К юбилею Клима, режиссера и драматурга

У Клима, говорят, юбилей. То ли 70, то ли 120 (разные ходят слухи). Хотел написать по этому поводу что-то умное. Про Подвал. Но на полдороге вдруг вспомнил, как год примерно назад моя младшая дочь Соня приходит утром на кухню и говорит: «Знаешь, папа, мне сейчас приснился сон, что ты, папа, ученый и пишешь какую-то научную работу. А для того, чтобы ее писать, ты держишь какого-то человека (кажется, такого же ученого или что-то такое) в подвале. Наблюдаешь за ним и пишешь. Мы об этом тоже знаем, ходим в подвал, кормим его. Проходит какое-то время, и он сбегает. И вот нас всех должны посадить за это на 15 лет. Мы же знали про то, что ты там его держишь. В общем, нас должны посадить, но для этого нам надо собраться с вещами и пойти к судье, которая принимает там, где салон красоты. Мы собираемся, идем, а по дороге заходим в ларек за фруктами, покупаем, сколько можем, но все равно очевидно, что на пятнадцать лет нам их не хватит». (Там дальше еще следовали всякие разговоры с разными ее подружками, которым она стеснялась сказать, за что нас сажают, и говорила, что за продажу амфетамина, — не суть.) Ну, вот так примерно. «Понимаешь, — говорит, — папа, было очень обидно. Потому что ничего нельзя было с этим поделать. Ты же ученый, значит, должен писать свои работы, значит, должен держать кого-то в подвале. И ты же мой папа, и с этим тоже ничего нельзя поделать, не буду же я на тебя доносить».

Клим

— Да, — говорю, — Соня, странный сон. Я же и так вроде как ученый. Или я там у тебя во сне какой-то другой был?

— Да нет, такой же.

— Ну, а если такой же, то я не очень понимаю, почему он сбежал. То есть, смотри, я ученый, такой же, как и есть. То есть я пишу работу про Клима. За которым наблюдаю. А он у меня сидит в подвале. Я за ним наблюдаю и пишу. И он вдруг сбежал? То есть ему создали все условия. Он там может спокойно заниматься театром, в подвале — у него же театр в подвале был? Вот его в подвал и посадили — его еще три раза в день кормят, поят, постельное белье меняют. И он сбежал? Тебе не кажется, что это странно?

— Ну да, если так поразмыслить, действительно, непонятно. Может быть, это кто-то другой был, о ком ты еще пишешь? Может, Янковский? Хотя, если бы это был Янковский, я бы его узнала. И вообще, чего бы это Янковский стал на тебя доносить?

— Да, — говорю, — здесь явно что-то не то.

Посидели, помолчали.

— Знаешь, — говорит, — а может быть, Климу на самом деле вовсе и не нравилось заниматься театром в подвале? Ты у него спрашивал?

— Да вроде спрашивал. Вроде говорит, нравилось.

…

Нравилось ли на самом деле?

Когда-то (примерно курсе на втором, то есть лет 30 назад) я сделал для себя открытие, в тот момент поразившее меня до глубины души: «маргинальное и есть центральное» («Ad Marginem», посмотрел я сейчас в Википедии, было основано в 1993-м, а ведь кажется, что оно было всегда).

Сейчас, по прошествии 30 лет, могу ответственно заявить, что если эти годы меня чему-то и научили, то простому пониманию того, что «маргинальное не есть центральное». То есть, как бы это попонятнее сказать: для того, чтобы маргинальному быть по-настоящему центральным, оно (формально, внешне) должно оставаться самим собой. Находиться где-то с краю. Лучше — вообще вне поля зрения.

Когда в 1994-м Подвал закрывался в первый раз, Михаил Смоляницкий (на мой взгляд, один из лучших московских критиков первой половины 1990-х) написал о Мастерской достаточно проникновенную статью, в которой, среди прочего, был и такой пассаж:

«Помню, как одна дама-критик говорила мне примерно следующее: ʺЯ, может быть, никогда не попаду к Климу, но ощущение, что, пока я хожу по городу, занимаюсь делами, смотрю спектакли, он сидит где-то там в подвале и репетирует, — это ощущение действует на меня как-то успокаивающеʺ».

