«Оноре де Бальзак. Заметки о Бердичеве».
Лаборатория Дмитрия Крымова в театре «Школа драматического искусства».
Режиссер Дмитрий Крымов.

Название спектакля, как это часто бывает у Дмитрия Крымова, абсолютная обманка. Поманят тебя «Тремя сестрами», а покажут «Короля Лира». Обозначат одну пьесу Шекспира, а продемонстрируют фрагменты из другой. У Крымова — особый театр. Для «своих», но не в снобистском понимании этого слова. Он для тех, кто способен находиться внутри театрального контекста: имен, пьес, реплик, сюжетных линий. Все это накатывает как большой снежный ком, погребает старые смыслы и пишет поверх них новые. Крымов ничего не «интерпретирует», он сочиняет новое произведение внутри прежнего, вернее, целого сонма прежних, издевается над шаблонами и явно сочувствует хрестоматийным персонажам, подчас обратившимся в истасканных тряпичных кукол.

В «Заметках о Бердичеве», которых Бальзак никогда не писал, скрылись чеховские «Три сестры». Ну, помните же, как там доктор Чебутыкин ни к селу, ни к городу цитирует газетную фразу о том, что Бальзак венчался в Бердичеве. И все. Этот ни в чем не повинный городок становится здесь случайно выбранным символом абсолютной оторванности от времени и мира, затерянности и тотальной бессмысленности, как «подводная лодка в пустыне». На ней, согласно фантазиям режиссера, хотела бы работать поваром Ирина Прозорова. Если уж не сложилось со школой, телеграфом и кирпичным заводом…

Сцена из спектакля.
Фото — Н. Чебан. Школа Драматического Искусства

В этой работе Дмитрий Крымов идет дальше по тем постчеховским тропкам, которые были проложены в его спектаклях «Тарарабумбия» и «Торги». Быть может, не открывая Америк, но сгущая уже найденное до степени идеальной концентрации. Ни на шаг не отступая от структурной логики чеховской пьесы с ее четырьмя актами, но сочиняя иную, внутреннюю историю. За Бальзака, который мог бы это сделать, познакомься он поближе с семейством Прозоровых. Это история персонажей культовой драмы — замученных, истрепанных, сто раз перелицованных, мутировавших черт знает в кого и оказавшихся в результате на этой условной космической бердичевской «помойке». Где они, меж тем, продолжают играть как заведенные. «Заведенные» в том числе и актерами — дружной компанией в составе Марии Смольниковой, Кристины Пивневой, Вероники Тимофеевой, Вадима Дубровина, Александра Анурова, Михаила Уманца, Максима Маминова, Евгения Старцева, Натальи Горчаковой, Анны Воркуевой, Аркадия Кириченко, Вадима Андреева, Ирене Мускары, Бориса Оплетаева, Полины Пахомовой и Ольги Пятышкиной.

Этот Бердичев словно был окутан чернобыльскими парами. У персонажей отросли огромные носы и уши, утрировались конечности, спины украсились горбами, а лица — шрамами. Утерянная в сражениях рука Вершинина вдруг обнаружилась у Соленого, да еще и «пахнет». Андрей, утратив собственную ориентацию, нацепил женино платье и обзавелся накладным животом. Наташа вскармливает искусственной грудью двух пупсов. По дороге к этой компании прибились существа посторонние и окончательно потерявшиеся, вроде белокурой бестии с обликом Марлен Дитрих или безымянной гимназистки. Получилась дивная «корпорация монстров», этакая «семейка Адамс» в русском варианте. Полулюди, полукуклы, причем принадлежавшие какому-то бродячему скомороху, который годами таскал их по городам и весям, да и бросил весь чемодан где-то в Бердичеве. А чемоданчик возьми да откройся… И куклы сами стали комедиантами, взяв свою дальнейшую судьбу в собственные руки, скрестив в самих себе персонажей с актерами. Почтенные чеховеды вряд ли станут пить валокордин на спектаклях Дмитрия Крымова. Во-первых, его своеобразнейшее направление давно уже известно. Во-вторых, за его плечами такой творческий и интеллектуальный «бэкграунд», что в дилетантизме уж никак не обвинить. Ну и, наконец, вероятно, самое главное — Крымов отнюдь не «отрицает» Чехова. Наоборот, возводит его в ранг «нашего всего», почти что русского мифа, внутри которого уже возможны любые трансформации. Тут даже сам чеховский текст подчас не нужен, потому что предполагается, что играющие и смотрящие давным-давно выучили его наизусть. Текстовые маячки, ставшие почти афоризмами, включаются то тут, то там, указывая путь, и вновь сменяются самостоятельным актерско-режиссерским вербальным творчеством, похожим на импровизацию. И очень важна звуковая партитура: все эти шумы и стуки, обрывки мелодий, вздохи и шепоты, падения и вкрапления иноземной речи.

