Этим летом в Севкабель Порту проходил Международный фестиваль актуального кино «Пример интонации» — в честь десятилетия одноименного некоммерческого фонда Александра Николаевича Сокурова, поддерживающего молодых кинематографистов из разных частей России.

На берегу северного города звучали знакомые и новые голоса на разных языках — у каждого своя интонация, но все направлены на человека в разных его проявлениях и окружении. О человеке как той части мира, что создается и разрушается силой его рук, и о самом мире, с которым он часто вступает в противоречивые отношения. О человеке как части пространства культуры. О человеке — близко, обостренно, честно.

Значительная часть основной программы кинофестиваля — имена российского авторского кино: Борис Хлебников, Роман Михайлов, Алиса Хазанова, Наталия Мещанинова и Антон Елисеев — специальные и премьерные показы.

На фестивале.
Фото — Андрей Натоцинский.

Но есть и другие голоса — учеников Александра Николаевича Сокурова, вышедших из его мастерских. Представлены они были режиссерскими работами Никиты Добрынина, Всеволода Воронова, Муслима Могушкова, Андрея Натоцинского, Марии Антоновой, Юрия Мокиенко и Сергея Кальварского (Санкт-Петербургская мастерская, выпуск 2022 года в Институте кино и телевидения), а также полнометражными дебютами Малики Мусаевой и Олега Хамокова — выпускников Кабардино-Балкарской режиссерской мастерской (выпуск 2015 года в Нальчике), той самой, из которой выросли Кантемир Балагов, Владимир Битоков, Кира Коваленко.

Центральным же событием фестиваля стал премьерный для России показ нового фильма Александра Сокурова — «Сказка», в которой беспокойным сном спит человек, ворочается — красные всполохи, стальные молнии — под плотной гущей сизых туч; в ином пространстве сокрытый мир, о котором не помнят, отворачиваются — но он живет, в нем прозябает человеческая масса ревущих душ, безликих, роящихся… И только четыре фигуры различимы и узнаваемы: Сталин, Гитлер, Черчилль и Муссолини. Четыре «бродяги», как называет их Автор, и их двойники-братья маются в Чистилище, бродят по его монохромным окрестностям. Дантов сумрачный лес, словно с гравюр Доре, пророс в угольных руинах Старого Света, из него выход — в густой и серый, как копоть, туман без границ или же в грот, к Райским Вратам, за которыми наблюдает каменный лик Августина. Безвременное пространство — рукотворное, над его созданием несколько лет кропотливо работали Александр Сокуров и команда фильма. Оказавшиеся в нем политические деятели, бывшие в XX веке властителями душ, а ныне скитальцы в застывшем мире, словно отделились от архивных записей и сошли на экран узнаваемыми фигурами, из подлинных кино- и фотодокументов, оживленных новыми технологиями.

Кадр из фильма «Сказка».

Они общаются, каждый на своем языке — звучат грузинский, немецкий, английский, итальянский, — ехидно шутят, не скрывая собственной натуры, желающей мирового господства, и маются, маются, маются… Тяжелые Врата лишь приоткрываются, но никого не пускают — повезло (?) только Наполеону, его простили, и теперь его тень иногда гуляет по Чистилищу, словно дразня томящихся: «Долго мы здесь? Создатель нас побаивается». Смиренно неподвижным остается их сосед по тягостному ожиданию — Иисус Христос, их взаимное присутствие вызывает удивление друг у друга. Ему остается только тихо вопрошать: «Отец, как же их много вокруг тебя. Сколько мне еще ждать?» Но ответом послужит молчание…

Серая горькая мгла — есть сущность этого гиблого места, в ней слепит белоснежный камень, похожий на стены внутренней воронки недосягаемой Вавилонской башни, а внизу трупы — часть почвы и фундамента, архитектуры («Война и архитектура — мое настоящее ремесло», — сообщает немецкий диктатор). Размытый бесконечный поток — людской вой, — следующий под оглушающую народную «Вперед, друзья» и слитый с ней. Народ, выбравший своего правителя и одновременно страдающий, ропщущий.

