Алла Соколова. «Фантазии Фарятьева»
Молодёжный театр на Фонтанке
Режиссёр Владимир Туманов, художник Александр Орлов

Первая волна постановок этой пьесы схлынула ещё до моего рождения — в конце семидесятых; вторая — бушевала на протяжении последующих тридцати лет едва ли не на всех любительских сценах нашей необъятной родины (очень уж удачным оказался абсолютный перевес дефицитных женских ролей); третья — похоже вот-вот настигнет нас с лёгкой руки Владимира Туманова.

Впрочем, это общая тенденция последних лет — огромный интерес современных театральных режиссёров к поздней советской классике. Пока (сами догадайтесь почему) в ход идёт драматургия крепкого застоя, лучшие образцы которой от изучения социума (казавшегося раз и навсегда застывшим и неизменным) обратились к исследованию личности в рамках этого самого социума.

Тут были свои классики, для которых застой стал лишь эпизодом в многолетнем изучении советского человека и советского общества, но были и яркие точечные высказывания, одним из которых стала пьеса Аллы Соколовой «Фантазии Фарятьева».

В ней выключенность современного человека из любых социальных отношений, его абсолютное, «звенящее» одиночество были доведены до своего логического предела. В завершившей «первую волну» киноверсии Ильи Авербаха (1979 год) режиссёру пришлось даже ввести специального персонажа — бессловесного мальчика, чтобы доказать — главная героиня действительно (как указано в тексте пьесы) где-то работает, кого-то чему-то учит.

Туманов от такой подпорки отказался принципиально — его персонажи подвешены в том же социальном вакууме, что и герои пьесы. Это подчёркнуто изысканно-графичным оформлением Александра Орлова — двумя условно выгороженными стандартными комнатушками (Авербах, абсолютно вопреки пьесе, старался их обжить, конкретизировать) на фоне чёрного провала сцены.

Откровенно театральны, неправдоподобны и появляющиеся в этом пространстве персонажи. Строго говоря, они и в пьесе — не более чем условные театральные амплуа (героини, простака, инженю, благородной матери и комической старухи) — в спектакле же актёры Молодёжного театра (при помощи художника по костюмам Стефании Граурогкайте) устраивают на материале каждого из них настоящий мастер-класс.

Вот эффектная Регина Щукина (Александра), заковав себя в броню строгого зелёного платья, с увлечением лепит образ молодящейся старой девы; вот романтический красавец Роман Нечаев (Фарятьев) с каким-то безоглядным героизмом уродует своё лицо и тело, создавая образ мужчины во всех смыслах бесформенного…

Тут мне могут возразить, что Марина Неёлова и Андрей Миронов делали в фильме Авербаха ровно то же самое. Но в том-то и дело, что им приходилось заниматься этим в рамках психологического и бытового (если угодно — чисто кинематографического) правдоподобия, категорически чуждого этой насквозь театральной пьесе.

Герои Соколовой одиноки, нелепы и трагичны именно что театрально, эксцентрически, гротескно — в этом и заключаются (по моему скромному разумению) главное открытие и главное достоинство трактовки Молодёжного театра.

Кто видел больше — пусть меня поправит.