена из эскиза «Родькин чердак».
Фото — архив фестиваля.

Новый сюжет на старую тему показал Рома Фурштатский, его «Сказка о потерянном времени» была совсем не по тексту Евгения Шварца. Главный герой — молодой режиссер (его играет Иван Солнцев) — и его помощница, по очереди выходя на сцену, сообщали нам разную информацию о действии: она просила подождать, а он требовал, чтобы мы расходились. Мы не расходимся, и он читает целую лекцию о синдроме отложенной жизни. Гэги, сменяя друг друга, накапливают иронический объем, а сам эскиз полон рефлексии и осознания театральной профессии, режиссера и актера. Одна из мыслей — время, проведенное в театре, и время вашей жизни одно и то же, и можно провести его с большей пользой, но с меньшим удовольствием.

Завершал фестиваль эскиз Алексея Егорова «Звездные дневники Ийона Тихого» по тексту Станислава Лема. Получилась остросатирическая дискуссия о человеке в стремительно развивающемся мире, где технологии уже ого-го, а человек по-прежнему задается вопросами «кто я?», «зачем я?».

В этом эскизе использовались те элементы, которые высмеивались в «Сказке о потерянном времени» Р. Фурштатского. Ироничный диалог между этими спектаклями, как и общий веселый, капустнический настрой эскиза Егорова, снижали пафос высказывания и как финал многодневного театрального марафона были органичны.