Венедикт Ерофеев. «Москва-Петушки».
Театр-фестиваль «Балтийский Дом».
Режиссер Андрей Жолдак
Андрей Жолдак вновь доказал, что он — брутальный художник. В последние годы режиссер, увы, чаще являлся нам в маске гламурщика или, того хуже — попсовика. Но с первых минут «Москвы-Петушков» повеяло прежним Жолдаком, Жолдаком времен «Тараса Бульбы», энергетика и ритмы режиссера мгновенно схватили за горло тысячеместный зал «Балтийского Дома».
Сначала десять, а то и пятнадцать минут на сцене молчали люди и бушевали стихии. Среди грома и рваных синкопических скрежетов, посреди целлофановых волн высвечивались чучела животных и женские фигуры. Потом из уст чучела в ухо девы перетекал какой-то тарабарский шепот. И я уже смирилась с тем, что сценический вариант культового текста Венедикта Ерофеева будет разыгран без единого внятно сказанного слова. Но нет, до такой радикальности Жолдак на сей раз не дошел. Актеры заговорили. И тут-то, как ни странно, Жолдак доказал, что способен не только использовать, но и внимательно слушать текст. Вдохновляться текстом. Разыгрывать его. Извлекать смыслы.
Смешно, но этот вывернутый наизнанку Веничкин мир, развернутый перед нами по странным законам «сюрреализма с острыми углами» на первый взгляд был «ретро»: деревянные мостки, зигзагами идущие в глубину, к фанерному вагончику, где светилось одно окошко, натуральное засохшее дерево, в первом действии стоящее, в третьем лежащее на планшете сцены, комната справа, пень слева — чем не оформление советской пьесы в театре 1970-х? Есть только небольшое смещение — и комната стоит под таким углом, что на полу трудно устоять, а пень поднят высоко, и под ним — разрез почвы: корни и какие-то выдолбленные из дерева колбы, куда в третьем действии время от времени скатываются настоящие человеки…
Инсценировочный ход тоже ретро — Веничка Ерофеев как будто раздвоен (подчас растроен или «размножен») на Старого, его это и играет Владас Багдонас, и Молодого (обаятельного актера, поразительно напоминающего писателя Дмитрия Быкова), с которым Багдонас ведет нескончаемый диалог.
Старожилы помнят подобное раздвоение у Товстоногова в «Трех мешках сорной пшеницы» по Тендрякову. Но даже и соорудив на сцене приятное сердцу ретро, Жолдак доказал, что умеет швырять метафоры не хуже Някрошюса. И что самое удивительное — все они выстраиваются в единый театральный сюжет. Звериный зов природной стихии, доносящийся из пластиковой бутыли, которую актер Багдонас прикладывает поочередно то к правому, то к левому уху, уводит героя от культуры и социума. Мир, где ангелы матерятся, а прекрасные юные девы спешат к герою из всех дверей, никак не связан с грязным пьяным бытом, нет, этот мир выглядит здесь рафинированным, неуютным, но притягательным.
Во втором действии писатель сливается с дикой народной стихией: герой Багдонаса, надев седую длинную бороду, становится вылитый Лев Толстой. Традиция «хождения в народ» поддержана героем Веничкой буквально, однако он сливается с русским народом не столько духовно, сколько физически, он валяется с ним в одной канаве, пьет одно и то же пойло, спит с женщиной из народа. В третьем действии дикая природно-народная стихия уничтожает героя, режиссер, надев на живого актера оленьи рога, заставил его сражаться с непросвещенным быдлом. Смыслы извлекаются, углубляются, множатся… но… Жолдак, виртуозно владея ритмом части, увы, не выстраивает ритм целого.
В третьем действии, есть стойкое ощущение, что режиссер устал, и струна ослабла: спектакль распадается на отдельные, необязательные новеллы. Вместо нарастания напряжения — вялость, а подчас прием вырождается в иллюстративность. Досадно, но… с этим, в конце концов, можно и смириться — если очень любишь и Жолдака, и Ерофеева. Тем, кто не любит, советую смотреть только первый акт. Те, кто нейтрален, выдержат и второй. Но для цельности впечатления — необходимо проскучать третий.
7 октября 2010 г.
