«Прокляты и убиты» (по роману В. Астафьева),
МХТ им. Чехова.
Режиссёр, автор инсценировки, художник Виктор Рыжаков
На малой сцене МХТ им. Чехова состоялись предпремьерные показы спектакля Виктора Рыжакова «Прокляты и убиты» по одноименному роману Виктора Астафьева.
Эта тяжелая и жестоко правдивая проза о самой страшной войне ставилась уже много раз — широко шла инсценировка Н. Садур «Смертники», переносили на сцену и сам роман (об интересном спектакле Дмитрия Егорова в Алтайском Молодежном театре в Барнауле читайте в ПТЖ № 59). Версия Виктора Рыжакова — еще один этап в освоении астафьевской прозы. Открыты новые возможности текста, уже превратившегося в классику ушедшего ХХ века.
В черном пространстве малой сцены МХТ — почти белый квадратный пустой помост, над ним — летающая белоснежная занавеска, на заднике — черный экран. Черно-белое кино. Два десятка молодых мужчин — сначала новобранцы в кепках, в черных пиджаках прямо на голое тело, потом — в холщовом исподнем. После из хора парней отделяются фигуры с именами и историями — лейтенант Щусь, задающий один и тот же вопрос «зачем это все?», капитан Скорик, предавший родителей, объявленных врагами народа, боец-балагур Булдаков, рослый боец-старовер Рындин, задумчивый боец Шестаков, боец-заморыш Попцов…
Самый старший, сухой и жилистый, с встревоженными глазами, в которых — страх за пацанов и отчаяние оттого, что ему их не спасти, не защитить — старшина Шпатор.
Одна девушка — она за всех женщин, отправивших сыновей на войну, за всех замерших в немом крике матерей, и за мать Ашота, которого наверняка первого убьют на передовой, и за мать Снегирей — Еремея и Сергея, «показательно» расстрелянных за дезертирство.
На пустом помосте все должно быть сыграно актерами: предметов нет, кроме жестяного ведра с кружкой, таза и мисок. Вновь прибывшим в казарму-землянку старшина Шпатор объясняет: в таз — мочиться, в ведро — … Человек в Чертовой яме (подготовительная рота) сведен на уровень животного: хлебает жидкую баланду из миски, а после исторгает ее из своего тощего организма в таз и ведро. Вот и все нехитрые функции, вот и все предметы на сцене.
Рыжаков не допускает на сценическую площадку никакого быта, никакой иллюстративности. Выразительные средства спектакля предельно условны. И это объяснимо. Молодым московским актерам, красивым, сильным, здоровым и, слава Богу, не знающим, что такое постоянный голод и лютая стужа, нисколько не похожим внешне на измученных астафьевских доходяг, смешно было бы играть впрямую, «по правде». Фальши было бы не избежать. Поэтому режиссер ищет более сложные ходы от актера к персонажу, тонко выстраивая связь между личностью исполнителя и его ролью. Возникает взгляд не просто издалека, а, можно сказать, из космоса: недаром на экране после расстрела братьев Снегиревых появляются плавающие в невесомости фигуры космонавтов в шлемах и скафандрах. Человек — крошечная частица космоса — одинокая, заброшенная, беззащитная. Или человек — маленький камушек, похожий на миллионы других камней на дне моря, над которыми пробегает прозрачная волна — это один из визуальных рефренов спектакля (компьютерная графика и визуализация — Владимир Гусев).
В начале, когда новобранцы выгружаются из вагона, мы видим кадры «Прибытия поезда». И весь дальнейший ход спектакля сопровождается титрами: русские слова и имена пишутся латинскими буквами, что тоже как будто подчеркивает дистанцию, отделяющую нас от происходящего. Интересно то, что дистанция, остранение только усиливают, в конце концов, сопричастность. Этот прием работает на эмоциональную включенность зрителя, которого не стараются специально напугать ужасами кровавой и грязной изнанки войны, разжалобить «жизнеподобными» страданиями. Приемы иные, театрально-условные, а прошибает по-настоящему.