«Успокаивающе» — хорошее слово.

…

Много ли человек на самом деле видели то, что 30 лет назад происходило в Подвале? Например, тот же второй вариант «Ревизора»? Спектакль прошел (если я ничего не путаю) 28 раз, «вместимость зала» — 15-17 человек (из которых 5-6 — завсегдатаи). То есть человек 300? Много это или мало на 20-миллионную Москву? На мой взгляд — очень много. Пусть даже из этих 300 по-настоящему восприняли происходящее 100. Пусть даже 50…

В конце концов, даже Авраам начинал торговлю с Богом с пятидесяти («…может быть, есть в этом городе пятьдесят праведников? Неужели Ты погубишь и не пощадишь места сего ради пятидесяти праведников в нем? И сказал Господь: если Я найду в городе Содоме пятьдесят праведников, то Я ради них пощажу все место сие»). Проблема в том, что в Содоме на тот момент не нашлось и десяти.

И да, я, конечно, отдаю себе отчет в том, что между зрителем и праведником есть некая разница. Вот только с точки зрения Театра, если в городе не найдется и десяти зрителей…

…

То, чем занимался (и продолжает заниматься) Клим, с одной стороны — крайне просто. Но в то же самое время, с другой, столь же крайне трудноопределимо. Просто Театр (пусть и с большой буквы)? Да вроде бы — нет, не просто (как говорила некая девушка другой, почти такой же: «Это не театр. Если ты думаешь, что ты пришла в театр, ты ошибаешься, это не театр. Клим, Подвал, это не театр, это о чем-то другом»). Тогда — что? Мистическая практика? (Однозначно — нет.) Некий «особый путь»?

Лучшая краткая формулировка из встречавшихся мне (конечно, тоже не идеальная, но все же): «напоминание о подлинности». Семеновский, правда, сказал это не о Климе, а о неком тексте о Климе, но, думаю, понятно, о чем идет речь. Потому что, в конечном итоге, для нас — потенциальных зрителей — важно не столько то, чем он там занимается, сколько то, чем это может стать для нас.

Пусть даже не сама реальность, а просто напоминание о ней. Сегодня и этого уже вполне достаточно.

…

Что же касается того, чем он занимается (ну, то есть, занимается со своими актерами, со всеми теми, кто просто еще готов чем-то заниматься), то ответ здесь вроде как на самой поверхности. И даже выдумывать ничего не надо.

Первый спектакль Мастерской, в котором Клим окончательно отказывается от собственно спектакля как формы, назывался «Служение Слову». И это было действительно (и просто) служение. Служба. Как в церкви. Как, собственно, должно быть и в театре. Когда человек просто приходит на службу и делает свое дело.

«Действие происходило по субботам. Никто ничего не репетировал… С первого дня при публике взяли тексты и…»

Как когда-то говорил об этом Сергей Ковалевич: «То, что делал Клим в ʺСловеʺ и ʺПерсахʺ, — фактически это была работа с хаосом. И идея была очень простая: если у тебя внутри есть гармония, то твое поведение на площадке должно ее обнаружить. […] Человек берет текст и начинает сразу петь. И в этом заключалась основная идея. Это же лежит в русле культуры, в русле православной культуры, ты берешь текст и начинаешь его петь. Такая идея мне показалась поначалу шокирующей, а потом я ее принял».

…

Собственно, с тех пор, как мне кажется, ничего не поменялось. Просто взяли тексты — и вперед на площадку. И дальше — «если у тебя внутри есть гармония, то твое поведение на площадке должно ее обнаружить». Причем обнаружить, хочется добавить, не просто «в себе». А обнаружить как факт: в мире (в себе, в нас, в пространстве и времени). Во времени — в особенности.

Пока этим кто-то продолжает заниматься, кажется, еще не все потеряно. Ни для нас, ни для времени, ни для мира (ну, во всяком случае «это ощущение действует на меня как-то успокаивающе»).