После премьеры
Хотелось бы высказаться о некоторых моментах, не упомянутых в приведенной выше рецензии.
Во-первых, следует уточнить, что «Молодого Веничку», того самого «поразительно напоминающего Дмитрия Быкова», исполнял Леонид Алимов, между прочим очень даже неплохой актер и вроде как ученик Льва Додина. Да-с..
Во-вторых, хотелось бы уточнить некоторые моменты, касательно описания сценографии и, может быть, считывания ее же (при всей моей толирантности к разнообразию мнений и трактовок). Чисто формальные уточнения: бутылка — стеклянная (уточняю это, т.к. пластик как-то подсознательно ассоциируется с дешевизной и мусором); «выдолбленные из дерева колбы» — это норы в том самом «разрезе почвы». Кажется, в такой трактовке больше вариаций для оправдания сценографии. Может быть, «человечки» в исполнении А. Передкова и А. Багрова, «время от времени скатываясь», таким образом проходят через «чистилище», через попытку вызова к совести — проходят скорее безрезультатно… ибо сия шокотерапия имела действие кратковременное и скорее иллюстративно-акробатическое.
Еще пару слов хотелось бы сказать о «мире ретро». Вслед за автором рецензии, я не склонна однозначно считать этот мир таковым. Кажется, здесь можно говорить о некоем «многомирии», или о разорванности мира цельного. Таким образом, сценография дублирует решение режиссера раздробить личность главного персонажа Венички.
Что это за «миры»? Помимо мира-ретро, здесь есть какой-то отголосок «азиатщины», а еще вернее стилизации под восточный флер: геометричные линии, локальность черно-белого решения, помосты, напоминающие традиционные сценографичные элементы театра Кабуки… Еще есть какие-то древне-греческие мотивы, мелькающие периодически, и пожалуй, использованные здесь для «красивости», а не смысла для. Я имею в виду не единожды используемые нити, которые ассоциируются, конечно же с Ариадной. Нити эти возникают практически на протяжении всего спектакля… иногда подчиняясь лишь абсолютному абсурду: то эта нить выходит из ртов гостей Веничкиного дня рождения, то из головы оленьего чучела. Также в копилку античного мира можно занести трех дев в черных платьях (богини возмездия? Эринии?), затягивающих Веничку в свой мир, где правят возмездие и насмешка… А как же Веничка-громовержец, величавый и с бородой? вроде ассоциации тоже просятся…
Еще какой-то отдельной кастой смотрятся эти чучела-животные… Вроде как нежить и искусственность, ан глядишь — эти зверьки: голова оленя, лисица, птица — порой задают правила игры всем остальным. То ли вводят в транс своими гипнотически медленными движениями, то ли усыпляют своими шепотами… Так или иначе к ним прислушивается и Веничка, и его юная муза, а порой и все персонажи населяющие это вывернутое пространство.
И еще один момент, как мне кажется, имеющий отношение и к сценографии, и «к смыслам», которыми можно поиграться — это огромных размеров око, оживленное с помощью видео, и практически неустанно беспристрастно наблюдающее за всем происходящим… Чье это око? Кого-то свыше, кто будет вести спрос о содеянном? Или, может, еще один Веничка, молчаливый, обращенный внутрь себя и уже достаточно равнодушный к пошлости и попыткам забвения? Ближе к финалу этот глаз станет «цвета жижи», зелено-коричневого, болезненного оттенка (а именно так описывает Веничка цвет глаз своих убийц). Может быть не только «народная стихия» смяла талант и осквернила душу…
Но это все — может быть. Заранее простите, если мои «игры со смыслами» кому наскучили.
Око — это, наверное, око Вия!
Мне, как апологету кудашовской мифологии, так мнится, даже не видя спектакля Жолдака и отчасти завидуя увидевшим 🙂 А уж колбы там или норы, эринии или норны, и что там за нити, путеводные или паутинные, мне кажется, знает только Жолдак…
Тем любопытнее было прочесть сей поистине детективный диалог!
С интересом и удовольствием читаю и электронную и бумажную версию ПТЖ, но сейчас решил сам написать несколько строк!