Сложно и точно выстроена пластическая жизнь многоголового тела роты (хореограф Олег Глушков, знакомый, в частности, по фильму «Стиляги»). Движения двадцати человек на маленьком помосте должны быть абсолютно точны, просчитаны и выверены. Замечательно продумана вокальная партитура (жанр спектакля «Несостоявшийся концерт», но музыкальная составляющая важна в нем не менее пластической: хоровое пение становится одним из сильнейших средств воздействия). В начале за белой занавеской негромко звучит «В лесу прифронтовом», голоса тихие, высокие — как будто поют души тех солдатиков, которые даже дедушками нынешних ребят быть не могли, потому что убиты в восемнадцать лет… По ходу спектакля возникают разные, и вроде бы не совсем уместные песни — романс «Я встретил вас», казачья песня «Пора молодцу жениться», лейтмотивом звучит «Балалаечка». Армянские песнопения (среди персонажей — армянин Ашот, но здесь тоже не иллюстративная логика: странное иноязычное пение, гортанные звуки и вселенская тоска «работают» на тот самый космический масштаб, который задан в спектакле). И в самом финале все поют знаменитый вальс «На сопках Маньчжурии»: «Забыть до сих пор мы не можем войны, и льются горючие слезы…».
Чисто, прозрачно звучат молодые голоса, и это пение становится тем хрупким мостиком, который перекидывается от нас, сегодняшних, туда, к тем мальчишкам. И создается сильное ощущение живой, не книжной истории, которая вызывает и боль, и сострадание, и радостное чувство общности.
Спасибо большое журналу за такие быстрые отклики! Е. Тропп уже не первый раз обращается к этому материалу (и «Веселый солдат» в БДТ, и «Прощание славянки» в Барнауле) и у меня к ней вопрос. Роман Астафьева столь подлинен, что, как кажется, приемами условного театра не открывается. Судя по Вашему описанию и фотографии, спектакль Рыжакова — действо вполне эстетское и условное («Прибытие поезда» и космонавты — это юмор такой?). Как это совмещается с некрасивой, грязной подлинностью жизни, изображенной в романе Астафьева?
На фото — красивая мизансцена, что само по себе кажется кощунственным по отношению к астафьевской правде, фактуре, Вы пишете, что молодые актеры сытые и гладкие (много таких мы видим в сериалах о войне). Но Вы пишете, что спектакль удался. В чем его подлинность? В проживании эмоции? Какой — гражданской или лирической? Спасибо за внимание.
Не сдержала реплику 🙂
По-моему, красота способна как раз усилить ощущение трагедии, и уж никак не быть кощунственной. Скорее, натурализм может снизить трагедийный пафос, не говоря уже об эстетическом несовершенстве…
Когда в спектакле Тростянецкого начинала звучать музыка из «Лебединого», и возникала эта «балетная» сцена кровавого боя — мурашки по коже и слезы градом просто… Никакая «подлинность» так не сработало бы!
МХАТовских «Проклятых» очень хочется посмотреть…
Уважаемая Евгения! увидел Вас на этом спектакле и порадовался, что в зале будет еще один трезвый петербургский взгляд…Печально ошибаться. Понятно, что Москва с радостью создает и потребляет новых кумиров, не зная что откуда берется…Но ВЫ — петербургский человек! Вы не увидели, или не захотели заметить 48 цитат из Малого Драматического?!..»Стройбат», «Старик», «Дом», «Клаустрофобия»… — процитировано ВСЕ! Только создать в спектакле живой оркестр пороху не хватило. Большинство этих молодых актеров поучаствовало в дипломном спектакле «Ханума», сделанный, как Вы понимаете, по видеокассете, и предусмотрительно посвященный БДТ А этот спектакль смело можно посвятить МДТ. Понятно, что молодые актеры МХТ этого не знают, они не видели этих спектаклей, не учились на Моховой, не были петербургскими критиками…А ВЫ, Евгения?!..знаете, учились,видели?…
Уважаемый Кленин, не понимаю Вашего негодования: если спектакль МХТ похож на спектакли Малого драматического (которые, Вы, надо полагать, считаете выдающимися), то это сходство ему не в минус, а в плюс. Цитировать же выдающиеся произведения искусства — дело уже давно не только привычное, но и допустимое…
Впрочем, оговорюсь сразу: я никаких цитат не вижу, не ищу и искать не намерена. Может быть, потому что по разным причинам (в том числе, потому что несколько лет жила за границей) не видела «Клаустрофобию» и «Старика» («Дом» и «Гаудеамус»-«Стройбат» видела, и не раз, и абсолютно ничего общего с «Проклятыми» не нахожу). Но, скорее всего, дело не в том, что я не помню именно этих или каких-то других спектаклей МДТ, а в том, что я воспринимаю спектакль Рыжакова как авторское, оригинальное произведение, с сегодняшними постановочными решениями и сегодняшним человеческим посланием, которое, конечно, можно с чем-то сравнить (в журнальной статье я пишу, что этот спектакль мог бы называться «Павшие и живые», как давний любимовский), но оценивать и анализировать стоит только по его собственным законам. Я не создаю никаких кумиров, я просто пришла на спектакль — и увидела то, что увидела, без всяких привходящих обстоятельств, которые Вы упоминаете в связи с «Ханумой» и т.д. Я ничего этого не знаю и, признаться, знать не хочу.
