«Тетрадь Тома Кенти». Фантазия на тему романа Марка Твена «Принц и нищий».
Большой театр кукол
Руководители проекта Яна Тумина и Александр Балсанов. Режиссер Яна Тумина, художник-консультант Эмиль Капелюш.
Роман Марка Твена о том, как мальчиков из разных сословий поменяли местами, известен всем с детства. История, старая как мир, по-видимому, и самому Твену была кем-то рассказана, о чем классик американской литературы честно признается в предисловии, ибо «триста лет, а, может, и долее отцы передавали ее сыновьям, и таким образом она была сохранена для потомства».
Свою вариацию на тему «Принц и нищий» предлагает Яна Тумина. Действие перенесено в современность. Сцена — черная коробка; стены — доски, исписанные цветными мелками. Фразы «спасибо брату», «продам гараж» здесь мирно уживаются с пассажами вроде «спектакль-манифест» или «театр forever, кино — отдыхай!». Герои — панки, эмодевочки, рок-н-ролльщики, любители поклубиться, обожатели початиться. Основное событие — событие подмены. Не подмены мальчиков — подмены реальности. Эта идея проста и понятна. Дальше — сложнее.
Четырнадцатилетний Том Кенти (твеновский нищий) пишет книгу и настолько увлекается сюжетом, что постепенно перестает быть собой, становится другим, выдуманным персонажем: существование подростка в этом мире невыносимо — слишком много страданий, выжить можно, лишь фантазируя, ежедневно отрекаясь от собственного «я» и тем самым убивая себя настоящего, изгоняя его. Эта мысль прослеживается и у Твена: оба героя живут по закону «свой среди чужих» — им плохо в пространстве родного дома и некомфортно в обретенном ему взамен.
В спектакле идея доведена до абсурда. Каждый из персонажей (а их много: почти целый актерский курс!) поочередно выходит на авансцену, читает монолог о собственном уродстве, неудавшейся судьбе. Все происходит легко, просто, органично. По цепочке. Ребенка бьет мама — он курит травку: чиркает спичкой, затягивается, исчезает. Появляется следующий: в детстве обгорел — вынужден носить тату, и его или обходят стороной, или фотографируют и смеются. То и другое больно. Вспышка, исчезновение, и на его месте — новый герой: девушка в черной пачке с выбеленным лицом — любительница посниматься на айфон. Щелкая то так, то эдак, она постепенно буквально расстреливает себя (прием, применяемый М. Скорсезе в «Бешеном быке», когда затворы камер звучат как выстрелы). Мнимая легкость, нарочитая жесткость по отношению к себе и жестокость со стороны окружающих приводят к нервному срыву: парад исповедей сменяется суицидальным парадом — все так же, по цепочке. Под «Show must go on» дети вскрывают себе вены, режут горло, обматываются веревкой, глотают таблетки, пьют алкоголь, выходят на панель. Бунт по отношению к родителям. Отказ от себя. Протест против жизни. Попытка стать другим — неизвестным, непойманным, запретным, крутым.
Черные стены, исписанные мелками, загадочно светятся, лампочки заговорщицки-зловеще подмигивают. На заборе — тоже слова, доска ничем не отличается от тетради, дневник — от книги, жизнь — от игры, улица — от дома, «я» — от «другого». Можно, заигравшись, и переборщить, перейти в мир иной, но ничего, не страшно — пубертатная романтика. Ведь куда страшнее жизнь здесь, с оскорблениями сверстников и вечными ссорами родителей.
Череда историй, хор юных голосов в отсутствии солиста принципиален для Туминой. Они все — индивидуальности со своими проблемами и страхами, и тем не менее все похожи. Подлинным героем становится существо извне — Рассказчик, одновременно напоминающий персонажа Дэниэла Дэй-Льюиса из фильма «Банды Нью-Йорка» Мартина Скорсезе и Тыквенного Джека из «Кошмара перед Рождеством» Тима Бертона. Он одет во все черное — штаны, сорочка, фрак; на голове — цилиндр; на шее — ожерелье из новогодних гирлянд; на ногах — котурны. Присмотришься — не котурны, книги. Два жизнеописания: одно про Принца, другое — про Нищего; одна книга принадлежит Марку Твену, другая, очевидно, Тому Кенти. В течение представления Рассказчик постоянно параллели между книгой Твена и спектаклем, разыгрываемым здесь и сейчас. Оказывается, истории равны: Рассказчик открывает книги, сопоставляет — нет отличий. Что триста лет назад, что сейчас — все одно. Но именно «черный человек» преодолевает слово, становится больше каждой из историй, оборачивается настоящим кошмаром.
В финале занавес поднимается, и перед зрителем возникает огромная — высотой в два с половиной метра — ростовая кукла, которую ведут все участники действа. Звучит оригинальный текст Марка Твена на английском. Под дружное улюлюканье отпускают на волю: привязывают к тросу, и та взлетает, повисая под потолком прямо над зрителями. Лампочки внутри нее еще горят— душа еще живет, но эта страница уже перевернута. Кошмар закончился — началась сказка. Сказка о преодолении страха, о жизни новой, о пути не от себя — к себе.
Не потяну сейчас высказаться подробно, но это очень мощное в эмоциональном плане высказывание. М. быть, небезупречное и с поправкой на образовательные задачи. Но подростковое мировоззрение там показано в удивительно адекватном художественном эквиваленте – без перехлеста в документализм или клинические подробности. И атмосфера удалась: отчаянная, загадочная, взрывная… В общем, я бы на этот спектакль приводила родителей, которые уже забыли, но еще смогут вспомнить себя двенадцатилетними.
Сильнейшее потрясение от театра за последние годы