От мельницы оставался остов — да и он теперь разрушен: «Позовите Сервантеса, пусть посмотрит». Одним тяжелым кулаком можно разбить «врага» и сгубить человека.

Сон человека явил предчувствие с горьким возвещением: «Все забудется и начнется сначала».

Кадр из фильма «Сказка».

В центре Истории — так или иначе — Человек. С его ответственностью, долгом, этическим выбором. Первым днем на фестивале эту тему, где человек оказался вовлечен в исторический процесс настоящего и прошлого, затронули в полнометражных документальных фильмах Никита Добрынин («Vad’d’a. Мытарства») и Всеволод Воронов («От огня — огонь»).

Vad’d’a — ваддя, водь — малочисленный коренной народ Ленинградской области, за XX век переживший революции и войны, гонения и выселения, сейчас его численность достигает где-то не более сорока. В прошлом столетии через человека перешагнула власть, в этом — расползающийся промышленный сектор омертвляет живые территории. Широкая автомобильная дорога бесконечно уходит вдаль, разрезав массив леса; на черном небосводе вспыхивают оранжевые огни — зарево промзоны; бульдозеры и экскаваторы превратили зелень природного ландшафта в глинистые покатые холмы, а человеческий голос не расслышать за гулом камазов (оператор Кирилл Димов; звук Игоря Губарева). Но проникая вглубь, ближе к человеку — (крупным планом) — можно увидеть, как за зеленой листвой, сквозь которую пробиваются солнечные лучи, звонко смеются и играют дети: в фильме история показана через связь трех поколений, детей, взрослых и пожилых людей, но самым юным он начинается и заканчивается. Этнографическая музыка, народные костюмы, пурпур копорского чая — элементы водской культуры, вышитые по канве фильма, — не ведущая тематика, но неразрывная связь с памятью и прошлым.

Кадр из фильма «Vad’d’a. Мытарства».

Стоит село, пока жив праведник, — стоит деревня Лужицы, пока на месте ее ось — люди, сохраняющие свою культуру сквозь мытарства.

Второй фильм первого вечера, «От огня — огонь», был создан самостоятельно, не под художественным руководством Александра Сокурова, но тем не менее Всеволод Воронов остается учеником своего Мастера. И главному герою фильма — учителю физики, оказавшемуся вместе со своими учениками-старшеклассниками в условиях начинающейся в 2020-м пандемии, — пришлось «построить» ковчег, пусть виртуальный, чтобы не потерять с ними связь. Художественное пространство схваченного и запечатанного времени — проявляющееся полифонией звуков эхо истории XX века (звукорежиссер Константин Червяков), наложенное тонким фотослоем на пандемийную реальность (фильм смонтирован как соединение двух пространств: zoom-уроков и эпизодов ковидных будней главного героя, снятых на камеру). Мир тогда стал единым телом с размытым и застывшим временем — в засветах, размыто и приглушенно показана жизнь главного героя. Не покидающее чувство отдаленности, обособленности, ирреальности, но в то же время обостренная связь невидимыми нитями с прошлым. Учитель вкладывается в своих учеников, передавая им от своего огня огонь знаний, — но вместе с тем есть и ученые — Анри Беккерель, Пьер и Мария Кюри, Эрнест Резерфорд, Вильгельм Рентген, ставшие героями его видеоуроков, внесшие свой вклад в развитие мира и одновременно «подарившие» ему знание для создания ядерного оружия (и в данном случае от огня — огонь). И здесь авторы затрагивают этическую сторону вопроса: чем научно-технический прогресс может обернуться для человечества? Да, мир развивается — но какой ценой?

Кадр из фильма «От огня — огонь».