Я дважды посмотрела спектакль «Прокляты и убиты», отвечаю за каждое слово в написанной рецензии, продолжу, с Вашего позволения (да и без него!), считать себя петербургским критиком, хотя и не помню наизусть всех спектаклей МДТ.
Заодно, раз уж я ввязалась в разговор, отвечу и Beatrise. Во-первых, я не писала, что молодые артисты МХТ «сытые и гладкие». Я аккуратно и корректно написала, что «красивым, сильным, здоровым и, слава Богу, не знающим, что такое постоянный голод и лютая стужа, нисколько не похожим внешне на измученных астафьевских доходяг», молодым артистом странно было бы играть этих героев впрямую,»от себя». А, во-вторых, красота этого спектакля (и визуальная, и звуковая — замечательный вокал) — контрапункт к рассказываемой истории, жестокой, кровавой, несправедливой. И в спектакле Тростянецкого по Астафьеву, и в спектакле Егорова была своя красота и своя условность, а, наоборот, никакого натурализма в изображении «грязной жизни» не было.
И, в принципе, красота не может быть кощунственна по отношению к правде! Красота, как известно, спасет мир. Вместе с правдой и добром.
Уважаемая Евгения!
Понимаю всю не-авторитетность для Вас подобного письма…но не могу молчать.
Что грустно в нашем диалоге– это разность этических систем:
«Цитировать же выдающиеся произведения искусства – дело уже давно не только привычное, но и допустимое…»
Кто Вам это сказал? Кто решил, что делать спектакли с заимствованиями (намеренно или по серости) – это норма?
«…я никаких цитат не вижу, не ищу и искать не намерена.»….а я полагал, что Вам, как петербургскому критику, они бросятся в глаза. А у Вас оказывается блокирован аппарат сопоставления и анализа. Почему? Это же обычное для театрального критика упражнение.
«.. оценивать и анализировать стоит только по его собственным законам..» Этот спектакль не создает законы, а цитирует. Ну, допустим…То есть, я могу переписать Вашу статью, подсократить, перепеть — ..и судить её будут по её собственным законам?
«Я не создаю никаких кумиров, я просто пришла на спектакль – и увидела то, что увидела, без всяких привходящих обстоятельств, которые Вы упоминаете в связи с “Ханумой” и т.д. Я ничего этого не знаю и, признаться, знать не хочу.»… — грустно. Таких кумиров, как спектакль БДТ, с водой не выплескивают. Мы как-то обсуждали с М.Ю.Дмитревской, что «Человеческий детеныш» — это бледная тень экзаменов курсов Корогодского 1-го курса. Да, конечно, нынешние студенты, да и Р.Кудашов, этого не знают…Вот в Вашей фразе и обнаруживается Ваш вклад в их невежество. Вы им лекции по истории театра случаем не читаете? ..Тогда лучше читать лекции по стиранию истории театра из молодых петербургских мозгов.
«..продолжу, с Вашего позволения (да и без него!), считать себя петербургским критиком, хотя и не помню наизусть всех спектаклей МДТ.»…грустно, мне казалось, что это и есть фирменное отличие сотрудников вашего журнала. Спектакли Додина лучше знать, они обеспечили работой многих московских режиссеров, которых мы теперь будем судить, оказывается, по их собственным законам.
С уважением,
Кленин
Г-н Кленин, перестаньте грустить обо мне и о том, что я не помню всех спектаклей МДТ. Погрустите о чем-нибудь другом. Например, о том, что Вы ничего не в состоянии написать о спектакле Рыжакова, кроме того, что в нем есть нечто, что, с Вашей точки зрения, Рыжаков украл у Додина. Что именно — Вы написать не можете, у Вас нет для этого времени, слов и профессиональных умений? Или смелости? Смелости и профессиональных умений хватило только на то, чтобы написать в нашем блоге донос на Рыжакова, который по кассете — как Вы пишете — поставил со студентами «Хануму».