Во-первых, о спектакле. Он показался нам несколько путанным и очень затянутым, хотя 3 акт, и особенно финал, очень впечатляющи! Во — вторых, об актерах. Я , вернее наша семья , театралы с многолетним стажем, и мы много смотрим спектаклей, и в разных театрах, хотя , конечно же , есть и любимые театры, и спектакли и , естественно актеры. Автор первого комментария указал несколько фамилий актеров играющих в » Москва — Петушки»( Передков и Багров — очень перспективные актеры на мой взгляд), о вот об Алимове Леониде хочется немного уточнить! Он не «вроде бы» учился , а действительно закончил курс Л. А. Додина (в 1995 году) и лет 10 отработал в МДТ, и я его видел там еще в легендарном » Гаудеамусе» и » Клаустрофобии». Сейчас он там играет в » Парчовом барабане» и любимом спектакле нашей 17-летней дочери «Долгий рождественский обед». А в «Балтийском Доме» у него совершенно замечательный Обломов в «Жизни Ильи Ильича» (особенно хорош дуэт с нашей любимой Региной Лялейките), и смешной чудак из «Калеки с острова Инишмаан», и бенефис из нескольких ролей в «Одиночестве в сети». Еще мы много слышали и про другие роли в других театрах, но к сожалению, не видели многого! Это я все к тому, что человек не с неба свалился в партнеры к Владасу Багдонасу (удачный дуэт на мой взгляд), а давно и удачно работает на питерской сцене. А то как-то, странно — «человек, похожий на Дмитрия Быкова». Всю информацию, кстати, можно найти на бесчисленных кино и театральных сайтах.
Спасибо, извините за сумбур,но просто мы очень любим театр и актеров.
Смешно все это читать. Про какой текст Ерофеева идет речь? Его просто нет в спектакле. Какие-то детские иллюстрации. Но смешнее всего, что рецензент не знает фамилий актеров. Дожили! Глаза замылены Дмитрием Быковым. Ха-ха!
Петр, в блоге публикуются, в основном, не РЕЦЕНЗИИ, а первые — мгновенные — отклики, написанные в ночь после премьеры. И если на этой премьере не было программок, то автор отклика имеет права не знать фамилий всех актеров. В этом нет ничего смешного, хотя запретить Вам смеяться никто не может. Смейтесь на здоровье. Но скажу Вам — не для смеха — что я, не видевшая спектакль, по одной ссылке на сходство с Дмитрием Быковым сразу догадалась, что речь идет о Леониде Алимове. Так что ассоциация у Натальи Скороход точная.
Здрав-те Анна Константинова, Петя, Женя, Миша. У нас в Харькове Жолдак ставил «Сны Гамлета», «Один день Ив. Денис.» и по Тургеневу «лето в деревне» ..Даже интел-ция вела себя,как воинствующая серость. Но покойный губернатор Кушнарёв (вот это был бы президент Укр.!) Андрея поддержал. Завидую Вам, что Вы смотрите спектакли, так душевно и грамотно общаетесь. Я Вас нашла случайно. Ищу материалы о Копенгагенском Кор.театре, где в 70-х годах 19 в. служил мой прадед П.Г. Ганзен. Поклон-цей его творч-ва была принцесса Дагмар. Что было с ними дальше найдете во всех поисковиках интернета, а если мне поможете, я подарю вам радость знакомства со мной и свою интер. книгу «Копенгаген-Владивосток» Наталья Андреевна nab1938@rambler/ru
Простите, Евгения Тропп, но если «ассоциация у Натальи Скороход точная», и Наталья Схороход заметила, что актер похож на Дмитрия Быкова (хотя при чем здесь Дмитрий Быков), тогда почему она не заметил, что большинство метафор, которыми «Жолдак умеет швырять не хуже Някрошюса», украдены у того же Някрошюса? Или она спектакли Товстоногова видела, а спектакли Някрошюса посмотреть не смогла?
Петр, вопрос Ваш об украденном у Някрошюса наверняка закономерен (сужу по другим творениям Жолдака)… Но не видя этот спектакль и не будучи Натальей Скороход, ответить на него никак не могу.
