«Я Есть». Н. Легкова.
«Пан. Театр».
Режиссер Юлия Панина.

«Я Есть» — это не просто название премьерного спектакля, созданного независимым режиссерским проектом Юлии Паниной «Пан. Театр». Кажется, это программное заявление самой Юлии Паниной. «Я есть!» — говорит она городу последние 15 лет. Но Санкт-Петербург — особое пространство. Он старательно не замечает, как за последние годы здесь сформировался очень интересный, многогранный пул женщин-режиссеров фактически одного поколения: мощная фигура Яны Туминой, которая работает в мультижанровом пространстве эксперимента; нежная подростковая история Екатерины Гороховской; харизматичная, упоительная, яркая режиссура Галины Бызгу; женские сюжеты Марии Романовой. И Юлия Панина как отдельный сюжет петербургского независимого театра — пожалуй, самый «мужской» голос среди этого «женского» круга, голос, в котором различаешь интонации и узнаешь школу мастера Юлии — Геннадия Тростянецкого.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Юлия Панина начала свою творческую жизнь с мощного спектакля «Кроткая» в театре «Особняк», и в «Кроткой» Дмитрий Поднозов сыграл одну из своих самых выдающихся ролей. И на протяжении нескольких лет работы в «Особняке» Юлия Панина собирала свой кружок актеров-единомышленников, в «Особняке» же обрела свою музу — Наталью Эсхи, в «Особняке» формировался резкий, рваный, многослойный, смелый режиссерский стиль Паниной, в котором на самом деле мало что указывает на «гендер» режиссера. С 2019 года, после ухода из «Особняка», ее «банда» стала называться «Пан. Театр», который, как и все независимые театры, существует без собственной сценической площадки и государственной поддержки. На вопрос режиссеру «как бы ты сама определила свое режиссерское направление, свой путь?» Юлия отвечает сухо и лаконично: «Предметом и единственным объектом изучения является только Человек».

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

В этом смысле спектакль «Я Есть» — фактически манифест не просто изучения, а вслушивания, погружения во вселенную человека, смелый опыт режиссера Юлии Паниной и актрисы Марии Васильевой, которые рискнули войти в один из самых отчаянных, больных и откровенных текстов, звучащих сегодня на питерской сцене. Кажется, что перед нами образец современной монопьесы, любимого жанра молодых драматургов — здесь можно вспомнить и «Маму» Аси Волошиной, и особенно «Наташину мечту» Ярославы Пулинович. «Я Есть» — это биография героини от рождения до 50 лет, путешествие ее души и тела — от дверей ленинградской квартиры, существующей в этой истории как некая константа, куда героиня все время возвращается, до комнаты в реабилитационном центре. Это хождение по мукам ребенка поколения постсоветской эпохи, и, пожалуй, в этом отличие текста от большинства современных пьес: здесь другие интонация и уровень рефлексии, это не заведомо чернушно-романтический текст об убогой провинциальной жизни отверженных детей этой страны, написанный молодым драматургом, нет — здесь рефлексия взрослого человека, ленинградской девушки, которая всю жизнь занималась театром и искусством, искала и отвергала Бога и веру, вела разговоры с ангелами и демонами, заглядывала за край бездны.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Перед нами отчетливая синусоида мучительного падения человека в ад, в ад нелюбви, ад алкоголизма, жизнь в постоянном океане боли. И есть одно «но»: в основе спектакля лежит документальный текст, который был создан автором во время прохождения реабилитационной программы для людей с разными формами зависимостей. Биография героини — реальна. Автор текста Наталья Легкова решилась на очень смелый шаг — на то, чтобы театр освоил ее историю, присвоил ее, осмелился на публичность. И именно это приращивает эмоцию правды — вскрытие табуированной темы, разговор от первого лица. Перед нами хроника, болезненная, мучительная хроника того, как девочка — девушка — женщина живет в ситуации, в которой, казалось бы, выжить невозможно — потому что, кажется, нельзя остаться человеком, если с первого дня жизни тебя ненавидит собственная мать, отчим кидается на тебя с ножом, если возлюбленные и мужья — наркоманы и шизофреники, пытающиеся утянуть тебя на дно. Перед нами — предельно индивидуальный опыт сопротивления и возрождения — благодаря театру ли, любви, рождению ребенка, обретению веры…

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

На полу — белое полотно с выжженными коричневыми дырками: так бывает, когда пепел с сигареты прожигает рубашку или простыню. На полу сидит молодая красивая женщина в белой футболке и джинсах. Она начинает свой монолог буднично: ее голос низкий, с хрипотцой, интонации — резкие, «не актерские»; текст намеренно не раскрашивается, в какой-то момент ощущение «от первого лица» становится абсолютным. Мария Васильева как актриса обладает редкой, «европейской» органикой — чуть мальчишеские интонации и пластика закрытой, напряженной женщины, в ее образе — простота и некая отстраненность, холодность там, где, кажется, невозможно не закричать от боли. Рядом с ней существует мужчина — Евгений Демидов. Молчаливый слушатель, он будет раскрываться с развитием спектакля: если сначала для зрителя он — как образ всех тех мужчин, которые существовали в жизни героини, то чем дальше, тем больше будет напоминать ангела, который в самые черные моменты обнимает героиню, укачивая, давая на секунду расслабиться, утешиться, он — как невидимая сила, которая поддержит. Будучи артистом балета, Евгений Демидов очень тонко, пластически, контрапунктом существует вокруг почти неподвижной фигуры рассказчицы, иногда «протанцовывая» очередной излом ее биографии.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Режиссер придумывает для актрисы очень лаконичный рисунок роли: большую часть рассказа она проведет, сцепив руки, обняв колени, смотря перед собой. Лишь иногда она будет ложиться на спину, обнимать мужчину, смотреть на стену, на которую транслируются фотографии и съемка ее лица крупным планом, в какой-то момент замрет на какой-то фразе, вслушиваясь в звучащую прекрасную мелодию — словно ангельское пение на секунду донесется до нее перед тем, как она нырнет в алкоголь и смерть, и тогда она, а следом и «ангел», сменят белые футболки на черные. Это присутствие молчаливого собеседника, «прекрасного рыцаря» словно удваивает одиночество героини на протяжении всей истории, и лишь в финале, когда она произносит монолог о Боге («…и я лишь сейчас понимаю, что Бог всю жизнь нес меня на руках»), когда словно спадает неподъемный груз всех тех камней, той боли, которую несла героиня (и автор) с тех пор, как начала осознавать себя, они соединятся. Поэтому в финале — голубой свет, нежные объятия Любящего, который всегда стоит за спиной, и теперь не страшно оступиться. Так, через опыт страдания, актриса вслед за автором выводит эту историю на уровень если не притчи, то «жития» — жития человека, заявившего миру, что он — Есть. «Посмотри на меня, услышь меня», — и мы смотрим, и слушаем, и переживаем то, что в античном театре называли словом «катарсис», в религиозной практике — откровением, в жизни — просветлением.