Расщепленный мир, которому свойственна фрагментарность, доведенная (ли) в XXI веке практически до своего абсолюта, соединяется в виртуальном пространстве zoom-конференции. Это явление распада как раз было характерно для начала XX века, откуда родом герои уроков Валентина Воронова. Объединяются эти истории, судьбы распадающихся миров, и фильмом режиссера.

День второй продолжился показом четырех короткометражных игровых фильмов — Муслима Могушкова («Слабый тигр»), Андрея Натоцинского («Чужбина»), Марии Антоновой («Катаюсь») и Юрия Мокиенко («Митя Елизаров»), — общечеловеческие темы которых — сердечность, бесприютность, поиски собственной идентичности, мечты — раскрылись в судьбах героев картин.

Кадр из фильма «Слабый тигр».

Антонимичные, контрастные со своей средой герои «Слабого тигра» Катя (Катерина Клитончик) и Егор (Егор Котельников) — два мира, две истории, параллельно разворачивающиеся в старых квартирах под крышей одного панельного дома. Две мечты, которые бьются о быт и семейные отношения, обстоятельства непростой жизни надломленных людей. Катя мечтает поступить в вуз и заниматься историей, но не находит поддержки у своего мужа со сложным характером («Не лучше ли потратить деньги на отпуск?»). Ее цветовое пространство — голубой среди приглушенного, тихого песочного. Егор — творческая натура, он шьет одежду, заниматься музыкой — его мечта. Но все заработанные деньги забирает и тратит на алкоголь мама. Комната Егора, фиолетово-лиловая обитель, сшитый им черный костюм с яркими желтыми деталями диссонируют с тусклым, грязно-серым пространством кухни. Общая завязка двух параллельных историй — ссора с близкими. Оставив опостылевшее существование за дверью квартир, Катя и Егор сталкиваются в подъезде — это теперь их общее пространство, в которое цветовыми акцентами-деталями проникают их миры (оператор Николай Романьков). Встретились два незнакомца, ранимые, с тонкой душой — и человеческим теплом залечили раны друг друга. Человеку нужен человек.

Кадр из фильма «Чужбина».

Фильм Андрея Натоцинского «Чужбина» — насыщенный, плотный метафизический ребус, снятый на 35-миллиметровую пленку (оператор Михаил Пашкульский). Полученное изображение, словно серо-сиреневое стекло, покрыто тонким опаловым слоем. Два начала — мужское и женское (Иван Кириллов и Анна Синякина). Снова два незнакомца, место встречи — купе поезда. Невозможная и неотвратимая телесность, обретение и бесприютность, молчание и тление. Он — человек, имеющий дом, кров, но свернувший с пути, как будто вынужденный скитаться, — мужчина, муж, отец и сын. Она, чей облик — облик Мадонны, написанный маслом, та, в которой нуждаются, для него чужая. Оба нуждаются в близости, но близость оборачивается душевными страданиями и физическим отвращением — (древесное) лоно сгорает изнутри — бескровный человек, его последние слова — оковы: «Куда бы ни пошел, везде мой дом, // Чужбина мне — страна моя родная» (из «Баллады поэтического состязания в Блуа» Франсуа Вийона).

«И ты ходишь кругами, подбирая слова, сознавая: все исправить можно, лишь вернувшись назад» — если что-то вытеснять из собственной жизни, оно может вернуться (или даже обернуться) фантомом, самым что ни на есть настоящим, плоть от плоти. В фильме Марии Антоновой «Катаюсь» главная героиня Инна (Марина Сабурова) — врач-реабилитолог на велотреке, закрытая девушка, «человек в себе». Ей не дают покоя беспокойные воспоминания: жуткие тени прошлого просачиваются в ее жизнь, которую она старается держать под контролем, выбирая аскетизм и дисциплину. Однажды ночью Инна «спасает» девушку (София Котова) — полную ее противоположность: раскованную, свободную, не боящуюся тактильного контакта. На следующий день девушки отправляются в старый советский пионерлагерь «Космонавт» — то самое прошлое как отправную точку. Место, где придется быть честной с самой собой. Две ключевые локации фильма — велотрек и старый лагерь. Бесконечное движение по кругу, где Инна — наблюдатель, стоящий в самом эпицентре однообразного круговорота. И «забытое» прошлое, которое не отпускает. Через добавление в сюжет доппельгангера, героини Софии Котовой, Мария Антонова вводит в фильм мотив двойничества — через раздвоенность главная героиня проходит болезненный процесс принятия своей идентичности.