У меня не с Някрошюсом все сплелось. А с Могучим. С его «Между собакой и волком». Особенно сильно, когда под мелодичные переливы стала появляться дева-сердце. Речитатив и ироничное песнопение текста связалось со сценой дуэли «Пушкина», только вместо толстого зайца, перебежавшего дорогу, деревенский ангел в белых резиновых сапогах. Спектакль Жолдака как параллельная реальность спектакля Могучего, вроде похоже, но не то. Как будто Ерофеева «поставили» через Соколова.
Предположу, что спектакль Товстоногова 1974 года мог быть не охвачен Натальей Степановной, а спектакли Някрошюса уж увидели все, даже ленивые. Упрекать Жолдака за его стилистику работы сейчас уже странно. Жолдак использует метафоры, мотивы, намеки, прямые ассоциации и др. на спектакли других режиссеров, это нормальное его формотворчество. Игры со смыслами не могут наскучить.
Технический прогресс 21 века делает свое дело!
Не забывайте только о том, что одни метафоры сочиняют, а другие их используют!
Итак, я посмотрела, наконец, этот спектакль.
Следовательно, вторые, третьи и четвертые мысли о Жолдаке…
Мысль вторая. Жолдаку все равно, какого Ерофеева ставить — Виктора или Венидикта: мир автора отменен, у него всегда получается жизнь с идиотом…
Мысль третья. Это наиболее талантливое режиссерское проявление Жолдака (не считая франковских «Трех сестер», тогда он еще не был обременен богоборчеством с Някрошюсом…). Борьба стихий и Веничка как Илья Муромец, богатырь и явление русской природы поставлены хорошо. Но брутальность борется с графоманством. Пять часов!!!
Мысль четвертая. Все-таки это симулякровая пародия на космогонию Някрошюса. Спектакль, думаю, можно разложить по Фрейду, как и прежние богоборческие опусы Жолдака. Он — тот самый Веничка (Багдонас), который пытается укротить океан Някрошюса. Мне жалко при этом родимого Веничку с его портвейном, он не претендовал за 1 руб. 37 коп.на космогонгию, ему неловко было от присутствия в этом мире титанов… Он ТО-СКО-ВАЛ, в не воплощл могучую русскую душу, пьющую среди волков, оленей и лисиц, он не был частью природы, он был частью погибающей культуры. Она погибла, что очевидно из спектакля. Тосковать — глагол, не известный Жолдаку-Тобилевичу IV, зашедшему в поисках своего «я» гораздо дальше, чем алкоголичка Дашенька…
Не мысль. Поток сознания интеллигента Венички, его пьяный культурный бред подменен в спектакле потоком сознания самого Жолдака. Но коды у них разные. У Венички Пушкин и Иван Тургенев, у Жолдака — Някрошюс и только он. То Багдонас выходит Макбетом (хотя Макбетом был Сморигинас), то ест, как Тузенбах перед дуэлью, то девушка-ангел прыгает на него, как Дездемона на Отелло. Цитатный ряд не имеет настоящих корней, как у Венички, хотя не сцене есть и дерева, и их корни.
Ощущение. Когда в конце гаснет свет и остается голос В. Багдонаса, героически перетаскавшего уже тонны текста: «Господи, этого ли хотела душа моя?» (или как там еще?), — становится хорошо и спокойно. Потому что, наконец, меня оставляют в покое, и измученную Веничкину душу оставляют, не навязывая ей своих театральзованных симулякровых глюков. Глюк глюку рознь, г-н Тобилевич… И как жалко, что снова дают свет и тарарам идет еще минут 20… Не дают спокойно умереть.
Веничка пил коктейль «Слеза комсомолки». Если бы он выпил жолдоковский сложносочинанный коктейль из двух Ерофеевых с Някрошюсом, он точно не доехал бы до Петушков. А мы, стойкие, доехали. Ехали пять часов. Это не до Петушков, это до самого Кремля доехать можно!
Какие игры со смыслами, г-жа Стоева? Где это Вы обнаружили хоть какой-то смысл? Грохочет надоедливая музыка, актеры надрывно орут и по воле затейника-режиссера бездумно и бесчувственно изгаляются в физиологизмах. Зрители уходят пачками. Если что и удается режиссеру — вызвать у зрителя тошнотный рефлекс.