Да, это, конечно же, рефлексия, но не трагически апокалиптическая, а, наоборот, разудалого гротесково-комедийного свойства. Где можно от души хохотать, восторгаясь дивными режиссерскими фантазиями, сделанными подчас в приемах черного юмора. Вот уже привычная для Крымова клоунская процессия тащит по помосту, доставшемуся в наследство от шекспировского спектакля (сценография Веры Мартыновой), «труп» Прозорова-отца. Похороны стихийно перерастают в танцы, мешающий же синхронным кружениям муляж отбрасывается за ненадобностью прочь и улетает куда-то за зрительские ряды. Как только Ирина надрывно вспомнит про душу-рояль и потерянный ключ — Тузенбах и Соленый, все время выступающие дуэтом, тут же дружно протянут девушке два громадных, видимо, «найденных», ключа. А Соленый, включив долгоиграющий комедиантский ассоциативный ряд, предстанет едва ли не Сирано де Бержераком, когда, уткнувшись носом в спину Тузенбаха, начнет подсказывать ему реплики. Ерническое «цып-цып-цып» обернется явлением живого красавца-петуха, который «исподлобья» будет внимательно рассматривать зрителей. А в финале и вовсе с неба посыплются тушки-чучела всяческих «орлов и куропаток», вплоть до внушительных размеров аиста. И еще вдруг материализуется доселе незримый Протопопов в комично-мистическом облике какого-то провидца, озвучивающего эти многочисленные «если бы знать», да еще и по-итальянски.

Сцена из спектакля.
Фото — Н. Чебан. Школа Драматического Искусства.

Впрочем, вряд ли стоит говорить об одной монотонной интонации, пусть даже и комического свойства. Спектакль Дмитрия Крымова похож на волшебную шкатулку со множеством донышек. И каждое из них, открываясь, выпускает на волю иную эмоциональную реакцию. Вплоть до трагически сентиментальной. Как в сцене «пожара», где в большом тазу горят брошенные туда каждым бумажные фигурки: от «кирпичного завода» до «младенцев» и ностальгических московских строений. Мгновение этой почти трагической тишины, когда замолкают все, завороженно наблюдая за тем, как огонь быстро сжирает несбывшиеся мечты и желания, а также бумажное воплощение дел житейских…

А потом — все по новой, с иронией и насмешкой. При том что эта история у Крымова по сути своей бесконечна во времени и пространстве, как сам сюжет вечного странствия комедиантов. Из Бердичева грозный «вокзальный» голос направит их в Читу, ну а дальше, как водится, последуют маршруты из Вологды в Керчь.

Персонажи, желающие обрести «человеческое» состояние, недолго в нем удержатся. Вот вроде бы сняты парики и приклеенные носы, избавлены от грима лица, и актеры начали обращаться друг к другу по именам настоящим, не чеховским. Глядь, а между ними — мертвый Тузенбах. И снова назад, в игру, которая уже готова обернуться жизнью. Пусть театральной, но от этого не менее настоящей…