Кадр из фильма «Митя Елизаров».

У кого в детстве не было знакомого мальчика-фантазера, изобретателя, который часами может чертить и строить из подручных материалов будущие космические корабли? Уверена, если у вас был такой приятель, скуки вы не знали. Вот у режиссера (закадровый голос в начале фильма — Юрий Мокиенко, затем юный актер Тимофей Терентьев) был такой старший товарищ — Митя Елизаров (Алексей Буров), имя которого и стало названием фильма. Затейливый, порой непредсказуемый мальчик (например, случай, когда Митя непринужденно отдал хулигану свой телефон с одной лишь оговоркой — сначала поставить рекорд в «Змейке», популярной игре на телефоне), так много мастерящий, что у него «молотки заканчиваются», — герой истории, рассказанной от первого лица юным автором. Две такие разные семьи: у Мити есть бабушка, тоже немного чуднáя, которая может и победить его в «Мортал Комбат», и быть его компаньоном по созданию чертежей космического корабля. А у автора — мама, более сдержанная и рассудительная: когда он и Митя приходят перепачканные (ну в полях мастерили же!), она с легким укором, молча смотрит на мальчиков — кажется, до знакомства с Митей ее сын не попадал в разные истории, жил обычной и спокойной жизнью. Но теперь он помощник изобретателя — вместе ребята реализуют главный замысел: построение самодельного воздушного шара. В фильме реальное и фантазийное переплетены: кажется, обычная школа, а тут раз — и полетели нарисованные стрелы; вроде, пустырь с ЛЭП, самый обыкновенный — но вот ловкими движениями Митиной руки в воздухе появляется нарисованный каркас ракеты, в которую прыгают космонавты (он и бабушка). И порой возникает вопрос, а был ли мальчик? Может, автор просто нуждался в таком друге и выдумал его? Нет, все-таки какие взрослые скучные! А это счастливая пора — детство, теплое, солнечное, и игры здесь самые что ни на есть серьезные, настоящие. Стоит только поверить — и полетит над крышами домов родного города воздушный шар…

Кадр из фильма «Клетка ищет птицу».

Малика Мусаева и Олег Хамоков из Кабардино-Балкарской мастерской Александра Сокурова представили свои полнометражные дебюты на третий и четвертый день основной программы фестиваля. В картинах «Клетка ищет птицу» и «Узлы», снятых на чеченском и кабардинском языках (показы шли с русскими субтитрами), что является важным условием для сохранения и представления кода этих культур, личные истории героев плотно переплетены с судьбой Северного Кавказа.

Воздушная материя фильма Малики Мусаевой соткана из легкости, интимности и подвижности. Прозрачный воздух и предельная близость позволяли почувствовать дыхание и услышать биение сердца в обостренном ощущении движения за человеком (тонкую визуальную ткань фильма помогал создавать оператор Дмитрий Наговский). Под высоким небом бескрайние холмы — крик юности летит эхом. Пространство рождает порыв свободы и одновременно привязывает, не дает вырваться. Традиции, история, национальный характер — о прутья клетки бьется душа, взмывает и возвращается. Это история о женских судьбах в Чечне, рвущихся к свободе и наконец смирившихся. Три главные женские линии: две юные подруги — Яха (Хадижа Батаева) и Мадина (Мадина Аккиева), и старшая сестра Яхи Хеда (Фатима Елжуркаева). Мадина, мечтая о большом городе, сбегает с будущим мужем, но возвращается в село. Яха повторяет ее путь, но возвращается обратно после разговора со старшей сестрой. И Хеде знакомо это стремление, но и ныне она несвободна: оставить мужа нельзя, нужно терпеть — смиряет ее мать. Каждой героине судьбой предначертано пройти путь от попытки вырваться до возвращения обратно в клетку.