Я Вам ответила: не хочу знать внутритеатральных (внутринститутских) сплетен, которые Вы здесь распространяете (потому что написать, что кто-то поставил что-то по кассете — это сплетня, которую мне читать противно). Вы мне на это пишете, что я «выплескиваю с водой шедевр БДТ». Какая связь?.. Куда я его выплескиваю?.. Вы читать умеете? Не сценический текст, так хотя бы просто вербальный текст?..
Я еще раз повторяю, хотя понимаю бессмысленность и ненужность ответа: я не создаю московских кумиров (это Ваши слова из первого комментария), я просто посмотрела спектакль — и написала о нем рецензию, от нее не отказываюсь. Плохо написала — хорошо написала, не знаю, судить читателю, но написала, связно объяснила, что мне нравится в спектакле и т.д. Вы же не смогли написать о спектакле Рыжакова НИЧЕГО, а продолжаете почему-то заниматься мной, моей памятью, моей этикой, моим «аппаратом сопоставления и анализа»! И еще волнуетесь о студентах Кудашова, которых походя обозвали невежественными только потому, что на их курсе, как и на курсе З.Я., занимаются этюдами на животных и из этих этюдов делают спектакли… Не волнуйтесь! Я не читаю им лекций, я их вообще никому не читаю, я веду семинары. С исторической памятью, и с этикой, и со всеми «аппаратами» у меня все очень хорошо. Прошу Вас оставить меня в покое, а если хотите что-то здесь писать — не пишите о коллегах, не оценивайте театральных критиков, не занимайтесь кухонными разборками, не трясите грязным бельем перед носом у читателя. Пишите о спектаклях. Если сможете.
Петербургский контекст
Так случилось, что мое детство и юность прошли в стенах театра Корогодского, студенткой я не раз посмотрела все спектакли Додина, а искусству театральной критики меня учили на Моховой. Вспоминая потрясающий спектакль «Бемби», поставленный Зиновием Яковлевичем, я не могу не процитировать фразу, которая не вошла в него, но является знаковой в моем представлении для всех людей, берущихся за перо: «If you don’t have something nice to say, please say nothing at all…» Хотелось бы, в каких-то случаях, чтобы именно она приходила в голову людям пишущим.
Разгромная аналитическая статья любого критика не вызывает чувства несправедливости, потому что с анализом происходящего на сцене и придуманного режиссером действа можно не соглашаться и спорить: мы все видим по-разному. И дело тут не в московской и петербургской школе театроведения. Я, к счастью, не вижу в каждой деревянной конструкции, использованной на сцене разных театров, цитату из сценографии Эдуарда Степановича Кочергина, равно как и не воспринимаю алюминиевую миску как атрибут только спектаклей «Дом» и «Братья и сестры» Льва Абрамовича Додина. Если уж на то пошло, все без исключения художники находятся под влиянием мастеров, которых они боготворят, и какие-то отдельные детали навевают зрителю ассоциации единства стиля, но говорить о плагиате, не подтвердив это ни единым фактом. (48(!)цитат — шутка ли?) в спектакле Виктора Рыжакова, по меньшей мере странно.
«Прокляты и убиты» — для меня один из лучших спектаклей о Человеке на Войне. Я никогда не забуду лица зрителей, их глаза, нескрываемые слезы и лица молодых артистов, рассказывающих эту историю на одном дыхании. Да, это — дыхание Времени, с использованием компьютерной графики и видеофрагментов. Но это и та черно-белая память, которая есть в каждом из нас. На огромном полотне экрана титры латиницей, кадры хроники, только что сыгранная сцена в завораживающем рапиде — это наша Жизнь, где мы – Герои или просто Персонажи. Узнаваемые, забытые, смешные, отвратительные, честные, справедливые, наивные Мы.
Молодому актерскому ансамблю могут позавидовать и мхатовские «старики». Рыжакову удалось сделать то, что удается немногим: на сцене команда, которая существует и дышит в унисон, звучит без единой ноты фальши. Может быть, поэтому петербуржцы, воспитанные на спектаклях Додина и Корогодского, созданных школами единомышленников, воспринимают московскую премьеру, как театральное событие?
Я плакала на этом спектакле, сидя на первом ряду, и будучи бесконечно благодарной людям, которые честно и искренне рассказали о том, о чем болит душа.
Это заслуживает уважения.
А если говорить о театральной критике, то развернутого анализа спектакля.
Простите, но нас так учили на Моховой.