Пол Остер. «Mr Vertigo». Национальный театр Финляндии (Хельсинки).
Режиссер-постановщик Кристиан Смедс

На моей памяти как зрителя спектакль Кристиана Смедса «Mr Vertigo», который длится около четырех часов — это первый спектакль на иностранном языке, который игрался без перевода. Три с лишним часа. Как в опере, у зрителя в руках либретто, все остальное ощущай кожей. С одной стороны, непонимание текстовых кусков, которыми щедро пересыпана ткань спектакля, создавало определенные смысловые лакуны. С другой… какой, к черту, текст, когда нас три часа возили по волшебной стране как медвежонка Паддингтона в вагончике по стране деда Мороза. Хорошо было? Хорошо? Голова до сих пор кружится? Да, немного. Это главное? Да, пожалуй.

В стране Финляндии и за ее пределами Кристиан Смедс прославился прежде всего, как политический, провокативный и смелый художник. О своем переходе из актуального искусства в сферу прекрасного, в исследование эстетики и метафизики театра Смедс рассказал в последнем номере «ПТЖ» (№ 63). Осталось объяснить, из чего складывается этот волшебный мир современного Гарри Гудини, как по праву можно назвать Смедса после «Mr Vertigo».

В основе спектакля Кристиана Смедса лежит роман американского писателя Пола Остера. Если верить аннотации, то роман начинается с фразы «Когда мне было двенадцать лет, я впервые пошел по воде». Из краткого содержания узнаем об основных сюжетных перипетиях: беспризорник Уолт встречается с мастером Иегуди. С труппой артистов он совершает путешествие по Америке двадцатых годов, постигая науку левитации и переживая различные приключения, и в финале становится мастером, мистером Вертиго. От Америки 20-х годов в спектакле остается лишь белая надпись на черном бархате занавеса: «Америка» да условные атрибуты этой неизвестной прекрасной страны: высокие доски светлого деревянного, деревенского амбара, ковбойская шляпа, головной убор индейца на гримировальном столике. Условность — нарочитая, грубая театральная условность, пшик, как и все в этом спектакле, который, конечно же, не об Америке и не о том, как умеет ли юный Уолт летать. Юный Уолт здесь даже не притворяется мальчиком — брутальный, лысый, с гуттаперчевым телом средних лет артист — вот наш Уолт. Он — ученик, а вот тот, в черной жилетке на голый торс, седоватый мужлан — мастер, который проведет Уолта по всем кругам театрального ада. Добро пожаловать в театр, парень.

Движение

Музыка

Атмосфера

Фокус

Трюк

Игра

Луч света в темноте

Пространство

Все это — составляющие спектакля, те субстанции, из которых режиссер выстраивает действие о театре, о рабстве и свободе, которые дарит театр, о грубом чуде театра. Чудо начинается с первых минут спектакля, когда зрители, довольные, что попали на известного режиссера, уютно устроились на сцене и приготовились внимать. На фоне красного занавеса появляется Мастер. Объявляет перекличку труппы, которая неожиданно откликается откуда-то из-за спин публики. Поехали. Поворотный круг, на котором уселись зрители, начинает двигаться. Перед нами проплывают места действия, несколько игровых зон, которые на втором или третьем круге сливаются в причудливую реальность, которая становится главной и первой. Вот перкуссионист с огромными барабанами в темном углу сцены, следом проплывает ярко освещенный помост, на котором — гримировальный столик с зеркалами и множеством свечей. На столике стоят черно-белые фото актеров национального финского театра. Едем дальше. Мальчик-трубач, американские ковбои и белый негр с ружьем наперевес, вглядывающийся куда-то в темноту. Белые буквы на черном бархате: АМЕРИКА. Черный квадрат комнаты, диагональ которой внезапно рассекает невесть откуда взявшийся розовый мяч. Надпись MURDER наоборот. Деревянные теплые доски амбара, где девушка в чулках и корсете, будто сошедшая с картин о танцовщицах варьете, разминается перед выходом. Мы возвращаемся к большой сцене, до поры закрытой от нас железным пожарным занавесом. Круг жизни. Первый из многих — сделан. Здесь отныне будет проходить жизнь Уолта. Инициация героя, посвящение его в круг избранных. Страдание. Мучение. Балаган, который чуть не стоит жизни ученику: вот его бьют невидимым хлыстом и расстреливают холостыми зарядами. Нож в руках у мастера — одно движение — и Уолт корчится на помосте, держась за место, где секунду назад был мизинец. Еще мгновение и на его плечи нагружают ось с ведрами и заставляют бежать, бежать, бежать, пока не сдохнешь от усталости под невообразимый шум, который устраивают статисты. На его пути — железные пауки и искусственный снег из ветродуя. Все нам говорит — это театр, но это неправда, это — балаган и мы, как деревенские зрители, готовы закидать картофелем этих горе-иллюзионистов, но на самом деле покупаемся на давно известные иллюзии.

Вот точное слово. Иллюзии, которые, казалось бы, давно утрачены в мире 3D-технологий, возвращают нам посредством нехитрого обмана, до конца раскрывая машинерию театра — и из этого прямого надувательства рождается девятый вал смыслов и эмоций. Вот откуда это ощущение, что где-то что-то похожее ты уже видел? Первые полчаса ты готов обвинять создателей во вторичности, провинциализме, пока вдруг не понимаешь: узнаваемость эта — другого порядка, ты вспоминаешь именно те спектакли, которые были точно так же построены на чуде, на балагане, на театральных энергиях, пробуждении метафизики театра и красоты этой вселенной — здесь своего рода происходит вызывание духов прошлого: для финнов, очевидно, монолог актрисы национального финского театра Теа Иста — это разговор о прошлом финского театра, ты же вызываешь своих духов — «Шамбалу» Могучего или действа АХЕ, Адасинского, спектакли Клима и «Гамлета» Крамера — все, где театр был обнажен в своем приеме, где балаган превращался в драму.

Этот спектакль хочется пересказывать, надеясь, что слушатель поймет и почувствует ту разность атмосфер, рождение светлых энергий, свидетелем которых ты был. Режиссер Кристиан Смедс, конечно, высокий профессионал, то, как ритмически, музыкально он выстраивает действие, как световая и музыкальная партитура спектакля завораживают, говорит о прирожденном даре демиурга, свободного творца своей вселенной — те редкие качества, которые практически не встречаются в среднем поколении отечественных режиссеров. То, что для разговора о театре он берет крепкий сюжет и на его основе выстраивает, с помощью языка театра, новые смыслы — говорит о том, что да — возвращение в театр сюжета важно. То, что он делает спектакль, одинаково завораживающий и простого зрителя и искушенного критика — говорит о том, что театр жив и что Финляндия — близко. Три часа на автобусе. И новая театральная реальность как она есть. Поехали?