Кадр из фильма «Узлы».

Если в фильме Малики Мусаевой ощутима женская линия, тема юности, борьбы свободы и плененности, то в «Узлах» Олега Хамокова — дуальная картина мира, затрагивающая проявление глобальной общечеловеческой природы. В канве — история сложных взаимоотношений взрослого мужчины Берда (Роберт Саральп), властного, вспыльчивого, деспотичного, и его юной супруги Дины (Светлана Мамрешева), девушки с жаждой жизни, любви, семьи и дома. Прообраз — легенда об Адиюх из адыгского нартского эпоса (сценарий написан Зариной Кануковой). Ткань фильма сплетена из символов — ключевых узлов истории. Это и предметный мир, и природный, который может раскрываться метафорами. Дом, который должен быть семейной обителью, становится самой неприступной крепостью из бетона, холодной внутри, лишенной человеческого тепла. К нему ведет только одна дорога — через железные ворота без калитки, в какие может только круто заехать фура, но не зайти человек. За воротами сначала цветущее, как сама Дина, но со временем увядающее, сохнущее, опутанное паутиной дерево. Голубые воздушные шары, которые еще юной девушкой, всей душой стремящейся к любви, были отпущены в небо, — ее легкость, закономерно исчезнувшая к финалу. Узлы как один из главных символов картины: герои связаны — в первую же встречу завязался болезненный узел их союза, затягивавшийся все сильнее и превратившийся, неизбежно, в узел гордыни. Красная нить как стержень композиции фильма: красное платье Дины, жажда любви; красный джемпер Берда, его вспыльчивость, и его же красная фура; красная футболка одного из строителей, его страсть к Дине, за которую он поплатился. Кровь, которая метафорически всегда будет ощущаться на руках главного героя. Завязанный на воротах рукой Дины в тугой узел красный платок — ее гордыня не позволила простить мужа. Пустой дом стал местом трагедии человека, свидетелем и соучастником его разрушения.

Кадр из фильма «Волнами».

Завершающим «Пример интонации» стал показ полнометражного фильма Сергея Кальварского «Волнами» (в главных ролях Иван Решетняк и Александр Чубинец).

Из обычной жизни поезд переносит героев, звукооператоров Ивана и Александра, в другое измерение. Исторически это Мраморное ущелье в Забайкалье, где торчат «кости» лагерей ГУЛАГа (цель экспедиции — записать звуковые атмосферы). Пространство, разъеденное горечью. Боль, покоящаяся в расщелинах, пропитавшая воздух и воду. Пространство, которое оказывается больше человека, поглощает его. Как поглощает в фильме Кальварского звук — эхом доносящиеся голоса прошлого, тонущие в глубине, раскатывающиеся по ущелью, смешанные с редкими криками птиц, заглушенным шумом поезда (звукорежиссер Игорь Губарев). Вычерненное изображение, ломкий воздух, зыбкость и стойкость видимого мира созданы оператором Иваном Миклиным. Сокрытые затопленные деревни, явившиеся при погружении, — рукотворные. В финале один из героев находит старую церковь, на стенах которой с косыми лучами солнца проступает краска — и тогда изображение становится цветным. Так же, как в эпилоге одного из главных произведений русской литературы XIX века, «Преступлении и наказании» Ф. М. Достоевского, брезжило воскресение человека, о котором на Первом фестивале фонда Александра Сокурова говорили разные голоса, собираясь в симфонию интонаций.

Бережно, с уважением к человеку, симфония эта раскрыла его многогранную природу, вскрывая слабости души и напоминая о милосердии.